пойти, по его словам, на 'чрезмерное' самоограничение'.
А выиграть хотя бы пять с лишним лет мира для СССР означало выиграть ВСЕ! При наших темпах мы очень быстро - уже к 1942-1943 - годам стали бы настолько непобедимы в чисто оборонительной войне на своей территории, что сунуться к нам никто и помыслить бы не мог!
Франция все время сталкивала нас с немцами, и уже по этому она была нашим скрытым врагом.
Гитлер же рассматривал в XIV главе два варианта: будущая война Германии в союзе с Европой против России, и война Германии в союзе с Россией против Европы! Он писал: 'Я не забываю всех наглых угроз, которыми смела систематически осыпать Германию панславистская Россия. Я не забываю пробных мобилизаций, к которым Россия прибегала с целью ущемить Германию. Однако перед самым началом войны (Первой мировой. - С.К.) у нас все-таки была еще вторая до рога: можно было опереться на Россию против Англии'. И тут же прибавлял: 'Ныне же положение вещей в корне измени лось. Если перед Первой мировой войной мы могли подавить в себе чувство обиды против России и все же пойти с ней против Англии, то теперь об этом не может быть и речи'.
Гитлер пояснял, в чем видит изменение ситуации. Причем явный резон был в такой мысли будущего фюрера: 'С чисто военной точки зрения война Германии-России против Запад ной Европы (а вернее сказать в этом случае против всего мира) была бы настоящей катастрофой для нас. Ведь вся борьба разыгралась бы не на русской, а на германской территории, причем Германия не смогла бы даже рассчитывать на серьезную поддержку со стороны России.
Вооруженные силы немецкого государства ныне столь ничтожны, что как раз наши наиболее индустриальные области подверглись бы концентрированному нападению, а мы были бы бессильны их защитить'.
Рассуждение для начала двадцатых годов было верным. Ни на какую серьезную наступательную войну Россия в то время не годилась - ни как союзник, ни как единоличный субъект.
Прав был Гитлер и в другом: 'Между Германией и Росси ей расположено Польское государство, целиком находящееся в руках Франции. В случае войны Германии - России против Западной Европы Россия, раньше чем отправить хоть одного солдата на немецкий фронт, должна была бы выдержать победоносную борьбу с Польшей (с которой за несколько лет до написания 'Майн Кампф' СССР провел неудачную войну. - С.К.)'.
Продолжая рассматривать выгоды (точнее - очевидные невыгоды) союза с Россией, Гитлер приводил такие доводы, которые были справедливы лишь для двадцатых годов: 'Говорить о России, как о серьезном техническом факторе в войне, не приходится. Всеобщей моторизации мира, которая в ближайшей войне сыграет колоссальную и решающую роль, мы не могли бы противопоставить почти ничего. Сама Германия в этой важной области позорно отстала. Но в случае войны она из своего немногого должна была бы еще содержать Россию, ибо Россия не имеет еще ни одного собственного завода, который сумел бы действительно сделать, скажем, настоящий живой грузовик. Что же это была бы за война? Мы подверглись бы простому избиению. Уже один факт заключения союза между Германией и Россией означал бы неизбежность будущей войны, исход которой заранее предрешен: конец Германии'.
Так-то так... Но всего через десяток лет после написания первой части 'Майн Кампф' РККА - Рабоче-Крестьянская Красная Армия - представляла собой серьезную силу и была неплохо, по тем временам, моторизована. Во всяком случае, моторизована получше вермахта - нацистского преемника веймарского рейхсвера.
Поэтому у читающего всю 'восточную' главу, а не только лишь два 'криминальных' ее абзаца, мог возникнуть естественный вопрос: 'А как посмотрит на союз с Россией Гитлер в случае, если мы будем сами делать не только 'живые' грузовики, но и 'живые' танки, самолеты, пушки'?
Через пятнадцать лет ответ на этот вопрос дала реальная история: Гитлер заключил с нами Пакт о ненападении и Договор о дружбе.
И вот тогда о 'Майн Кампф' кое-кто вспомнил несколько неожиданным образом.
1 сентября 1939 года войска вермахта вошли в Польшу. Гитлер обратился по этому поводу к депутатам рейхстага. Но к ним же, между прочим, обратился с телеграммой из-за рубежа и их бывший соотечественник - Фриц Тиссен.
Знакомый с Гитлером с января 1931 года и много поспособствовавший его приходу к власти, промышленный магнат до глубины души оскорбился тем, что Гитлер начал войну за Польшу и вступил в конфликт с Англией и Францией.
