Радетика в тень очередной речной долины. Интересно, сколько ещё до гор, спрашивал он себя. Слишком далеко. Его плоть была готова предать волю и капитулировать перед неизбежностью.
Покрытые трещинами губы Гаруна растянулись в слабой улыбке. Ведь совсем недавно они бросились на Ученика словно бешеные волки и чуть не прикончили его. Едва не убили жену и чуть было не захватили жемчужину его сераля — дочь, которая наконец сможет получить имя во время празднования Дишархуна. Он все ещё не мог забыть её яростный взгляд округлившихся глаз, преисполненных желанием спасти брата. В этом взгляде он прочитал ещё что-то, но что именно, понять не мог.
Гарун вспомнил о Мириам, и улыбка его стала шире. Видимо, он зацепил её саблей сильнее, чем думал. Нассеф преследовал его неумолимо и без устали. С такой одержимостью гонятся лишь за личным врагом. Он убивает своих людей этой гонкой.
Рана на внешней стороне левой руки была не глубокой, но болезненной. Гарун ею гордился и нес окровавленную повязку как знак храбрости.
Радетик застонал, и Гарун поднял глаза на старика. Бедный Мегелин, такой бледный, такой ослабевший. В поисках знания он забрался в немыслимую даль, где его и предало сердце. Он полюбил Гаруна. Старику следовало уйти в тот момент, когда закончился срок его договора. Но он забыл о своей родине, о своей стране, и вот теперь должен платить жизнью за этот проступок. А он, Гарун бин Юсиф, всего за несколько часов превратился в мужчину и воина. Теперь ему предстояло стать вождем и королем. Но пока он брел по незнакомой пустыне, изнывая от жары и жажды. В этом скорбном пути ему помогает лишь один растерянный чужеземец, а за спиной уже тявкают шакалы Эль Мюрида.
Он должен выжить. Он должен отомстить за отца, брата, дядю и даже за мать. И за Мегелина, конечно. Прежде всего за Мегелина. Любимый Мегелин, который был ему отцом больше, чем Юсиф…
Окружающий ландшафт его не интересовал. Он плелся, следуя изгибом долины до тех пор, пока долина в целом шла к северу, к хребту Капенрунг и границе Хаммад-аль-Накира. Браги и мальчишки плелись позади, вполне полагаясь на своего вожака. Высокие берега бывшей реки хоть и скверно, но все же защищали от солнца и ветра.
Мысли Гаруна вновь обратились к дочери Эль Мюрида. Что же он все-таки увидел в её лице? Может быть, наступит день, когда…
Только одно обстоятельство могло подсластить горечь роялистов, вызванную падением Аль-Ремиша. Непобедимые понесли огромные потери, что не позволит Ученику быстро развить свой успех. Разбросанные по стране сторонники короны получат время для того, чтобы перегруппироваться и контратаковать. Самопожертвование Ахмеда поднимет к борьбе тысячи колеблющихся сердец. Люди Хаммад-аль-Накира обожали подобные жесты.
Гарун пытался отогнать от себя жару и отчаяние тем, что рисовал в уме картины будущего. Он размышлял о верных Короне людях. Некоторые из них разойдутся по всей стране, согласно планам, разработанным давным-давно отцом и Радетиком. Если потребуется, они смогут перегруппироваться за пределами Хаммад-аль-Накира. Ведение освободительной войны можно будет финансировать золотом, хранящимся в банках Хэлин-Деймиеля.
Если он примет вызов судьбы, если станет их королем, то сможет ли он сплотить их вокруг себя и властвовать? Без Мегелина? Старик долго не продержится.
Когда Мегелин упал, все рациональные мысли его покинули. Этот старый чужестранец стал для него всем. Юсиф лишь дал ему жизнь. Мегелин же любил мальчишку и развивал его ум. Мегелин слепил из него того человека, каким он сейчас стал.
Гарун попытался поднять Радетика, но тут же почувствовал, что сердце старика остановилось.
— Мегелин. Только не сейчас. Не сдавайся. Мы почти у цели. Мегелин! Не умирай!
Но даже приказ короля был не способен предотвратить приход Черной Дамы.
