его груди. Она понимала, что умереть он никак не мог, однако почувствовала себя намного лучше, когда увидела, что его грудь поднимается и опускается.
— Мистер Бриджертон! — шепотом позвала она. — Мистер Бриджертон!
Никакого ответа. Софи подошла еще ближе и склонилась над ним.
— Мистер Бриджертон?
Внезапно он вскинул руку и, схватив ее за плечо, потянул к себе. Не устояв на ногах, Софи рухнула на кровать.
— Мистер Бриджертон! — взвизгнула она. — Отпустите меня!
Но он начал метаться и стонать. Рука у него была такой горячей, что Софи поняла: у него сильный жар.
Каким-то образом ей удалось высвободиться из-под него, и она встала с кровати, а Бенедикт пррдолжал метаться, бормоча какие-то бессвязные слова.
Понаблюдав за ним несколько секунд, Софи протянула руку и коснулась его лба. Он горел огнем.
Закусив губу, Софи принялась лихорадочно думать, что ей делать. У нее не было никакого опыта в уходе за больными, однако здравый смысл подсказывал, что температуру следует сбить. С другой стороны, в комнате, где лежит больной, всегда душно, там никогда не открывают окна. Так может быть…
Бенедикт снова начал метаться и вдруг пробормотал:
— Поцелуй меня.
От неожиданности Софи выпустила пояс брюк из рук, и они свалились на пол. Она быстро нагнулась и снова натянула их. Крепко придерживая их правой рукой, девушка протянула левую, намереваясь погладить Бенедикта по руке, однако решила этого не делать.
— Вы просто спите, мистер Бриджертон, и вам снится сон, — сказала она.
— Поцелуй меня, — повторил он, не открывая глаз. Софи склонилась над ним еще ниже и при свете единственной свечи увидела, как быстро двигаются под веками глазные яблоки. «Как странно наблюдать за спящим», — подумала она.
— Черт побери! — внезапно вскрикнул он. — Поцелуй же меня!
Удивленно вскрикнув, Софи отшатнулась от кровати и поспешно поставила свечу на прикроватную тумбочку.
— Мистер Бриджертон, я… — начала она, собираясь объяснить, что она вовсе не собирается его целовать, но внезапно в голове мелькнула мысль: «А почему бы и нет?»
Чувствуя, что сердце колотится в груди как бешеное, она нагнулась и принялась покрывать его губы легкими, быстрыми поцелуями, шепча:
— Я люблю тебя. И всегда любила.
К облегчению Софи, Бенедикт даже не пошевелился. Она бы не хотела, чтобы утром он вспомнил о том, что только что происходило. Но когда ей показалось, что он погрузился в глубокий сон, голова его снова стала мотаться из стороны в сторону, отчего в пуховой подушке оставались глубокие вмятины.
— Куда ты исчезла? — хрипло прошептал он. — Куда подевалась?
— Никуда, — ответила Софи. — Я здесь.
Он открыл глаза и внезапно совершенно ясным тоном произнес:
— Не ты. — После чего глаза его снова закатились, а голова замоталась по подушке.
— Что ж, кроме меня, здесь никого нет, — пробормотала Софи и, издав нервный смешок, прибавила:
— Никуда не уходите. Я сейчас вернусь.
И с колотящимся от страха и от всего пережитого сердцем выбежала из комнаты.
За время работы горничной Софи четко себе уяснила, что во всех семьях домашнее хозяйство ведется примерно одинаково. Поэтому она без труда разыскала чистые простыни, чтобы сменить влажные, на которых лежал Бенедикт. Кроме простыней, она захватила с собой кувшин с холодной водой и несколько маленьких полотенец, чтобы смачивать ему лоб.
Когда она вернулась в спальню, Бенедикт уже лежал спокойно, однако дыхание его было неровным и прерывистым. Протянув руку, Софи снова коснулась его лба. Ей показалось, что лоб его стал еще горячее, хотя, может быть, она и ошибалась.
