сморгнул, встретился взглядом с единственным глазом дорожника и закашлялся: - То есть? Зачем собираются? - Разные случаи бывают, - вкрадчиво произнес прохожий, словно на что-то намекая. - Ну-у... - Брюхач все еще пытался принюхаться к дорожнику, но тот пах лишь горелым мясом и такой властной уверенностью, что страшно становилось и шерсть сама собой дыбилась на загривке. - Вообще-то да, здесь и собираются. - А говорящий располагается у входа, на во-он той площадке, так? - Совершенно верно. Но, позволь... - Отлично. Теперь отправляйся в храм и вели всем служителям, которые сейчас там есть, прийти сюда. Брюхач шевельнул кончиком хвоста, пытаясь скрыть свою растерянность. Дорожник явно имел в виду храмовников, а тем, как известно, что-либо велеть... да Брюхач потом всю жизнь будет эту проклятую лестницу языком вылизывать и собственной шерстью полировать! - Зачем? - спросил он со всею учтивостью, на которую был способен. Как-то очень кстати Брюхач вспомнил, что одноглазый, собственно, - никто и что пришелец не имеет права здесь распоряжаться. А вот он, дежурный жрец, очень даже имеет. - Затем что я буду говорить от имени Одноокого - и во славу Его. Так-то! Ни много ни мало, 'от имени Одноокого'. Впору и впрямь идти звать - только не храмовников и не дежурных жрецов, а стражей порядка. Кхарги - народ истово верующий, но и среди них попадаются безбожники. И с оными поступают со всей строгостью, которую те заслужили своим поведением. Как минимум - изгоняют с родной земли; если же безбожник словами и деяниями оскорбил Одноокого, его предают смерти. Таких кхаргов считают даже не зверьми, а чем-то худшим и более страшным. И... 'И это объясняет многое, - подумал Брюхач, стоя на неподметенной ступени храма и чувствуя, как поневоле дергается уголок верхней губы и в глотке бьется яростный рык. - И запахи, и вид этого дорожника - все понятно. Так и есть, это худший из изгоев, который...' - Чего ты ждешь? - сурово спросил одноглазый. - Одну минуту... Но когда Брюхач наконец отыскал Безволосого и остальных храмовников, и рассказал, что к чему, и убедил их, что дело достаточно серьезное, - и когда наконец они, вооружившись кто чем, оказались у площадки, венчавшей парадную лестницу, - стало ясно, что слишком поздно. Одноглазый не стал ждать ни минуты. Он успел не просто начать свою речь, но и даже собрал на площади небольшую толпу, которая все разрасталась и разрасталась. - Я же говорил! - сдавленно прорычал Брюхач. - Ведь говорил же, чтобы поторопились! Вот!.. - он обвиняюще указал на дорожника-изгоя. - А что 'вот'? - флегматично произнес Безволосый. Брюхач просто обмер от такого безразличия. - Но ведь этот безбожник глумится над Господом нашим, Однооким! - А с чего ты взял, Брюхач, что он глумится? - в голосе Безволосого явственно звучала презрительность, да и пах сейчас храмовник так же. Брюхач был одним из богатейших кхаргов Гунархтора, а Безволосый богачей терпеть не мог, ибо считал, что те наживаются на селянах и простых кхаргах-ремесленниках. - Но... - Ты хоть послушай, что он говорит. И впрямь, одноглазый дорожник, оказывается, вовсе не поносил Господа. Даже наоборот, восхвалял Его! А ведь, по сути, это может делать каждый, достаточно лишь на время стать жрецом. Конечно, вот так, посреди бела дня, в неустановленный срок... - непорядок! Но - ничего предосудительного, если задуматься. 'Ничего предосудительного'?! Уже через пару минут все они, и дежурные жрецы, и храмовники, переменили свое мнение! Ибо в восхвалениях Одноокому дорожник не забыл и о себе. - Что он несет?! - шептал возмущенный Брюхач. - Да как же так?!.. - вторил Рыболюб, еще один из дежурных жрецов. А чужак тем временем вещал о том, что он, дескать, избран Господом, чтобы быть Голосом Его и пророком Его и помочь народу Его зажить так, как народ сей того достоин. - Гнать его отсюда! - прорычал Брюхач. - Пускай дежурные берутся за дубинки и... - кажется, толстосум напрочь забыл, что ведь и сам-то является дежурным жрецом. - Стойте! - в голосе и запахах Безволосого презрение и ярость хлестали через край. - Неужели вы не понимаете?! Сейчас просто выгнать его нельзя тогда в глазах толпы он станет страдальцем. Кое-кто непременно сочтет, что этот выскочка прав. - Какое нам дело до мнения каких-то там селюков или кхаргов-зверей?! хлестнул себя хвостом по бедрам Брюхач. - Нам нужно избавиться от безбожника и сделать это... - ...