Смерть Мегелина явилась той последней соломинкой, которая ломает спину верблюда. Он не мог дольше сдерживать своего горя.
— Будь ты проклят! — выкрикнул он, обращаясь лицом на юг. — Нассеф! Мика аль Рами! Вы умрете за это тысячью смертей! Мое мщение будет столь жестоким, что люди не забудут его и через тысячелетие!
Гарун продолжал и продолжал выкрикивать яростные проклятия. Какая-то сохранившая хладнокровие часть разума подсказывала ему, что со стороны он выглядит смешным, но юноша был не в силах остановиться.
Спутники Гаруна не обращали на него никакого внимания. Они просто сидели на камнях, молча ожидая, когда накопившиеся в нем боль и ярость выплеснутся до конца. Браги, правда, сделал безуспешную попытку утешить Гаруна, припомнив, какую боль он испытал после смерти отца.
Возвращение Гаруна к жизни началось с приступа презрения к самому себе за то, что он стал поносить Браги за его заботу. Северянин отошел и уселся на обломок скалы, полностью игнорируя вопли Гаруна. Это поразило юношу в самое сердце, и он испытал новый приступ душевной муки. Неужели он настолько обезумел, что готов оскорблять своего единственного друга?
Когда наступали моменты тишины, до них издалека доносились звуки схватки. Воины Ахмеда дорого продавали свои жизни. Он не имеет права допустить, чтобы их жертва оказалась напрасной. Он должен продолжать, а в крайнем случае сделать так, чтобы пустыня поглотила бы его прежде, чем он попадет в руки Бича Божьего.
Он поцеловал своего учителя в холодеющую щеку. В его глазах стояли слезы.
— Я буду оплакивать тебя, Мегелин. Эта пустыня не место для упокоения одного из лучших умов Ребсамена.
Стервятники мрачными тенями сидели на окаймляющих долину скалах.
— Но я должен оставить тебя. Ведь ты поймешь меня, не так ли? Ты же всегда учил меня понимать необходимость. — Гарун выпрямился и продолжил:
— Браги! Надо двигаться. Они прорвутся сквозь засаду через несколько минут.
Звуки сражения уже стали заметно тише.
Он повел людей дальше в ночь, понимая, что темнота не остановит Нассефа. Остановить его могла только сама Черная Дама. Трое мальчишек все больше и больше слабели. Лошади встали и отказывались двигаться дальше. Даже верблюды становились все более и более несговорчивыми. Даже Браги начал злиться. Он не знал, как сладить с животными.
Гарун забил наиболее слабую лошадь, собрал её кровь и распределил между беглецами. Их запасы воды давно закончились. Он обращался к Богу, сам не зная какому, чтобы тот одарил его мужеством, указал путь и сотворил чудо. Все его королевство сейчас ограничивалось узким и, возможно, не имеющим конца сухим руслом, извивающимся по пустыне.
В середине ночи долина реки растворилась в пустыне, залитой серебряным светом равнодушной луны. Если бы Гарун остановился, чтобы прислушаться, до него ясно донеслись бы крики людей и ржание лошадей. Нассеф снова приближался к беглецам.
Через несколько мгновений после того, как они вышли из долины, Гарун в изумлении остановился. Перед ним возвышалась странная старинная башня. Гарун сразу узнал тип строения. Императоры Ильказара построили сотни таких башен в качестве укрытий для местных гарнизонов. Их руины можно было увидеть во всех местах, где проходили Имперские легионы. Он был поражен потому, что никак не ожидал встретить следы человеческого обитания в подобной глуши.
— Что это? — подходя к нему, спросил Браги.
Из башни донесся жалобный стон.
Гарун покачал головой и оглянулся. Мальчишки, не выдержав напряжения, рухнули.
Стенание повторилось.
— На животное не похоже, — сказал Браги.
— Может быть, ветер?
— Скорее всего какой-то дух.
Гарун обратился к своему шестому чувству шагана.
Оно ему ничего не сказало. Степень его магического искусства осталась низкой, и, кроме того, он устал, ослаб и был голоден.
— Ничего не чувствую.
