событий, тем временем ежедневно 'уговаривая' упрямых 'пацифистов' и князя Лихновски. Но 29 июля во время уже второй за этот день встречи с послом Германии Грей, наконец, заявил, что 'британское правительство желает поддерживать прежнюю дружбу с Германией' только до тех пор, пока последняя не трогает Францию.
Заметим, что ко времени беседы Грея с Лихновски в Петербурге день завершился - сказывалась разница во времени. Грей имел свежие новости от Бьюкенена и знал, что Россия фактически уже мобилизуется, и ее конфликт с Германией предрешен. Поэтому он так резко и изменил тон, заявляя, что Англия примкнет к Франции.
Лихновски смог лишь изумленно спросить:
- То есть как?
- Если вы втянетесь в конфликт с Францией, мы будем вынуждены принять срочные решения и не сможем остаться в стороне.
Как видим, сэр Эдуард, в чью 'государственную мудрость, внутреннюю честность и благородство' был прямо-таки влюблен русский кадет Милюков, сопротивление 'пацифистов' внутри английского кабинета помехой не считал и гнул свою линию в полной уверенности, что все будет так, как нужно тем, кому это нужно...
Потрясенный Лихновски отбил экстренную депешу в Берлин. Вильгельм, прочтя ее, отреагировал на удивление прозорливо, надписав на лондонской телеграмме посла: 'Англия открывает свои карты в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грубым обманом являются адресованные мне слова короля в разговоре с Генрихом. Грей определенно знает, что стоит ему только произнести одно серьезное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам. Мерзкий сукин сын!'.
Это было написано еще до петербургского ультиматума Пурталеса, так что даже за два дня до первого объявления военных действий кайзер действительно был склонен не начинать, как и в России Николай (лично он).
1 августа пока еще не стало рубежным днем. Но оборвать последние нити мира между Берлином и Петербургом было необходимо многим - в Париже, в Лондоне, за океаном. Уже паутинные, российско-германские связи все еще держали европейский мир, ненужный теперь в Европе никому, кроме ее народов. Да еще, пожалуй, Российской державе и Германскому рейху.
1 августа истончившиеся нити лопнули. Франция получила возможность сказать, что она начинает войну из-за союз ной России.
Германия пошла вперед на Францию, зацепив Бельгию.
Повод для Англии возник. Сэру Грею осталось на утреннем заседании кабинета 4 августа только развести руками -мол, обстоятельства диктуют... И кабинет уже дружно проголосовал за войну. Последовательными до конца остались двое: лорд Морли и единственный лейбористский министр Джон Берне. Они подали в отставку. Хотя позднее, в 1927 году - после смерти лорда, был опубликован его 'Меморандум об отставке Морли'. Из него стало ясно, что Морли ушел больше из-за того, чтобы не мешать своим пацифистским прошлым военному кабинету. Выяснилось и другое - насколько плохо были осведомлены о контактах генштабов Антанты даже министры, если они получали лишь официальную информацию.
В тот же день Грей произнес речь в палате общин: 'Европейский мир не может быть сохранен, ибо некоторые страны стремились к войне. Франция вступила в войну, выполняя долг чести. Мы же ни перед кем ни обязаны, кроме Бога и собственных принципов. Мы свободны в выборе нашего курса. Однако французское побережье беззащитно. Нейтралитет Бельгии вот-вот будет попран. Можем ли мы стоять спокойно в стороне и наблюдать за совершением гнуснейшего преступления, навеки запятнавшего позором страницы истории, и превратиться таким образом в соучастника во грехе?'.
Грей говорил медленно, напыщенно и фальшиво, но основной мотив все же невольно высказал: 'Англия должна вы ступить против чрезмерного расширения какой бы то ни было державы'. Вот в чем была суть.
Вечером Грей послал в германское посольство князю Лихновски письмо: 'Правительство Его Величества считает, что между обеими странами с 11 часов вечера сего дня (т.е. 4 августа) существует состояние войны'.
Барбара Такман в своих 'Пушках августа' без тени иронии писала: 'Минуты, когда отдельной личности удается повести за собой нацию, запоминаются навечно, и речь Грея стала одним из поворотных пунктов, по которым люди впоследствии отсчитывают ход истории'. Если учесть, что правительство только видимым образом подстегивали со всех сторон: Остин Чемберлен, Бальфур, консервативная оппозиция, - то слова Такман выглядят просто насмешкой над трагедией миллионов людей, чьи жизни, отданные за годы войны, должны были принести миллионы долларов элите ее далекой от Европы страны.
Такман же была уверена, например, что лорда Китченера 4 августа чуть ли не сняли с парохода, отправляющегося в Египет, чтобы спешно назначить военным министром.
