смотрели в ночь, — обняла Галку и повела спать.
Р.М. разделся и лег на продавленную сетку раскладушки, часы показывали половину первого, сон не шел, Р.М. чувствовал себя хорошо и мерзко. Возможно, в нормальном человеке эти два ощущения физически не могли совместиться, но Р.М. нормальным себя не считал. Ощущение было таким, будто его подвесили высоко над землей на тонких нитях, нити растягивались, и он рвался из них, чтобы хотя бы даже и упасть, разбить голову, только не висеть так, но нити не пускали, он чувствовал под собой пустоту и не мог понять — спит уже и видит бредовый сон или это вполне реальное ощущение? Потом он все-таки проснулся — или, наоборот, уснул? — потому что ощущение нереальности исчезло, а осталось четкое понимание всего, что происходит, он мог бы прямо сейчас прочитать лекцию с анализом как событийной, так и теоретической части, и понимал прекрасно, что сделал именно открытие. И знал даже во сне — или все- таки наяву? — что всю жизнь, сколько ее ни осталось, предстоит ему мучиться от сознания собственной бездарности и недомыслия, неспособности предвидеть последствия. И в то же время — параллельно этому потоку не мыслей даже, а ощущений, и в полном противоречии с ними, — в мозгу формировался план последующих действий.
А если бы я тогда провел не десятки тестов, а один-два? — неожиданно подумал он. Ничто не изменилось бы в мире, я и сейчас считал бы ошибкой юношеское мое увлечение.
Р.М. подумал об отрывке из средневековой хроники, — наверно, там сильно преувеличены масштабы события. Десяток ведьм в одном провинциальном городке — слишком маловероятно. А сколько нужно, чтобы была достигнута необходимая концентрация? Три? Пять? И что же тогда творилось на Брокене, если вообще сборища на Брокене — не полная выдумка? Если нет — тогда… Конечно. Спонтанное влечение к объединению, усиливаются способности всех, и мир предстает всем, а не каждой, и что же они тогда видят, бедные?
За стеной послышались голоса, шел седьмой час, никому в этой квартире не спалось. Когда Р.М., умывшись, появился на кухне, женщины пили кофе, в ярком уже утреннем свете казались совершенно чужими друг другу, и было очевидно — никто из них не знает, с чего начать день, что делать.
— Мы с Томой, — сказал Р.М., — едем в больницу. Таня, пожалуйста, поухаживай пока за Галей. Галя, там, в кабинете, есть бумага и ручка. Пока нас не будет, вспомни и запиши все — все, понимаешь? — что рассказывала тебе Надя о своих несуществующих подругах. О чем она с ними разговаривала, где бывала…
— Рома… — слабо запротестовала Галка.
— Я знаю… Ну, надо это. Обязательно.
— Слушай его, Галина, — неожиданно вмешалась Тамара. — Он знает, что говорит. Поехали, Рома.
Только бы ничего не случилось, — думал по дороге Р.М. В приемном сидел за столом все тот же заспанный врач, а перед ним на кушетке сидел, раскачиваясь вперед-назад, здоровенный мужик и преданно смотрел врачу в глаза, пытаясь что-то прочесть в них о своей судьбе. На соседней кушетке сидели и курили два санитара. Мужик не казался им опасным, они лениво перебрасывались фразами, поглядывая на пациента без интереса.
Р.М. присел на край ближайшего к двери топчана, Тамара осталась стоять. Врач перестал сверлить взглядом новичка, сказал «можете», и санитары, притушив сигареты в пепельнице на столе, подхватили мужчину под руки и повели к внутренней двери. Врач перевел взгляд на Тамару, и Р.М. мысленно перекрестился.
— Спит, — сказал врач. — Рано пришли. Вечером, после пяти. Будет обход, может быть, консилиум, а после пяти все станет ясно.
— Господи, — сказала Тамара, — до пяти я не выдержу. И так все ясно. Я хочу забрать Леночку. Если нужно, напишу любую расписку.
