— Пол Блэкшир.
— Минуточку, сэр, я справлюсь.
И Хорнер направился к щиту коммутатора, ступая мягко и осторожно, как будто кто-то из его заклятых врагов разбросал по полу кнопки. Что-то сказал дежурной телефонистке, едва шевеля губами. Девушка оглянулась через плечо на Блэкшира с каким-то мрачным любопытством, и он подумал: не та ли это Джун Салливан, о которой мисс Кларво упоминала в письме.
Блэкшир встретил ее взгляд. Это была тощая блондинка с дрожащими руками и неестественно бледным лицом, словно черные наушники, подобно пиявкам, высосали из нее слишком много крови.
Хорнер наклонился к ней, а она отодвинулась от него, насколько было возможно, и начала зевать. Зевнула три-четыре раза, так что заслезились глаза и покраснели веки. Угадать ее возраст было невозможно. Либо худосочная двадцатилетняя девица, либо недоразвитая сорокалетняя женщина.
Хорнер вернулся к конторке, сердито теребя лацканы черного пиджака.
— Мисс Кларво ничего нам не говорила, сэр, а ее номер не отвечает.
— Я знаю, что она ждет меня.
— Да, конечно, сэр, я не хотел вас обидеть, поверьте. Мисс Кларво часто не подходит к телефону. Затыкает уши ватой. Многие наши постояльцы так поступают из-за уличного шума…
— Какой ее номер?
— Четыре двадцать пять.
— Я поднимусь к ней.
— Конечно, сэр. Лифты направо.
Дожидаясь лифта, Блэкшир оглянулся и увидел, что Хорнер наблюдает за ним; на минутку администратор сбросил защитный покров безразличия и подсматривал за посетителем, точно старуха из-за кисейной занавески.
Блэкшир вошел в лифт, и Хорнер снова опустил вуаль, а кисейную занавеску набросил на свои мысли: «Костюм обошелся ему небось в полторы сотни долларов… мошенники всегда одеваются прилично… Интересно, чем он ее проймет и на сколько надует…»
Мисс Кларво, должно быть, ждала у двери. Не успел Блэкшир постучать, как дверь распахнулась и Элен быстрым шепотом произнесла:
— Входите, пожалуйста.
Она заперла за ним дверь, и несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Затем мисс Кларво протянула руку, и Блэкшир пожал ее.
Кожа ее ладони была холодная, сухая и жесткая, как пергамент, в рукопожатии не было ни дружелюбия, ни хотя бы интереса. Она пожала ему руку, потому что была приучена соблюдать элементарные правила вежливости. Блэкшир почувствовал, что она не любит физического соприкосновения с кем бы то ни было. Ее оно как будто оскорбляло, настолько она была замкнута в себе. Это личное «я», подумал Блэкшир, все время выглядывает словно через маленькую замочную скважину.
Для ноября день был довольно теплым, и у Блэкшира вспотели руки. Он испытал некоторое удовольствие, оттого что, должно быть, оставил немного своей влаги на руке мисс Кларво.
Блэкшир ожидал, что Элен оботрет ладонь — незаметно или же машинально, — но она этого не сделала. Просто отступила на шаг, и на ее высоких скулах показались два красных пятнышка.
— Очень любезно было с вашей стороны проявить обо мне такое беспокойство, мистер Блэкшир.
— Никакого беспокойства, поверьте.
— Садитесь, пожалуйста. Это кресло с подголовником очень удобное.
Гость сел. Кресло действительно было удобным, но Блэкшир не мог не заметить, что оно, как и остальная мебель в гостиной, было дешевым и грубой работы. И он вспомнил дом Кларво в Беверли-Хиллз: стулья ручной работы в огромной гостиной, ковер, сотканный на заказ, так чтобы его рисунок гармонировал с висевшей над камином картиной Гогена, — и в который раз удивился тому, как неожиданно мисс Кларво покинула этот дом и уединилась в небольшом номере-люкс второразрядной гостиницы.