В сказках такое, конечно, бывает, но... Много ли стоит каю та первого класса от Лондона до Александрии? Золотой Интернационал не раз тратился и на более дорогостоящий театральный реквизит, а спектакль с 'отъездом' Китченера (который, может быть, и не подозревал об участии в нем) явно был рассчитан на место в будущих монографиях. Ну можно либо лее выразительно показать, что леди Британия лишь уступила обстоятельствам, что ее 'вынудили тевтоны, нарушившие нейтралитет несчастной Бельгии'? Вот, даже военного министра пришлось отыскивать наспех, экспромтом.
Это был один из тех отличных 'экспромтов', которые потому так хорошо и удаются, что подготовлены весьма тщательно.
Впрочем, недалеко от Такман ушла и советская 'История Первой мировой войны', сделав 'глубокомысленный' вывод: 'Британское правительство могло помешать начать войну в 1914 году, если бы недвусмысленно заявило о своей позиции...' и т.д.
Так-то так... Но как могло британское правительство по мешать начать войну, если подлинные властители Британии делали все для того, чтобы помешать Европе не начать ее и удержаться в пределах мира?!
'История Первой мировой...', правда, возложила-таки на Англию 'значительную часть вины' за развязывание войны, в то время как на деле английская 'часть' была решающей, подавляющей (прибавляя сюда же и вину США).
Возможно, позднейшие поколения советских историков находились под влиянием схемы Тарле. Оценивая предвоенную обстановку, он перебрал, казалось бы, все сложившиеся комбинации интересов - Сербии, Австрии, России, Германии, Англии и Франции, не забыл даже об Италии. И лишь об интересах Америки, как важнейшей виновницы войны, он не обмолвился при анализе тех дней ни пол-словечком.
Зато он раз за разом утверждал, что начать войну стремилась и Антанта, и австро-германский блок, но летом 1914 года ее выгодно было начать Германии.
Надеюсь, что мной сказано уже достаточно для того, чтобы сделать вывод обратный... Конечно, особенно Австро-Венгрия была не прочь решить свой конфликт с Сербией силой. Но только с Сербией! В войну с Россией Австрии ввязываться не хотелось.
Зато, скажем, Россия... Хотя при чем тут Россия Суворова и Ивана Безымянновеликого? Не Россия, а ее 'национально мыслящая' 'элита' тщательно заботилась о том, чтобы в нужный момент разгорающегося военного пожара идейного 'керосина' в нужном месте хватило.
Вот лишь три предвоенных эпизода...
27 декабря 1912 года... Сазонов в Петербурге заявляет сербскому послу: 'Сербы победят Австрию (Ого! - С.К.) и будущее принадлежит им'. Сазонов передавал коллеге совместное франко-русское мнение. И оно к лету 1914 года дезавуировано не было. Морис Палеолог уверял начальника канцелярии Сазонова барона Шиллинга: 'Никогда Россия и Франция не были в лучшем положении, чем теперь'...
Апрель 1913 года... Тот же Сазонов подстрекает очередных сербских гостей: 'Вы, сербы, должны работать для будущего времени, так как вы получите от Австрии много земель'.
А вот уже февраль 1914 года... Теперь уже сам Николай II обнадеживает сербского премьера Пашича: 'Для Сербии мы все сделаем'. Читаешь такое, и на языке вертится вопрос: 'А для России'?
И у Тарле, и у многих других 'зеркало' анализа оказывалось, увы, кривым. Реальные грехи Германии в нем неимоверно выпячивались. Грехи же Антанты - съеживались, выглядели мелкими. А бородка Дяди Сэма вообще терялась.
Германия в таком 'зеркале' воинственно надувала щеки, а Антанта испуганно таращила глаза. Но не так было оно на деле...
Показательно, что местами вполне проницательная американка Такман вдруг 'простодушно' доверилась свидетельству Ллойд Джорджа, который позже утверждал, что банкиры и бизнесмены приходили в ужас при мысли о войне, а управляющий Английским банком, посетив сэра Дэвида в субботу 1 августа, информировал-де его: 'Сити решительно выступает против нашего вступления в войну'.
Конечно, среди английской финансово-промышленной элиты были и здравомыслящие люди, понимавшие, что война скорее всего ослабит Англию и усилит США. Пока что центр кредитной системы мира был в Лондоне, а вот как будет после войны - оставалось лишь гадать. И если бы неблагополучного будущего для Британии никто в ней самой не видел, то там не было бы и влиятельных (но не решающих) сил, выступающих за англо-германскую дружбу. Однако если бы деловой Сити был действительно 'против' (да еще и 'решительно'), то войны бы и не случилось.
Что же касается Ллойд Джорджа, то он так прочно и добровольно увяз в оружейных махинациях крупнейшего между народного торговца оружием сэра Бузила Захарова, что уж сэр-то Дэви к войне был готов в любую минуту, как и его за кулисновсесильный
