невозможность исполнить данное ему предписание, ибо в его промысле на первый план выступал все тот же проклятый вопрос хлеба для трех голодных желудков.
В этот вечер Луиза, тщательно укутав шею старика гарусным шарфом, с горькими слезами на глазах, проводила его до двери.
Сашенька-матушка, сидевшая в это время у Домны Родионовны, заметила слезы девушки.
- Мамзель Луиза, о чем вы это? - участливо загородила она ей дорогу, ставши в дверях, когда та возвращалась из кухни в свою комнату.
- Ах, уж не спрашивайте! - утирая глаза, кручинно проговорила девушка. - Опять ушел вот!.. Доктор запретил... совсем болен ведь... Ни слезы, ни просьбы не удержали!..
Пряхина, с сожалением поцмокав языком, сочувственно покачала головою.
- Да скажите вы мне на милость, куда же это он все ходит-то? - спросила она. - Ведь каждый вечер в аккурат не бывает дома.
- Играет, деньги зарабатывает. Да, господи! Я бы... я не знаю, на что бы решилась, лишь бы только избавить его от этого! - с сильным душевным порывом прорыдала Луиза. - Ведь у меня все сердце за него выболело!.. Ведь он никаких резонов слушать не хочет!
- Ну, полно, милая вы моя, не плачьте! - нежно дотронулась до ее плеча Пахомовна. - Слезами горю не поможешь, а надо бы и в самом деле взяться за ум вам да подумать хорошенько, нельзя ли старичку облегченье какое сделать? Ведь и в сам-деле, дряхлый он человек, и без того не сегодня завтра, гляди, помрет, а эдакая жисть ничего что окромя одной болезни не прибавит. Вам бы, голубушка, как есть вы хорошая дочка, понежить да похолить его старость, а то что, и в гам-деле, мается, мается бедняк, словно батрак какой. Ведь он родитель очень до вас нежный, и человек-то, взаправду, хороший. Пожалеть-то его дочерям бы и бог велел.
Эти речи тысячью острых булавок кололи сердце молодой девушки. Она чувствовала правдивый укор в словах Пахомовны, которая только, казалось, будто брешет себе словно невзначай, по простоте да по доброте сердечной, сдуру.
Девушка села на стул и продолжала тихо плакать.
- Послушайте, - опять-таки дотронулась до ее плеча Сашенька-матушка, нечего плакать-то задаром! Пойдемте-ка лучше ко мне, я вас чайком попою, да потолкуем-ка. Авось вдвоем что-нибудь и придумаем! Право так! Уж положитесь на меня - я человек хороший, и одну только жалость к вам чувствую. Я ведь все понимаю, каково оно вам легко. Я хоть и посторонний человек, а у меня, знаете ли, вчуже сердце болит, так вам-то оно и подавно.
Удрученная своей печалью, девушка поддалась на эту лисью доброту и сочувствие и пошла пить чай к Пахомовне.
Долго говорила Сашенька-матушка на эту самую тему, и чем дольше лился поток ее сочувственных речей, тем больше терзали эти речи сердце Луизы.
- Боже мой, да что же делать тут? - воскликнула она, наконец, кручинно заломав свои пальцы. - Если бы я только могла помочь, спасти его?.. Я вот переписываю и ноты и рукописи, да все это так ничтожно. Много ли заработаешь на этом! А тут есть ведь нечего! Если бы кто-нибудь помог мне найти такую работу, которая дала бы хоть тридцать рублей в месяц - о господи! - да я была бы самая счастливая на свете! Милая, голубушка, Александра Пахомовна, стремительно бросилась она к Сашеньке-матушке, - присоветуйте, помогите мне - вы такая добрая!
- Ах, мамзель Луиза, об этом деле толковать - так уж надо толковать прямо! Что тут попусту отводить глаза себе в сторону! Как уж ты там отводи не отводи, а дело дрянь выходит. Ты больше отводишь, а оно себе все хуже да хуже. Так ли я говорю?
Та со вздохом печально покачала головой, чувствуя горькую истину последнего замечания.
- Шутка ли сказать, найти работу на тридцать рублей! - продолжала меж тем Пахомовна. - Таких работ у нас здесь, почесть, и не водится. Знаю ведь уж я свет-то этот анафемский, знаю отлично, слава те господи, поблыкалась вдосталь по миру - всего-то нагляделась да наглоталась вволю! Так уж в этом вы мне, голубушка, поверьте; морочить вас задаром не стану, а как собственно любя вас да жалеючи, так и говорю вам по правде по истинной. Бывала я и в генеральских и в графских даже домах, и доподлинно могу вам доложить никогда вы такой подходящей работы не отыщете. Да и какая работа! Шить станете - ну, при особливой удаче, пятнадцать - двадцать целковых, подлинно, нашьешь себе в месяц. В гувернантки пойти - так даже очинно благородные девицы и генеральские дочки даже по десяти да по пятнадцати рублей на месяц ходят, а окромя этого и работы нет никакой.
