Р.М. и Таня опять оказались перед закрытой дверью и присели на топчан.
— Сумасшедший дом, — буркнул Р.М.
— Объясни, наконец, Рома, — попросила Таня. — Почему? Ну, показал ты рисунки. Ну, посмотрела она. И что? Где бывало, чтобы от этого с ума сходили?
— А, черт, — Р.М. пнул ногой соседний топчан. — Все тут рехнулись, все, кроме Лены. Она просто узнала то, что было нарисовано. Для нее рисунки — самый настоящий реализм. Она бывала там. Это ее мир. Ее, и Нади, и других. И неизвестно, какой из миров их больше привлекает. Это ведь не состояние души, это — реальность. Для мозга, для сознания, для всех органов чувств, даже для осязания.
— Господи, как это ужасно, — сказала Таня.
— Ужасно?
— Рома, они же девушки. Они все романтичны, хотят чего-то, принца, счастья, но все равно они — земные. Вымышленные миры — для мужчин. Понимаешь? А тут… Как же они, бедные, мучаются…
Р.М. промолчал. Он не был согласен, но сейчас это не имело значения. Ждать становилось невыносимо, Таня продолжала что-то говорить, но Р.М. не слушал. Он встал и начал ходить по комнате.
Внутренняя дверь распахнулась неожиданно, и в приемный покой ворвалась Тамара, следом появился мужчина средних лет в белом халате далеко не первой свежести. Похоже было, что он недавно в этом халате спал.
— Рома! — воскликнула Тамара, не замечая Таню. — Скажи им! Может, тебя послушают? Они не пускают меня к Лене! Говорят, что… Не нужно было везти ее сюда! Я дура, господи, знала ведь…
Мужчина — врач? — слушал сбивчивую речь Тамары молча, достал из кармана халата пачку «Кента», выбил сигарету, покосился на Романа Михайловича и закурил. Потом сел за стол и сказал резко:
— Хватит паниковать! Я объяснил вам? Объяснил. А вы кто? Вы и вы.
— Друзья, — сказал Р.М. — И я не понимаю, почему девушку не отпускают домой. Госпитализация, насколько мне известно, дело добровольное. А мать против.
— Девушка больна, — врач заговорил монотонно, будто гипнотизировал. — Первичный диагноз был: маниакально-депрессивный синдром. Сегодня бригада скорой отметила состояние бреда. Вызвали спецбригаду, все по правилам. Девушку успокоили, сейчас она спит. Я объяснил это вам, мамаша? Объяснил. Как мы ее сейчас отпустим? Никак. Вот проснется, мы ее обследуем, и нужно будет лечить. Понимаете? Лечить нужно.
Он махнул рукой и, достав из ящика стола несколько бланков, принялся быстро писать. Он был сосредоточен. Он делал дело.
Тамара плакала. Она не видела уже ни врача, ни Романа Михайловича, плакала, как девочка, размазывая по щекам слезы.
— Таня, — попросил Р.М., и Таня, которая тихо сидела, прислонившись к стене, поднялась, обняла Тамару, повела к тахте, усадила и что-то зашептала ей на ухо, отчего Тамара примолкла, слушала внимательно, то и дело всхлипывая.
— Рома, — сказала Таня несколько минут спустя, — ты бы поймал такси. Все равно до утра здесь не высидеть… Тамара поедет к нам. Она ужасно боится этих больниц. Я тебе потом объясню.
Она могла и не объяснять. Тамара уже имела дело с психиатрами — Лена состояла здесь на учете. Может, именно это общение и навело ее когда-то на мысль использовать дочь для бизнеса. И она знала, чем это грозит.
Р.М. вышел на улицу. Кругом было темно, лишь окна светились, и оттого улица была похожа на морское дно, над которым неподвижно висели плоские глубоководные фосфоресцирующие рыбы странных прямоугольных форм. Ему даже показалось, что и воздух стал вязким, упругим, как вода, и дышать было трудно. Машин поблизости не было — место для психиатрической лечебницы выбрали достаточно уединенное.