— Вы почти не изменились, — вежливо солгал Блэкшир.
Элен пристально посмотрела на него:
— Вы хотели сделать мне комплимент?
— Да, конечно.
— Когда мне говорят, что я не изменилась, для меня это не комплимент. Потому что я была бы рада измениться.
Черт бы побрал эту женщину, подумал Блэкшир. С ней невозможно быть любезным. Она просто не может принять комплимент или что-нибудь еще приятное; подобные вещи, похоже, жгут ее, словно горящие стрелы, и ей приходится вырывать их из себя и тотчас бросать обратно, пока они не погасли.
— Как ваша мама? — холодно спросил Блэкшир.
— Она вполне здорова, насколько мне известно.
— А Дуглас?
— Дуглас — как и я, мистер Блэкшир. Все тот же. К сожалению.
Элен подошла к ореховому бюро. На нем не было никаких следов ее долгих занятий за ним. Ни писем, ни бумаг, ни чернильных пятен на промокашке. Мисс Кларво все за собой убирала. Хранила бумаги в выдвижных ящиках, стенных шкафах, наколов их предварительно на штыри в подставках. Все свидетельства о своей жизни держала под замком — записки Дугласа, в которых он просил денег, банковские ордера и погашенные чеки; пахнущие гарденией письма матери, несколько газетных вырезок о ее отце, приглашение на свадьбу, надорванное посередине, флакон снотворных таблеток, поводок и ошейник с серебряной бляшкой, на которой была выгравирована кличка собаки — Живчик, фотография худенькой угловатой девочки в балетной пачке, стопка ассигнаций, схваченная золотой скрепкой.
Мисс Кларво взяла деньги и протянула их Блэкширу:
— Будьте добры, пересчитайте их, мистер Блэкшир.
— Зачем?
— Возможно, я ошиблась. Я иногда становлюсь… слишком возбужденной и не могу сосредоточиться.
Блэкшир пересчитал ассигнации.
— Сто девяносто шесть долларов.
— Значит, я все-таки правильно сосчитала.
— Не понимаю.
— Кто-то меня обкрадывает, мистер Блэкшир. То ли систематически, и уже не первую неделю, то ли это произошло лишь однажды, не знаю. Но только я уверена, что в пачке должно быть около тысячи долларов.
— Когда вы обнаружили нехватку?
— Сегодня утром. Проснулась я рано, было еще темно. Из холла доносились голоса, спорили о чем-то мужчина и женщина. Женский голос был похож на голос этой самой Эвелин Меррик, и я… ну, это меня всполошило. Я не смогла снова заснуть. Начала думать о мисс Меррик и о том, когда она снова позвонит мне — если позвонит — и что она хочет получить от меня. Единственное, что у меня есть, — это деньги.
Элен помолчала, как бы ожидая от собеседника возражения или согласия. Блэкшир ничего не сказал. Он знал, что девушка ошибается, однако не считал, что будет какой-нибудь прок, если он скажет ей об этом: у мисс Кларво кроме денег было кое-что еще, что могло бы заинтересовать женщину вроде Эвелин Меррик, а именно — ее уязвимость.
Мисс Кларво спокойно продолжала:
— Я встала, приняла таблетку и снова легла. И мне приснилась она — Эвелин Меррик. Будто бы у нее оказался ключ от моего номера и она вошла сюда словно к себе домой. Вульгарная блондинка, размалеванная, как девка с панели, — я и сейчас вижу ее перед собой вполне отчетливо и ярко. Она прошла к моему бюро и взяла мои деньги. Все. — Мисс Кларво остановилась и в упор посмотрела на Блэкшира долгим взглядом. — Знаю, что подобные сны не означают ничего, кроме того, что я была взволнована и напугана, но, как только проснулась, я открыла бюро и пересчитала свои деньги.
— Понимаю.
