благадары, - вымолвил лекарь. - Крашчэ помни, што была сёння, абы пазней зумеу атплациць. Я сам адшукаю цябе, кали панадабицца. С этими словами старик толкнул дверь и вышел в соседнюю комнату, где к нему тотчас кинулись с расспросами дядя Юра и бабушка. - Адужае, - только и сказал лекарь. Было слышно, как он вышел на веранду, пересек двор (Рябый сперва рявкнул, но потом умолк), отоворил калитку и отправился куда-то по своим делам. А в комнату уже вошли - почти вбежали - бабушка с дядей, зажгли свет, перепуганно смотрели на Макса и всё выпытывали у него, как он себя чувствует. Бабушка, впрочем, вела себя чуть спокойнее - ей хватило пары быстрых взглядов и легкого прикосновения ко лбу внука, чтобы увериться в эффективности лечения старика. Да и потом ее отвлекло тарахтение мотора на улице рядом с домом. Оставив сына наедине с внуком, баба Настя отправилась во двор. Оказалось, вернулся с работы дедушка. Так получилось, что они с Максом еще и не виделись: прошлым вечером мальчик уснул прямо в тракторе Ягора Василича, а с утра дед должен был уехать - и вот вернулся только сейчас. Умывшись, Николай Михайлович тотчас отправился к внуку. Он вошел, комкая в руке пыльную неопределенного цвета кепку, вопросительно поглядел на сына, сидевшего у постели больного, и испытующе - на Макса. - Ну, здрастуй, унучык. Тот лишь слабо улыбнулся - на большее пока не хватало сил. И с интересом уставился на деда. Он был высокорослым и кряжистым, с серой щетиной и многоморщинистым лицом. Ничем особенным внешне Николай Михайлович не выделялся, разве только не доставало мизинца на правой руке. Работал дед водителем; в зависимости от времени года и нужд колхоза сидел за рулем трактора или комбайна. Сегодня эти самые нужды (и время года) позволили вернуться домой только поздно вечером - природе ведь не объяснишь, что такое восьмичасовой рабочий день. Дед примостился на краешек Максовой кровати, подтянул на сгибах брючины, привычным жестом повесил на колено кепку, велел: - Ну, разпавядайце, што тут без мяне здарылася. Бабушка, гремевшая посудой в соседней комнате, заглянув, покачала головой: - Ишоу бы спачатку есци. Никуды ужо твой унук не уцячэ. - Успею паесци, - отмахнулся Николай Михайлович. - Лепш разкажы, што сталася. Чаму унук хворый? Дядя Юра объяснил. Кое-что (про цыганку, например) дед знал со вчерашнего вечера, но события сегодняшнего дня оказались для него 'сюрпризом'. Особенно - рассказ про лекаря, которого Юрий Николаевич назвал странно: 'чэрцячъник'. Услышав о том, что чэрцячъник приходил пользовать внука, Николай Михайлович страшно разгневался - он вскочил и подбежал к дверям; там он рявкнул, обращаясь к невидимой отсюда бабушке: - Гэта ты?! Гэта ты яго пакликала?! Ты што, астатный разум згубила? Чарцячника у дом кликаць? Хапиць таго разу! Няужо ня ты мне казала... - Замаучы! - резко и спокойно отвечала Настасья Матвеевна. - Нихто иншый не уратавау бы. Няужо ты б хацеу, абы твой унук... - Давай вячэраць! - оборвал ее дед. И Максу показалось, что сделал он это, дабы избежать ответа на бабушкин вопрос. И еще Макс понял, что старик, приходивший к нему сегодня, самый настоящий колдун. 'А я у него теперь в должниках...' Последняя мысль осталась недодуманной - мальчик наконец заснул.
Глава третья
Пользоваться помощью колдуна, как равно и верить в его сверхъестественные силы, наш народ считает за грех... С. Максимов. Нечистая, неведомая и крестная сила
1
Петух кукарекал задиристо и самоуверенно - как будто являл себя миру и утверждал: 'Я - самый-самый! Полюбуйтесь на меня, какой я!' Куры кудахтаньем соглашались: 'Точно, самый-пресамый. Ого-го какой!' Звякало ведро; подбитым аэропланом гудела оса. Макс открыл один глаз, потянулся и с удовольствием зевнул. Сон частенько приносит с собой страхи, порой подсознательные и оттого еще более ужасные - но в то же время во всем мире не сыскать врачевателя более искусного, более талантливого и универсального, нежели сон. Именно во сне совершается чудесное превращение: ты ложишься в постель больным и бессильным, с раскалывающейся головой, с высокой температурой, с заложенным носом - а проснувшись, к собственному удивлению обнаруживаешь, что и голова прошла, и температуры нет, и дышать стало намного легче. 