с максимальной пользой для храма и минимальным ущербом для него же, завершил старый храмовник. - Не бороться с выскочкой, но высмеять его и тем самым унизить в глазах толпы - вот что нам нужно! - Каким же образом... - Сейчас покажу. - Безволосый шагнул наружу и оказался рядом с одноглазым. - Здравствуй, дорожник. - Здравствуй, - обернулся тот. - Вы, служители Господа нашего, наконец решили присоединиться к слушающим? Странно, что вы так долго сомневались странно, что вы вообще сомневались. Ведь ты - храмовник, ты постоянно приближен к Одноокому и должен бы почувствовать, что происходит. Да и дежурные жрецы - они ведь на время своего святого служения становятся равны тебе в восприимчивости относительно проявлений Господних. - Проявления Господни - во всем, - веско проронил Безволосый. Поразительно, но при этом он чувствовал нечто такое... почти неуловимое... Как знать, возможно, перед ним стоял сейчас не совсем простой кхарг... Ты же утверждаешь, что избран Господом, дабы быть Голосом Его. Наверное, ты можешь привести и доказательства своей избранности, так? - Каких же доказательств ты хочешь, храмовник? - Чего-либо более весомого, чем твои слова. - Хорошо, Безволосый. Если ты настаиваешь... Я - Голос Его, поэтому по-прежнему буду пользоваться словами, но сделаю их более весомыми. Ты ведь не знаешь меня, правда? Раньше мы никогда не встречались? дождавшись от храмовника согласного кивка, он повернулся к толпе: - А есть ли кто-нибудь среди вас, кто бы знал меня прежде? - Кхарги нестройно выкрикивали 'нет!' и качали головами. - Ну вот, - сказал тогда чужак, выходит, и я никого из вас не знаю. Однако сейчас я готов любому, кто пожелает, рассказать о нем все, абсолютно все, что только с ним произошло в жизни. И начну, пожалуй, с тебя, Безволосый, раз уж ты так жаждал доказательств. Надеюсь, никто не против? Храмовник подумал, что ни улыбка, ни запах одноглазого ему совсем не нравятся. Дальнейшее же вообще напоминало дурной сон, один из тех многих, что снились Безволосому ночь за ночью, и от которых он неизменно просыпался с криком ужаса. - Ты, Безволосый, раньше носил другое имя. И в этом нет ничего удивительного, многие из кхаргов меняются - и вслед за ними меняются их запахи и имена. Твое прежнее было 'Мечтатель', правильно? Хорошее имя. Красивое. Ведь и город наш - Город Мечты. Наверное, поэтому ты пришел сюда, когда стал дорожником... вернее, когда стал изгнанником. Да-да, изгнанником - ведь мечты, Безволосый, не всегда бывают безопасными. Даже те из них, которые, казалось бы, способны нести только радость и добро, на самом деле приводят к разрушениям. Так было и с твоими мечтами, Безволосый. Кстати, возможно, твоему воспитателю следовало бы назвать тебя не Мечтателем, а Рассеянным. Это звучало бы не так красиво, но во всяком случае больше отвечало бы действительности. Ведь обычно мечтатели рассеянны - если, конечно, они не пытаются хоть иногда воплощать свои мечтания в жизнь. А ты... ты не пытался. Зачем? Довольно было и того, что у тебя имелись мечты, нечто, что принадлежало лишь тебе и никому больше. И мечты настолько завладели тобой (а может, дело еще и в тех благовониях, составленных из специальных травок и грибов?..), что ты однажды уронил фонарь на кровлю дома - своего дома! Ну а уж когда крыша занялась, пламя перекинулось и на остальные дома. Ты пытался погасить огонь, ты даже весь обгорел там - но ничего не спасло деревню. И когда на пепелище собрались твои одновылупленики, ты не остался вместе с ними, нет. Это никак не соответствовало твоим склонностям: ты не хотел ничего строить заново, ты не пожелал искупить вину обычным путем. Ты предпочел сделать из себя изгнанника, мол, все равно ведь выгоните, так я лучше сам, добровольно, и ты ушел из сожженной тобою деревни, дабы страдать в гордом одиночестве и упиваться этим одиночеством, как прежде упивался запахом тех травок и грибов. Ты пришел в Гунархтор и стал храмовником - и здесь, возможно, немного поумнел, но по сути своей остался тем же самым Мечтателем. Ты лелеешь свое горе и свою вину, и ты мечтаешь о том, чтобы умереть мученической смертью, ибо не желаешь жить и сносить тяготы жизненные активно, как то подобало бы делать воину и мужчине. Вот то, что я могу о тебе рассказать, Безволосый. Правда ли это? И чужак улыбнулся еще раз. Храмовник сглотнул и нервно шевельнул хвостом, потом сообразил, что вот-вот подожмет его, и усилием воли заставил себя не делать этого. Поджатый хвост - признак покорности и страха, и хотя Безволосый был сейчас напуган до ужаса, демонстрировать сие он не собирался. Покоряться - тем более. - Да, это правда. Но что ты хочешь доказать ею? То, что однажды проходил через мою деревню и там услышал историю Мечтателя, а потом решил наведаться в Гунархтор и разыграть меня? Чужак захохотал, откровенно потешаясь над Безволосым. - Ну что же, - пожал он плечами, - я готов точно так же рассказать о любом другом кхарге. Кто хочет проверить, что я не шарлатан, пускай выходит сюда. Или даже нет, тогда ты, Безволосый, наверняка обвинишь меня в подставном участнике проверки. Лучше сам выбери любого из присутствующих, мне все равно. Можешь выбрать двух, трех, десятерых - я расскажу о любом из них. Как ты думаешь, много ли деревень я должен был обойти, чтобы знать все о каждом гунархторце? Не спеши с ответом, ибо я знаю точно так же о любом другом кхарге. Вернее, не совсем так. Я могу получить знание о любом из них, ибо Господь говорит моими устами и Он вкладывает в них нужные слова. Мне не нужно ходить в твою деревню, Безволосый, чтобы знать, что ежемесячно ты отсылаешь туда сэкономленные
Вы читаете Время перемен