— После пяти, — повторил врач и потянулся. — Ничего с ней тут не случится. Обследуем и выпишем, если здорова.
Тамара, побледнев, прислонилась к стене, проглотила таблетку, которую протянул ей врач, и медленно запила водой.
— Как вас зовут? — спросил Р.М.
— Жаловаться хотите? — усмехнулся врач.
— Почему жаловаться? Если я разговариваю с человеком, то хотел бы знать, как к нему обращаться. Меня зовут Роман Михайлович Петрашевский.
Врач впервые посмотрел на него внимательно. Р.М. не знал, чем отличается профессиональный взгляд психиатра от непрофессионального взгляда психа — врач смотрел внимательно, взгляд был усталым, вот и все.
— Юрий Рустамович, — сказал врач. — Уверяю вас, Роман Михайлович, все сделано правильно.
— Я не сомневаюсь, — быстро вставил Р.М.
— Сомневаетесь, — вздохнул врач. — Каждый второй думает, что в нашем заведении больных не больше трети. Остальные попали по ошибке или злому умыслу. Ну, женщина успокоится и будет ждать вечера или попытается поймать главного после обхода. С мужчинами сложнее…
— А что с мужчинами? — спросил Р.М., потому что врач неожиданно замолчал и погрузился в чтение бумаг.
— Они сразу пускаются в обобщения. Запущенность психиатрической службы, злоупотребления и все такое. Ну, есть. И я не уверен — может, и я злоупотребил. А что делать? Отпустить девушку домой? Так она ведь спит, а мать в истерике. Значит, невозможно. А потом будет обход, и что скажет главный, я не знаю. У него свои взгляды. Совершенно нормальных психически людей, как известно, вовсе нет. Вот так. И если уж получилось, попала девушка сюда, то лучше подержать, полечить, тем более, что она все равно у нас на учете. Успокоится, все лучше, чем…
— У вас успокоишься, — буркнул Р.М.
— Не скажите, вы же там не были…
— А позвонить отсюда можно? — спросил Р.М.
— Телефон только внутренний. У входа снаружи есть автомат.
Р.М. порылся в кошельке, нашел несколько двушек и десятикопеечных монет (двушек могло не хватить), Тамару оставлять одну не хотелось, но она казалась спокойной, сидела, прислонившись к стене и закрыв глаза.
Р.М. вышел на улицу. Телефон под пластмассовым козырьком с обломанным, будто обкусанным, краем, висел на стене у входа. Сначала Р.М. позвонил домой — там ничего не произошло. Дома у Родикова никто не отвечал, и Р.М. позвонил на службу. Голос у следователя был недовольным, может, Родиков вел допрос (так рано?) или обдумывал план облавы (почему он?), а тут фантаст с идиотской просьбой, ну просто беда.
— Роман Михайлович, — Родиков едва сдерживался, чтобы не вспылить. — Я понимаю, вам это кажется важным и серьезным. Ну, посмотрите со стороны… Есть какие-то совпадения, да. Но все остальное, извините, мистика. Да и не могу я сделать то, что вы просите. Не в моей это компетенции. Я ведь не милиция.
Р.М. повесил трубку, достал из внутреннего кармана пиджака злосчастный список. Наиля Касимова, ей он безуспешно звонил ночью. На этот раз трубку сняли мгновенно. Чей-то мужской голос выдохнул:
— Да… Говорите, ну!
— Мне… — Р.М. помедлил. — Мне нужна Наиля, если можно.
— Нету, — отрезал голос.
— Что значит — нету? — не удержался Р.М.
— Послушайте, вы из милиции, да?
— Нет, я… знакомый.
— Знакомый? Нет у нее таких знакомых.
Короткие гудки. Не давая себе времени на раздумья, Р.М. набрал ноль-девять и спросил номер телефона Лианы Комберг. Пока ему везло — телефоны были у всех, могло ведь случиться и иначе. Не подходили долго, он уже собирался повесить трубку, когда услышал голос странного тембра, не поймешь — мужской или женский. Р.М. попросил Аллу — так звали дочь Лианы.
