Она уже дремала, когда Никани разбудил Джозефа, коснувшись его плеча. Вместе с ними проснулась и Лилит. Его голос разбудил ее.
— Что ты делаешь? — спросил Джозеф Никани.
— Бужу тебя.
— Но я не сплю!
Молчание.
— Господи Боже мой, — выдохнул он через короткое время. — Ведь я же не спал, не спал, верно? Ты снова отравило меня?
— Нет.
Джозеф протер глаза, но не сделал даже попытки подняться.
— Тогда зачем ты сделало… это со мной?
— Я уже говорило тебе. На этот раз ты сам сделал свой выбор.
— Да, я сделал свой выбор. И ты должно было оставить меня в покое!
— Твое тело решило по-своему. И словами тут ничего не изменишь.
Положив одну из чувственных рук на шею Джозефа, Никани легко обняло его одним из свободных отростков.
— Вот так все обычно и начинается, — проговорило оно. — Теперь, если ты захочешь, я оставлю тебя в покое.
Надолго наступила тишина, потом Джозеф испустил долгий вздох.
— Я не могу позволить тебе — или себе — сделать это, — сказал он. — Независимо от того, что я чувствую, я не могу тебе этого позволить.
Голова и тело Никани внезапно стали гладкими как зеркало. Перемена была настолько внезапной, что, вскочив на ноги, Джозеф в испуге отпрянул.
— Тебя удивил… такой мой ответ? — дрожащим голосом спросил он.
— Нет, твой ответ только порадовал меня. Это было именно то, что я ожидало.
— И что… будет дальше?
— У тебя оказался чрезвычайно сильный характер. Ты, если этого требует достижение цели, можешь причинить себе боль и способен до конца стоять за свои убеждения.
— Отпусти меня и уходи.
Никани снова разгладило свои щупальца.
— Я ожидало от тебя благодарности, Джо. Ты не должен гнать меня. Да я и само не уйду.
На глазах у Лилит тело Джозефа напряглось, в нем происходила невиданная внутренняя борьба, потом его плечи расслабленно опустились, и она поняла, что Никани прочитало в душе Джозефа все правильно. Когда Никани устраивало Джозефа поудобней возле себя, тот не пытался ни бороться, ни рваться из его рук. Лилит увидела, как глаза Джозефа умиротворенно закрылись и лицо разгладилось. Он был готов принять наконец то, что хотел с самого начала.
Молча поднявшись с пола, Лилит сняла куртку и встала в постели на коленях. Склонившись над Никани и Джозефом, она глядела на них сверху вниз. На мгновение Никани показался ей невероятно похожим на то, каким она увидела когда-то Йядайю: совершенно чужеродное создание, гротескный образ, отвратительный в своем неописуемом уродстве, весь покрытый отростками, так напоминающими дождевых червей, со змеями, шевелящимися на голове, означающими непрерывное наблюдение за окружающим, реакцию на происходящее и выражение эмоций.
Застыв в коленопреклоненной позе, она лишь огромным усилием воли смогла заставить себя остаться на месте и не убежать от страха и отвращения куда глаза глядят.
Когда мгновение отвращения наконец минуло, она вдруг поняла, что задыхается. Никани дотронулось до нее кончиком своей чувственной руки, и она сильно вздрогнула. В течение долгой секунды, глядя на невероятный отросток, она терялась в догадках по поводу того, каким образом она смогла перебороть в себе ужас по отношению к таким вот вещам.
Сразу после этого она прилегла, испытывая чувство извращенного удовольствия в ожидании того, что могло дать ей это существо. Прижавшись к Никани, она несколько секунд провела в волнительном ожидании и успокоилась и ощутила счастье только тогда, когда чувственная рука оолой легко коснулась ее кожи и тело его рядом с ней содрогнулось.
Людей держали под наркотиками в течение нескольких дней — рядом с погруженными в наркотические видения людьми неотрывно находилась почетная охрана из одного или двух оолой.
— Они занимаются тем, что запечатлевают матрицы знания в их памяти. Примерно так можно назвать то, чем оолой занимаются, — объяснило Джозефу Никани. — Да, лучшего названия не подберешь. Это происходит химическим путем и другими способами.
— А чем тогда ты занималось со мной! — раздраженно воскликнул Джозеф.
— С тобой я занимаюсь тем же, чем занималось когда-то с Лилит. То, что я делаю сейчас с тобой, необходимо. Ни один человек не сможет вернуться на Землю, не пройдя через это.
— И сколько вы будете держать их всех под наркотиками?
— Еще совсем недолго. Мы постепенно уменьшаем дозу успокоительного, и сейчас некоторые лишь слегка под кайфом. Например, Тэйт Мара. Чего не скажешь о Габриэле Ринальди. Ты же, Джозеф, все воспринимаешь так, как оно есть, чистым и светлым разумом.
Никани устремило щупальца в сторону Джозефа.
— Но для всех остальных наркотики — обязательная мера? — пробормотал тот.
— С некоторой точки зрения, возможно, единственно верный выход. Глупо бояться неизвестности и незнакомых существ, людям следует избавляться от этих страхов, если они склонны считать себя разумными. При помощи наркотика мы удерживаем вас от рискованных и отчаянных поступков, которые могут кончиться тем, что вы просто причините себе вред, окажетесь ранены или что похуже. В то же время мы открываем вам мир гораздо более приятных вещей.
— Но этого недостаточно для такого обмена! Это несправедливо!
— Это только самое начало, Джозеф.
Тейхяхт, оолой Питера, сумело подтвердить известную истину о том, что оолой ошибок не допускают. Под влиянием введенных препаратов Питер превратился в другого человека. Впервые с момента Пробуждения он находился в мире, в том числе и с самим собой, отказался от борьбы, не пытался доказывать кому-то что-то, в общении был доброжелателен и приятен и весело шутил с Джин и своим оолой по поводу своей сломанной руки и предшествующей драки с Лилит.
Лилит, услышав об этом, поинтересовалась, что смешного нашел Питер в происшедшей стычке. Скорее всего причиной веселья тут были сильнодействующие препараты, вырабатываемые оолой. Под их влиянием Питер мог смеяться абсолютно надо всем. Под действием вещества оолой он готов был принять все, что угодно, и согласиться на любое соседство. И как только воздействие препаратов начнет ослабевать, Питер наверняка решит, вернувшись в прежний разум, что все это время над ним насмехались и его унижали. В его понимании препараты оолой станут не средством быстро и безболезненно привыкнуть к оанкали, этим пугающим чужакам, а способом повернуть его против самого себя, средством моральной казни пред лицом чужеродных извращенцев. Его человеческая гордость окажется уязвленной. Его мужское достоинство будет посрамлено.