Он свернул за угол, здесь горели, хотя и редко, аргоновые светильники, и уже не было ощущения заброшенности, да и машины то и дело проносились мимо — все почему-то грузовики. Он махнул рукой первой же легковушке, это оказался частный «Жигуль», хозяин которого откровенно зевал и на просьбу Романа Михайловича только клюнул носом. Минуту спустя женщины сидели на заднем сидении, и машина резво мчалась по ночному шоссе. Подъехали к развилке: прямая дорога вела в город, а направо сворачивало шоссе к рабочему поселку.
— Пожалуйста, направо, — попросил Р.М.
Водитель кинул на него удивленный взгляд — договаривались, вроде, в город, — но свернул и почти сразу машина въехала в узкую улицу почти без освещения.
— Заедем к Тамаре, — не оборачиваясь, пояснил Р.М. — Заберем папку с рисунками.
Он знал, что подумала Таня: нашел время беспокоиться о рисунках, но объяснять ничего не стал. Тамара молчала. Не проехать бы, — забеспокоился Р.М., и тут же увидел слева знакомый палисадник.
Тамара действовала как лунатик, выполняя указания Романа Михайловича. Папка обнаружилась почему-то на кухне, несколько листов валялись на полу. Р.М. даже под плиту заглянул. Когда они мчались по ночным улицам — теперь уже домой, — он прижимал папку к груди и думал, что больше никогда не выпустит из рук, а Тамара сзади все время что-то шептала, она прихватила с серванта какую-то безделушку, наверное, любимую Леной, и теперь, будто помешанная, разговаривала с ней.
В квартире надрывался телефон. Р.М. поднял трубку, уверенный, что звонит Галка.
— Приезжай сейчас же, — сказал он. — Ничего, что поздно. Бери такси.
— Что-нибудь случилось? — едва слышно спросила Галка.
— Приезжай, — Р.М. положил трубку и сразу поднял опять, набрал номер Родикова.
Голос следователя был заспанным, проблемы службы и преступности его по ночам, видимо, не волновали.
— Я собираюсь нарушить ваши инструкции, — заговорил Р.М. — Прямо сейчас, ночью, потому что случиться может всякое, и времени нет. Хотелось бы, чтобы вы присутствовали.
— Какие инструкции? — не понял Родиков. — А… Ну, это, знаете, ваше дело, в конце концов… А что случилось?
— Лену Мухину увезли в сумасшедший дом сегодня вечером.
— Незаконно?
— У нее был приступ. Но…
— Послушайте меня, Роман Михайлович, и ложитесь спать. Утром позвоните мне на работу, я буду с восьми. Попробую разобраться.
— Сергей Борисович, может случиться…
— Что, господи, может случиться? Ложитесь спать.
С каждой фразой голос Родикова становился все более раздраженным. Р.М. услышал короткие гудки. Хотелось выругаться и что-нибудь разбить. Он стоял у телефона и думал. Алгоритм пройден, и решение ясно. Даже вся девятая ступень с проверочными вопросами. Ясно все, абсолютно все, даже этот лысенковский финт с генетикой. Проверочный шаг дает предсказание — совершенно недвусмысленное. Может быть, он ошибается? Может быть. Но чтобы это узнать наверняка, нужно действовать. Действовать быстро, потому что из алгоритма следует — Леной дело не ограничится.
Почему он думает, что эта ночь — решающая? Почему ночь, а не завтрашний день, когда Лена проснется и сможет что-то сделать сама? Об этом методика не говорит ничего. Это — вне ее. И все же он уверен — что-то случится. Не методика утверждает это. Что? Воспоминания. Какие?.. Не торопиться. Вспомнить. Иначе невозможно действовать. Только думать. Думать
— мое ремесло. Хотел опереться на Родикова, тот умеет действовать, но предпочитает спать.
Где искать остальных? Они все связаны друг с другом — непременно, это следует из последних шагов алгоритма! — и если невозможно воздействовать сразу на всю цепь, то нужно ведь с чего-то начинать. Сначала вспомнить…
Постучали в дверь — пришла Галка. Р.М. вышел в прихожую, Галка едва заметно улыбнулась ему — у них были свои тайны. Таня уже постелила Тамаре на диване, и Галка, войдя в комнату, неожиданно опустилась перед Тамарой на колени, что-то мгновенно поняв женским чутьем, и Таня подошла ближе, три женщины о чем-то тихо говорили, Р.М. не слышал и не слушал, потому что он вспомнил.