Развивая далее эту тему и уснащая ее убедительно поучительными примерами, Сашенька-матушка систематически довела несчастную Луизу до сознания полной безысходности своего положения. Достичь этого было тем более легко, что девушка и без того уже находилась в экзальтированно горестном состоянии, которое помогло ей с большей живостью и впечатлительностью принимать все слова и доводы ее собеседницы.
- Уж скольких-то я этих благородных девиц знавала, - вспоминая, качала головою Александра Пахомовна, - вот что в гувернантках-то живут. У которой сестренки да братишки сидят на шее, у которой отец - пьянчужка несообразный, у которой семейство благородное в нищете содержится. Бьется, бьется она, бедняга, как рыба об лед, и все, гляди, из-под беды выбиться не может... Ну, побьется таково-то, да и махнет рукою: 'Была - не была! Пропадай, мол, моя молодость! Что, мол, тут соблюдать себя, коли жрать нечего!' Да так-то вот и не одна через эфто самое на содержание попадет, а иная и совсем потаскушкой становится.
- Господи, да что ж это такое! - всплеснув руками, откинулась на спинку дивана девушка.
- А то, моя милая, что нужда скачет, нужда пляшет, нужда песенки поет. Да и что ж тут такое? Диви бы не соблюла она себя из-за роскошев каких, диви бы из-за того только, чтобы в бархатах шататься - ну, тогда бы оно точно, что и от бога грех и от людей стыдно. А коли ты из нужды пошла на экое дело, чтобы семейству своему помочь, так это, милая девушка, скажу я тебе, даже доброе дело, потому и в законе так сказано, что помогать неимущим одна суть добродетель. В этом дурного нет, это и бог простит, да и люди не осудят. Да нечем тут и соблюдать себя, коли уж говорить по правде! Ну, добро была бы ты богачиха да листократка какая, графская или княжеская, что ли, там дочка, тогда другой резонт, а нашей сестре помышлять об эфтим - одна только лишняя обуза. Чем даром-то в девках сидеть да молодость свою губить занапрасно, так лучше же капитал какой ни на есть предоставить себе, да и семейству помощь оказать. А подвернется хороший человек, коли ежели полюбит, так и без того возьмет. По-настоящему-то нам, голякам, и думать об эфтаких роскошах не к рылу.
Резоны Сашеньки-матушки постепенно делали свое дело. Исподволь почти незаметно для самой себя поддавалась им Луиза, ибо аргумент насущного хлеба есть самый убедительный из всех аргументов в мире. В два-три часа подобных разговоров Сашеньке-матушке удалось, наконец, очень ловко поддеть неопытную девушку на особую удочку, у которой роль червячка играло чувство любви и самопожертвования ради больного и дряхлого отца, чтобы доставить ему надежное средство к облегчению трудных и болезненных дней его старости.
'Мне нечем больше помочь ему, - думала Луиза, - у меня ничего нет кроме моей молодости. Он поймет меня, он простит меня - я вымолю себе прощение!'
И... экзальтированная девушка сдалась; мало того: Сашенька-матушка подвела дело так, что она сама даже просила помочь ей в этом деле. Та, наперед затруднительно помявшись да поломавшись, - что как, мол, я, да могу ли я, да вы, мол, пожалуй пенять на меня станете - изъявила, наконец, великодушное согласие к содействию в деле. Эта акула давно уже помышляла об этой добыче и только выслеживала, с какой стороны вернее схватить ее зубами. А зубы ее уже не первый месяц точились на молодую, красивую Луизу. Она предвидела, что тут можно сорвать порядочный кушик в пользу собственного кармана, и потому выслеживала, наблюдала ее исподволь, долго и незаметно, пока не убедилась, что поддеть эту девушку можно только на одну лишь известную удочку. После этого Сашенька-матушка решилась выждать удобного, подходящего случая, чтобы Луиза клюнула ловко подставленного ей червячка - и случай, к затаенной и великой радости Сашеньки, представился именно в этот вечер.
XXIV
ЛОТЕРЕЯ НЕВИННОСТИ
В веселых домах петербургских происходит иногда торжество совсем особого рода. Бывает оно совершенно случайно, однажды в несколько лет, так как случаи, подающие к нему повод, выдаются весьма редко и почитаются вполне исключительными. Тем не менее самое торжество