Тиссен спешно и тайно эмигрировал и написал Гитлеру от крытое письмо: 'Я напоминаю Вам, что Вы, конечно, не посла ли Вашего Геринга в Рим к святому отцу или в Доорн (голландский город, куда удалился Вильгельм II. С.К.) к кайзеру, что бы подготовить обоих к предстоящему союзу с коммунизмом. Тем не менее Вы все же внезапно вступили в такой союз с Россией, то есть совершили шаг, который Вы сами сильнее, чем кто-либо другой, осуждали в своей книге 'Mein Kampf' - старое издание, стр. 740-750. Ваша новая политика, господин Гитлер, толкает Германию в пропасть и приведет немецкий народ к катастрофе. Вернитесь обратно, пока это еще возможно. Вспомните о Вашей клятве, данной в Потсдаме'.
Тиссен лгал: к катастрофе Германию и фюрера как раз привел бы отказ от реалистичной для конца тридцатых годов просоветской восточной политики. Ведь впоследствии такой отказ к краху Германии и привел.
Правда, в 1924 году представить это было тяжело. Лишь Сталин и его единомышленники были уверены, что не пройдет десятка лет, и все изменится до неузнаваемости. Остальные при мысли о такой возможности для России покатились бы со смеху.
Вот почему еще не государственный лидер, а лидер всего лишь партийный, Гитлер в ситуации 1924 года теоретически отказывался от перспектив союза с Россией и рассматривал (во все той же 'восточной' главе) другой вариант: союз с Англией и Италией. Причем такой союз он предлагал не против России, а против Франции. И даже не для войны с ней, а лишь для ее нейтрализации, потому что Гитлер считал: 'Военные последствия такого союза были бы прямо противоположны тем, к каким привел бы союз Германии с Россией. Прежде всего тут важно то, что сближение Германии с Англией и Италией никоим образом не приводит к опасности войны. Единственная держава, с которой приходится считаться как с противницей такого союза - Франция - объявить войну была бы не в состоянии. Это дало бы возможность Германии заняться той подготовкой, которая в рамках такой коалиции нужна, дабы в свое время свести счеты с Францией (Францией, а не Россией, читатель! -С.К.)'.
А теперь нам остается разобраться еще и с теми соображениями Гитлера 1924 года (кроме уже приведенных), которые, с одной стороны, делали Россию, по его мнению, соблазнительным объектом завоеваний, а с другой обессмысливали союз с ней...
Цитируем опять же 'Майн Кампф': 'Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду, в первую очередь, только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены.
Сама судьба указует нам перстом. Выдав Россию в руки большевизма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось ее государственное существование. Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам - превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы внутри более низкой расы. В течение столетий Россия жила за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения. Теперь это ядро истреблено полностью и до конца'.
Гитлер тут обнаруживает очень плохое знакомство с русской историей, потому что с натяжкой его правоту относительно роли немцев можно признать только в отношении послепетровской России. Зато во времена еще Ивана Грозного уровень централизации Российского государства был намного выше, чем, скажем, во Франции. Не говоря уже о Германии...
Гитлеру, как и всем германофилам, можно возразить так: 'Если уж германский элемент настолько хорошо приспособлен к организации государственного существования, то почему же Германия ни к началу Тридцатилетней войны, ни к моменту подписания завершившего эту войну Вестфальского мира 1648 года, ни в последующие двести с лишним лет не смогла объединиться в целостное германское государство'?
Итак, мы имеем дело с одним из заблуждений как самого Гитлера, так и многих немцев, которые сослужили и могут еще сослужить плохую службу и России, и Германии.
А вот в чем Гитлер был не так уж и не прав, так это в следующем утверждении: 'Современные владыки России совершен но не помышляют о заключении честного союза с Германией, а тем более о его выполнении, если бы они его заключили... Кто же заключает союз с таким партнером, единственный интерес которого сводится к тому, чтобы уничтожить другого партнера?'.
Увы, в то время, когда писались эти строки, в России бы ли сильны троцкистские настроения 'раздуть мировой по жар', а зиновьевский Коминтерн этот пожар усиленно пытался раздуть именно в Германии. Даже тогдашний нарком иностранных дел Чичерин в своих записках Сталину только нецензурно не крыл Зиновьева и Коминтерн за их германскую линию, в корне подрывавшую прочные наши межгосударственные связи.
В разговорах употреблялась, возможно, и 'ненормативная лексика', однако Сталин тогда ничего всерьез сделать не мог... Антигерманская линия в СССР побеждала, что выразилось и в назначении на место Чичерина Максима Литвинова.
В такой ситуации новый 'Drang nach Osten' становился для националистической Германии в перспективе не просто логичным, а единственно разумным, пожалуй, путем.
Действительно, зачем связываться со слабой страной, союз с которой
