Запись была очень разборчивой. Она гласила: «Отродье наконец появилось на свет. Я не могу этого вынести. Ненавижу! Ненавижу!» Я ахнула.
— Нет-нет, Энни, это не о тебе. Скорее всего, она имеет в виду отношения, сложившиеся в то время между ней и папой. Очевидно, они были очень плохими. Правда, Джим? — Пенелопа посмотрела на мужа, ища у него поддержки.
— Несомненно. — Он забрал у меня дневник.
— А что там говорится о моих родителях? О Макхью? Неужели ни слова?
— Увы, Энни… Есть одна фраза. Точнее, набросок. Она может что-то значить. Или не значить ничего.
— Покажите.
Он ткнул пальцем в страницу.
— Вот здесь.
— «Льюис ищет пару», — вслух прочитала я. — Теперь все?
— Есть еще одна запись, но совершенно бессмысленная. Никак не связанная с остальным.
— Что там написано?
Он выглядел обескураженным.
— «Да здравствует теннис!» И подчеркнуто.
— Теннис? Джим кивнул.
— Я тоже не понимаю. Едва ли она могла играть в теннис через три дня после родов. А запись сделана именно тогда.
Теннисный клуб! Вот что связывало ее с моим отцом. Должно быть, они знали, что отец хочет ребенка. И могли знать, что его жена не способна иметь детей.
— Энни, это что-то для вас значит? — спросил Джим.
Я кивнула.
— А что там говорится о моем… родном отце? Неужели больше ничего?
— Нет. После этого она ни разу не упомянула его. Я позвонил одному знакомому, который учился в Тринити-колледже примерно в это время. Сегодня утром поднял его с постели. Да, он знал Мэтти. Они закончили колледж одновременно. А потом Мэтти перебрался в Штаты. Кажется, в Калифорнию. Брайан переслал мне по факсу копию вырезки из старой газеты. Снято во время церемонии вручения дипломов. Увы, фотография не слишком четкая.
Я взяла пожелтевший лист бумаги. Хотя изображение было испещрено пятнами, но это не помешало мне тут же узнать юное улыбающееся лицо. Это был тот самый молодой человек с фотографии, которую мне показывал Джерри. «Как же мы не заметили сходства?» — думала я, глядя на снимок. Казалось, я смотрела в собственные глаза. Чувство было странное. Этот молодой человек, фамилии которого я не знала, был моим отцом. Он выглядел совсем мальчиком.
— Ваш Брайан что-нибудь знает про его семью? Джим покачал головой.
— Только то, что его родители были пожилыми людьми. Уже тогда.
— Но он имел склонность к математике. — Я улыбнулась. — Слегка помешанный? Кажется, так они его называли? Он похож на подростка. В таком возрасте трудно заботиться даже о себе самом, не говоря о ребенке.
Кажется, Джим испытал облегчение, видя, что я не рву на себе волосы от горя. Он потер руки.
— Думаю, мы имеем право выпить.
— В половине десятого утра? — тоном школьного старосты осведомилась Пенелопа.
— Значит, ему нравилось иметь дело с цифрами? Приводить их в порядок? — Я все еще смотрела на фото и улыбалась. Казалось, я понимала этого юношу. Он не стал бы ударяться в панику при первом признаке болезни. И не стал бы всю ночь сидеть у постели дочери, боясь, что у нее поднимется температура, хотя девочке угрожала всего лишь ветрянка. Я была удовлетворена. Последний кусок головоломки встал на свое место. Я положила листок на стол и повернулась к Джиму. — Если после свадьбы что-нибудь осталось, я бы с удовольствием выпила бокал шампанского.
Пенелопа и Джим предложили мне остаться на ленч, но я отказалась. Мне нужно было подумать. Осмыслить то, что произошло в этом доме тридцать лет назад. Тогда Клара Бичем была примерно моих лет. Обнаружив, что она беременна от случайного любовника, Клара пришла в ужас. И решила, что мир рушится ей на голову.
Конечно, принятое ею решение было эгоистичным, но она всю жизнь считала себя пупом земли… Я чувствовала, что она расплачивалась за него всю оставшуюся жизнь. Женщина изо льда, которую я знала, ничем не напоминала смеющуюся девушку с той фотографии, что мне показывал Джерри. В конце концов, кто я такая, чтобы судить ее? Однажды я сама избавилась от нежелательной беременности… Я перестала ненавидеть ее. Тогда в библиотеке я сказала ей правду. Она оказала мне большую услугу, отдав меня супругам Макхью.
— Энни… — Пенелопа спустилась в сад, держа в руке высокий бокал с шампанским. — Твой бокал. Ты не допила.
Мы брели по лужайке. Повсюду было рассыпано конфетти; шары отчаянно старались провисеть в воздухе еще немного. И все вокруг благоухало розами.
— Ты не будешь возражать, если я возьму немного цветов? — спросила я.
— Энни, в этом доме ты можешь брать все, что захочешь. — Пенелопа снова впадала в сентиментальность.
Дневник расстроил ее сильнее, чем меня. Мне было жаль миссис Бичем, которая сама построила себе тюрьму и не посмела вырваться из нее. Этой женщине пришлось жить в четырех стенах и притворяться, будто она лучше самого господа бога.
— Энни, мы у тебя в долгу.
— Пенелопа, ты была ребенком и не можешь отвечать за то, что сделали взрослые люди тридцать лет назад.
— Но они избавились от тебя, как от старой мебели. Бросили новорожденного младенца. Не могу смириться с тем, что мой отец оказался способным на такой ужасный поступок. Он всегда был несгибаемым моралистом.
«Может быть, именно в этом и дело», — подумала я.
Она шмыгнула носом.
— Энни, если хочешь, можешь взять все цветы. И больше не смей исчезать, ладно? Какие бы ошибки ни совершали наши уважаемые родители, факт остается фактом. Мы родня.
— Попробуй сказать это Франческе, — съязвила я. Она засмеялась. Впервые за все утро.
— Франческа? Ну, она сама себе указ.
У подножия Дублинской горы есть маленькое кладбище. Оно расположено в предместье Таллах и называется Бохарнабреена. Отсюда не так уж далеко до мест, в которых я выросла. Я не была здесь с самых похорон.
Надпись на памятнике была очень простой и гласила: «Фрэнсис и Бернадетта Макхью. Любимым родителям».
Я раскладывала цветы на могиле, пока та не запестрела всеми цветами радуги.
— Простите, что так долго не навещала вас. После похорон мне было слишком тяжело. Но я больше не сержусь, только благодарю. Спасибо за то, что вы так меня любили. Спасибо за то, что были моими родителями… — Я трубно высморкалась.
Я шла по узкой боковой аллее, ничего не замечая вокруг, и едва не столкнулась с высоким мужчиной, торопившимся мне навстречу.
— Джерри? Как ты меня нашел?
— Мне позвонила Пенелопа. Она догадалась, куда ты могла отправиться из ее сада, и встревожилась. Рассказала мне про дневник. Как ты себя чувствуешь?
Я улыбнулась.
— Лучше не бывает.
— Это моя вина, Энни. Я должен был довести дело до конца.
— Не говори глупостей! Это было выше человеческих сил. Никто ничего не узнал бы, если бы не старый