'Наверное, это потому, что телу проще справиться с болезнью, когда мы не мешаем ему своим неверием, - решил Макс. - Это как с боязнью темноты: кажется, закроешь глаза и все само собой пройдет - исчезнут бабаи из шкафа, теневые великаны уйдут из-под окна и так далее. Смешно, конечно, по-детски... но действует же!' И впрямь, действовало. Во всяком случае, Макс сейчас чувствовал себя как никогда хорошо. Он пошевелил руками-ногами, проверяя свои ощущения и наслаждаясь осознанием того, что тело снова ему подчиняется. Как же сладостно было дышать полной грудью, пропуская теплый воздух через нос в легкие! Как же легко было двигаться - мальчик казался самому себе легчайшим воздушным шариком или светящейся тучкой, все на свете было подвластно ему, все - выполнимо. С удовольствием одевшись, Макс помчался к умывальнику, чтобы как следует вычистить зубы и хорошенько умыться, сбрасывая последние крохи недомогания. Дядя Юра застав его там, только удивленно покачал головой. Не то, чтобы Юрий Николаевич не знал о способностях деревенских знахарей (в конце концов, Настасья Матвеевна, получившая в наследство от своей матери соответствующие знания и дар, не раз лечила от разных хворей и сыновей, и мужа), - нет, просто такая значительная перемена в самочувствии племянника не могла оставить дядю равнодушным. Да и, признаться, за годы, проведенные в городе, он отвык от некоторых сельских реалий. Например, почти забыл, что на свете существует так называемая 'нетрадиционая медицина'. То есть, забыть-то не забыл, но верить в нее перестал. И в самом деле, так часто за последние годы попадались ему на глаза всяческие объявления а-ля 'Сниму порчу с вашего сотового телефона' и 'Отведу сглаз от вашей любимой кошки', что чувство отторжения возникало к ним почти на подсознательном уровне. К тому же Юрий Николаевич, как и всякий человек, связанный с искусством, так или иначе, а находился в оппозиции к общепринятым взглядам, моде и прочим продуктам, порожденным массовым сознанием. Да и память, согласно одной ей ведомым законам, убирала подальше все ненужные воспоминания, в числе которых были и воспоминания о маминых целительских способностях. Вот поэтому Юрий Николаевич так сейчас удивлялся, наблюдая за племянником, еще вчера находившемся на грани между жизнью и смертью, а сегодня энергично плескавшимся у умывальника. - С добрым утром, козаче. Надо бы, наверное, спросить, как ты себя чувствуешь, но мне и так все понятно. В норме? - Так точно! Только кушать зверски хочется, - признался Макс. - Ну так в чем проблема? Пошли к столу, сейчас организуем. Только-только закончил завтракать, как на дворе зашелся лаем Рябый. 'Дениска', - решил Макс. Так оно и было. Дениска явился в дом, прижимая к пузу миску. - О, а ты ужо выдужау, - констатировал он. - А я тут табе трохи чарниц прынес. Будзешь есци? Впрочем, удивленным от скорого Максового выздоровления Дениска не выглядел. Создавалось впечатление, будто он даже не сомневался в подобном исходе. Что, честно говоря, казалось подозрительным. - Твае набрали? - спросила бабушка, кивая на миску. - Ага. Яны учора у ягады хадзили - вось и прынесли трохи. Черника была крупная и сладкая, Макс с удовольствием съел пару ложек, но потом пришлось остановиться: в живот больше не помещалось. - Ну што, пайдзем кузнечыкау разсажываць? - предложил Дениска. - Нет, - вмешался Юрий Николаевич. - Максимка только выздоровел - пускай сегодня дома посидит. - Дядь Юра... - Извини, козаче, но мы все вчера здорово переволновались. Ради нас с бабушкой - давай-ка ты отложи приключения на завтра. Договорились? Дениска, я уверен, принесет ваших кузнечиков сюда, и вы здесь с ними разберетесь. Тот кивнул: - Няма пытаняу. Чэкай мяне на лавачцы, перад вашай хатай - я хутка. И он побежал к калитке - а Рябый не преминул проводить мальчика звонкими собачьими ругательствами. - Макс, - заговорил Юрий Николаевич, и по тону его сразу стало ясно, что разговор предстоит серьезный. - Макс, я хотел бы тебя кое о чем попросить. Во-первых, сегодня, пожалуйста, не уходи со двора. Побудь рядом с домом: я уверен, что с тобой все в порядке, но ради профилактики... ну, ты понимаешь. Я ведь отвечаю перед твоим отцом за то, чтобы с тобой ничего не случилось. Это уже не говоря о том, что я попросту переживаю за тебя. Обещаешь? - Обещаю. А во-вторых? - А во-вторых, - вздохнул дядя Юра, - скажи - только честно - ты помнишь, что с тобой вчера было? - Ага. Правда, не все. - Понятно. Так вот, я попросил бы тебя особенно по этому поводу не распространяться. В первую очередь здесь, в деревне. Договорились? - Договорились. А... - Все вопросы потом, - Юрий Николаевич предупреждающе поднял ладони. Ступай - Дениска, наверное, тебя уже заждался. Конечно, ничего подобного - скорее всего, Дениска только добрался до дома. Просто дядя Юра не хотел говорить о вчерашнем. И Макс подозревал, что 'потом' ему так и не удастся обсудить случившееся - дядя будет под разными предлогами уходить от ответа или же вообще объявит тему запретной. Это показалось мальчику ужасно обидным и несправедливым: в конце концов, Макс как-никак имеет самое прямое отношение ко вчерашним событиям! Лекарь упоминал о каком-то долге, который теперь появился у мальчика. И Юрий Николаевич явно знает, о чем идет речь - знает, но намерен молчать. Нечестно! Но не спорить же - поэтому Макс молча отправился на скамеечку, дожидаться Дениску. Он опустился на твердые, точно камень, доски и принялся разглядывать дорогу, разделявшую дом бабушки и Гордеичихи. Ничего особенного, дорога как дорога, неширокая, грунтовая. Только машины по ней, похоже, редко проезжают. Глухомань... Впрочем, все в этой деревне говорило о полуизолированности от
