обычай пошел от самих же богачей, не желавших тратиться на храмы, - хотя, может, и не правда то. Как бы там ни было, а, согласно легендам, именно гунахторский храм стал причиной того, что в Город Мечты пришел господин Миссинец. ...Пришел он с запада, откуда всегда приходят перемены. Был он одет обычно для дорожника, и только странный оттенок кожи да выжженный правый глаз выделяли его из толпы. У западных городских ворот стояли тогда на страже два воина, Дупло и Хрипач. Времена были суровые, ибо разрозненные кланы, не объединенные еще тогда в Державу, часто воевали промеж собой. Клан состоял из населения деревень того или иного Плато Детства. Враждовали в те годы по любому поводу - и казалось некоторым мудрецам, что ярость таилась в самой природе кхаргов. Излишне резкий вызывающий запах встреченного на тропе чужака, косой взгляд, неосторожное слово или принятый за угрозу жест, удачная охота соседей, совпавшая с неудачами своих добытчиков, даже просто подходящая для войны погода - все становилось поводом для стычек. Города же изначально считались нейтральными по отношению к таким столкновениям тем более, что оные редко длились дольше месяца и, как правило, заканчивались массовым обменом пленными, подарками, извинениями и заключением перемирия (столь же недолговечного, как и война, его породившая). При этом и подарки, и извинения приносились из рук с обрезанными когтями - и с не менее искренней же ненавистью через пару месяцев два побратавшихся кхарга из разных кланов могли метить друг в друга копьями или рвать друг друга отросшими к тому времени когтями. Не раз случалось, что в запале сражения два или больше враждующих кланов пытались втянуть в свою стычку близлежащий город. Конечно, градоправители жестко пресекали эти попытки, но... Словом, ни высоченные каменные стены, ни бдительные стражники у городских ворот никогда не оказывались лишними и поэтому же Дупло и Хрипач с подозрением смотрели на странного чужака, подходившего к ним вместе с остальными дорожниками Сперва стражники сочли его бродягой, изгоем. Конечно, из селения просто так не выгоняют, но ведь известны разные случаи. Особенно же смутил Дупло и Хрипача выжженный глаз дорожника, сверкавший, словно искра от костра. Не бывает законопослушных кхаргов - да с таким глазом! Однако ничего поделать они не успели. Должно быть, не обошлось здесь без вмешательства Одноокого (хотя и не можем мы утверждать сие с уверенностью). Просто вдруг помимо собственной воли оба стражника как бы окаменели на некоторое время - и даже не могли позвать из караульного помещения своих сменщиков. А когда эта их недвижность прошла, исчез и смутивший их дорожник - и они так и не остановили его. Хотя если Дупло и Хрипач думали, что никогда больше не увидят этого одноглазого кхарга, то они ошибались. В городе, конечно, все по-другому. В селе - да что там селе, даже в селах одного клана - и то каждый знает каждого: по запаху, по внешности. Ну а в городе - в лучшем случае соседей по кварталу. Ибо нет ничего более непостоянного и непредсказуемого, нежели город. Так было тогда, так есть и сейчас. Но многим нравится эти непредсказуемость и непостоянство. И лишь одно остается неизменным всегда - холм Господен, который имеется в каждом уважающем себя городе. Ну а в Гунархторе, как уже говорилось, храм был особенный. И именно к нему направился одноглазый дорожник, который привлек внимание Дупла и Хрипача. Тогда, как и теперь, существовало два вида служения Одноокому в его холмах. Каждый из кхаргов, когда ощущал такую необходимость, мог на любой срок отправиться в храм и оставаться там, посвящая свои деяния Господу. И, конечно, такие дежурные жрецы проводили время не только и не столько в молитвах, но и заботились о том, чтобы холм Господен всегда оставался чистым и величественным: подметали его, заготавливали впрок дрова, носили воду и чинили крышу, когда в том возникала необходимость. И эти деяния по сути, тоже своеобразная молитва к Господу, служение Ему. Но были и такие кхарги - слишком старые или немощные, чтобы жить полноценной жизнью, или те, кто по каким-либо причинам желал навсегда посвятить себя служению Одноокому - таковые постоянно жили в храме. В каждом холме Господнем их было немного, и только в крупных городах (таких, как Гунархтор) храмовников набиралось до десятка, а то и больше. Не сказать, чтобы пользовались они какими-то особыми привилегиями - не то что теперь! Нынче каждый храмовник в своем холме Господнем - староста и воевода, распорядитель и единовластный правитель. Тогда же жители лишь кормили да одевали их, но не снабжали ничем, кроме самого необходимого. Правда, храмовники уже в те годы не подчинялись никому (за исключением Господа) и ни от кого, кроме дежурных жрецов, не требовали подчинения. И поэтому так удивился дежурный жрец по имени Брюхач, когда... Впрочем, все по порядку. Одноглазый дорожник, миновав ворота, долго еще бродил по городу. В тот день многие гунархторцы видели его, и каждый, вольно или невольно, выделял пришельца из толпы. Большинство даже не понимало, чем же он привлек их внимание. Увечных, причем намного более запоминающейся внешности, в Гунархторе хватало; здесь вообще привыкли к странностям, на них уже давно не обращали внимания. Тогда почему? Даже те, кто задавался таким вопросом, ответа не находили - ибо странный дорожник к тому времени успевал куда-то исчезнуть прежде, чем любопытствующий мог бы адресовать ему этот вопрос. ...Так он шел, щедрыми горстями расплескивая вокруг себя беспокойство, и наконец остановился у входа в храм Одноокому. В тот самый, который выстроил когда-то Ловчага.