О Господи! Только этого не хватало! Она ведь совершенно не умеет ухаживать за лежачими больными. Араминта, Розамунд и Пози в жизни не болели, да и все семейство Кавендер отличалось на редкость отменным здоровьем. Единственным человеком, за которым ей пришлось ухаживать, была мать миссис Кавендер, которая не могла ходить. Но температура у нее всегда была нормальной.
Смочив полотенце в кувшине с водой, Софи слегка отжала его, чтобы вода не капала, и осторожно положила Бенедикту на лоб.
— Ну вот, так вам будет немного легче, — прошептала она и неуверенным голосом прибавила:
— Во всяком случае, я на это очень надеюсь.
Бенедикт даже не шелохнулся. Софи посчитала это добрым знаком и приготовила еще одно полотенце, хотя понятия не имела, куда его положить. На грудь вроде бы не годится, а опускать одеяло ниже пояса она бы ни за что не стала, разве что Бенедикту грозила бы смерть. Да и в этом случае она сильно сомневалась, что смогла бы заставить себя это сделать. Наконец она решила смочить влажным полотенцем шею.
— Ну как, легче? — спросила она, не ожидая ответа и тем не менее чувствуя, что должна продолжать свой монолог. — Вы знаете, я не умею ухаживать за больными, но мне кажется, вам было бы приятно, если бы вам на лоб положили что-то холодное. Если бы я была больна, мне бы это было приятно.
Бенедикт беспокойно заметался в постели, бормоча что-то нечленораздельное.
— Вот как? — продолжала Софи и попыталась улыбнуться, однако улыбка не получилась. — Рада, что вы со мной согласны.
Бенедикт снова что-то невнятно пробормотал.
— Нет, — сказала Софи, кладя холодное полотенце ему на ухо, — я согласна с тем, что вы сказали в первый раз.
Бенедикт снова затих.
— Пожалуйста, не обижайтесь, — забеспокоилась Софи. — Если хотите, я с удовольствием передумаю.
Бенедикт не шевелился.
Софи вздохнула. Невероятная глупость — разговаривать с лежащим без сознания человеком. Сняв со лба полотенце, она пощупала лоб. Липкий и все еще горячий.
Она решила ненадолго убрать полотенце и положила его на кувшин сверху. Больше в данный момент для Бенедикта Софи ничего не могла сделать и решила немного размять ноги. Она медленно обошла вокруг комнаты, беззастенчиво разглядывая все, что висело на стенах. Таких предметов набралось довольно много.
Первое, что привлекло ее внимание, была коллекция миниатюр, стоявших на письменном столе. Их было девять. Родители Бенедикта и семеро его братьев и сестер, догадалась Софи. Она решила рассмотреть их по порядку, в зависимости от возраста, как вдруг ей пришло в голову, что миниатюры наверняка нарисованы в разное время, так что невозможно определить, кто из братьев и сестер старше, а кто младше.
Поразительно, как они все похожи друг на друга: те же темно-каштановые волосы, крупные губы, правильные черты лица. Она наклонилась поближе, пытаясь определить цвета волос, однако в тусклом свете свечи это было невозможно сделать; впрочем, при дневном свете и цвет глаз на миниатюре не так-то легко определить.
Рядом с миниатюрами стояла ваза с коллекцией камней, собранных Бенедиктом. Софи взяла несколько штук, легонько покатала их на ладони.
— Интересно, почему они тебе так дороги? — прошептала она, осторожно кладя камни обратно в вазу. На вид это были самые что ни на есть обыкновенные камни, однако Бенедикт вполне мог считать их интересными и уникальными, если они вызывали у него какие-то приятные воспоминания.
Рядом с вазой стояла маленькая деревянная шкатулка, которую Софи, как ни пыталась, не смогла открыть. Должно быть, одна из тех хитроумных штучек, которые привозят с Востока. И самое интересное — большой этюдник с карандашными рисунками. В основном там были пейзажи, но также и несколько портретов. Неужели их нарисовал Бенедикт? Софи внимательно взглянула на маленькие буквы с