* * *
Ночь. Костер. Темные силуэты вокруг пламени. - Странный ты какой-то килларг, - ворчит грузная фигура, до сей поры скрывавшаяся в тени папоротниковых зарослей. - Вот слушаю тебя и не пойму: то ли ты шарлатан, то ли гений. Сказываешь не так, как обычные килларги, но - разорви тебя ракоскорпион! - красиво сказываешь! - А гений всегда немножко шарлатан, - лукаво топорщит вибриссы6 килларг. Правду я говорю, Избавитель? - Врешь ты все, - лениво откликается тот. - Но складно врешь. Знаешь ведь наверняка, что было все не так. - Да кто уж сейчас помнит, как оно было, - неожиданно роняет еще один кхарг. У этого - невероятно длинные желтые клыки, которые тускло сверкают в бликах от костра. И кажется почему-то, что именно он как раз помнит. И очень хорошо.
* * *
Брюхач в тот день отвечал за главную лестницу - ту, что предназначена для торжественных церемоний, ту, которая выводит на единственную площадь в Гунархторе. 'Лестница, - ворчливо любил повторять Безволосый, - важнейшая часть холма Господнего, считайте, лицо его. И следует с особым тщанием заботиться о нем'. Ну, понятно, почему Безволосый так говорит. Он - здешний главный храмовник, ему-то что. Не он будет, виляя задом, ступеньки вычищать. Он, наверное, даже не знает, что ступенек у лестницы ровно восемьдесят восемь, что больше половины из них потрескались (хоть и каменные!) и что в трещинах этих, будь они неладны, гнездятся лишайники, сорняки и прочий мусор. Попробовал бы Безволосый выковырять всю эту дрянь оттуда! Мало бы не показалось! И разговаривал бы он тогда о лестнице в другом тоне. Хотя, конечно, прав он... Лестница - лицо храма. А Брюхач явился в холм Господен не затем, чтобы злиться на служителей Его, а чтобы самому стать одним из них - во славу Одноокого. Смирением успокоить страсти свои, уравновесить неблагие деяния свои. И еще - отблагодарить Господа за тот куш, который удалось сорвать в последней сделке. А все-таки не привык Брюхач к тяжелой работе, не привык! Вот и спина уже ноет, и шерсть вся в пыли вывалялась, подсохла коркой и давит на плечи. Ничего страшного не случится, если он разогнется и переведет дыхание. Да и время сейчас послеобеденное, Безволосый наверняка молится в своей келье Господу и - благодарение Ему - не заметит поблажки, которую позволяет себе Брюхач. Дежурный жрец поднялся на ноги, встряхнулся всем телом, чтобы хоть немного размять ноющие мышцы, и оглядел толпу. Кхаргов сегодня на площади было мало. Ну что ж, ничего странного - это завтра, в день Избавителя, народ запрудит улицы, а сейчас... Вон, шагает хмуро неудачливый продавец спинных и брюшных щеток - небось, мало выторговал. Ну, еще парочка кхаргов-зверей поспешают куда-то по приказу своего хозяина да дорожник странный замер у дальнего края площади. И откуда только такие типчики являются! Наверняка ведь изгнанный из селения, нечистый - а все туда же, к кхаргам, в приличное, можно сказать, общество! Знает, что здесь можно жить беспрепятственно и что прошлое свое он, почитай, оставил за городскими стенами; знает - и пользуется этим! А была бы воля Брюхача, он бы таких в три шеи!.. Одноглазый дорожник как будто учуял резкий презрительный запах, который сейчас издавал дежурный жрец. Резко повернулся, перехватил взгляд Брюхача - и тот уже не смог ничего с собой поделать, вытянулся в струнку и едва не поджал хвост. С трудом отвернулся ('Да кто ж ему позволял так пялиться, это же просто неприлично! Не будь я должен смиренно нести бремя дежурного жреца, уж показал бы этому недовылупленнику!..') - а отвернувшись, продолжал заниматься ступенями. Жаль только, одноглазый дорожник-изгой никак не шел из головы. А потом до слуха Брюхача донеслось мерное постукивание когтей по камню. 'Неужели этот селюк осмелился вот так запросто подниматься по парадной лестнице?!' Он в негодовании обернулся - и клык к клыку столкнулся с одноглазым дорожником. - Приветствую, - сказал тот мощным голосом, почему-то напомнившим Брюхачу летнюю грозу. - Хочу спросить. - Да, я слушаю тебя, уважаемый, - осторожно произнес дежурный жрец. Теперь он уже жалел, что Безволосый спит. Помощь храмовника, кажется, пришлась бы здесь как нельзя кстати. - Скажи, правда, что жители сего города обычно собираются на этой площади, что перед храмом? Брюхач недоуменно
