Явер старалась скорее закончить всю работу и приступить к разговору. Она пылала от нетерпения... Явер боялась забыть и перепутать все, что ей наказывал Калош.
- И правда, Шехла-ханум, - сказала она, печально вздохнув, - этот несчастный Мамедхан, если рассудить, ни в чем не виноват...
Человек в калошах уже был тут как тут. Он давно поджидал за дверью и сразу на цыпочках вошел, чтобы в нужную минуту помочь Явер. Та, приводя свои доказательства, не отрывала глаз от старика, ища поддержки.
- Ведь он наш земляк, мы знаем его очень хорошо, этого Мамедхана...
Калош закивал, подтверждая, и подал украдкой знак Явер продолжать в том же духе.
- Да, эта Балыш была непорядочной женщиной. - Глаза Явер так и бегали: то она смотрела на Зулейху с матерью, то поглядывала на Калоша.
- Верно, верно, это так, - подтверждал Калош, мимикой выражая отвращение к Балыш..
- Да, она бесстыдно танцевала в клубе, пела разные песни... завлекала...
- Тьфу! - сплюнул Калош.
- А теперь враги Мамедхана говорят обратное. Распускают слухи, будто Балыш знала о каких-то грязных проделках мужа... - Явер запнулась. Так ли она говорит? Поймав одобрительный взгляд Калоша, она успокоилась и заговорила быстрее: - Да, да. Враги Мамедхана, которым он отказывался выдавать продукты со склада, чернят его на всех перекрестках и кричат, будто он боялся, что Балыш раскроет какие-то нехорошие махинации...
- Вот как, - понимающе произнесла Шехла-ханум
- Да, я тоже слышала, - вмешалась Зулейха. - Как будто Мамедхан потому и задушил Балыш...
Задушил, а потом повесил.
Явер даже руками замахала от негодования.
- Да разве это мыслимо? Разве муж задушит свою жену? Если даже весь земной шар разрушится, Муртузов не схватит меня за горло. А Мамедхан? Он, бедняжка, без памяти любил эту презренную Балыш...
Человек в калошах даже сморщил нос от удовольствия. Ну и мастерица чесать язычком эта Явер Муртузова. Так и сыплет, так и сыплет... Маленькие, глубоко посаженные глазки человека в калошах поблескивали подобно светлячкам во мгле.
А Явер так и разливалась соловьем.
- И есть же такие негодяи! Им бы только сплетни распространять, пачкать человека... Вы сами скажите, ради бога, можно ли заткнуть рты болтунам и сплетникам ватой? Тогда надо приостановить работу на всех текстильных фабриках и выпускать только ватные затычки... - Язык у нее был, как у змеи, у этой Балыш. - Я слыхала, что он ревновал ее, следом ходил за ней и поймал, когда она занималась плохими делами с другим мужчиной. И что же? Она вместо того, чтобы устыдиться, ослепнуть, онеметь, стала угрожать Мамедхану. И теперь пошел слух, будто это он занимался в кооперативе аферами. Ну, кто этому поверит? Он скорее руки отрубит себе, чем возьмет чужое. Да разве он это может сделать, скажите ради бога? Он отпускает товар, получает деньги. Какие тут могут быть проделки, а? Есть же квитанции. Надо же доказать все это, а потом обвинять. Ведь он и так убит горем. Разве можно распространять такие сказки? Если я, например, повешусь, то при чем здесь Муртуз? Почему он должен быть повинен в этом? - Полные руки Явер так в летали в воздухе, в глазах пестрело от широких рукавов ее кофты. Она пожала плечами. - Говорят! Так уж заведено: о человеке много чего говорят. Говорят даже о людях, приехавших недавно, чистых и ясных, как солнце, как луна...
Тут уж человек в калошах испугался, боясь, что Явер перейдет все границы. Он метнул на нее сердитый взгляд. Высокая грудь Явер всколыхнулась и опустилась. При всем желании она не могла остановиться, прервать извергающийся поток слов.
Но человек в калошах не слишком церемонился. Он больно наступил толстухе на ногу. Явер так и отпрянула.
- Ой-ой! - воскликнула она. - Ты отдавил мне ногу...
- Послушай, но ты...
- Да что ты наступаешь мне на ногу? - рассердилась Явер, скорчившись от боли. - Я не желаю молчать. Ты что, тоже на государственной службе? Тоже ответственный работник? Что ты важничаешь? Враги хотят угробить Мамедхана, а ты стоишь и смотришь себе спокойно, как будто не знаешь, что он за человек. - Явер уже спохватилась и теперь пыталась изменить направление разговора. Взгляды Калоша пронзили ее, как молния.
- Разве можно сначала облить дерево кровью и потом вопить, что оно мокрое? Чтобы все мои боли переселились в сердце Балыш. Муртузов говорит, что акт врача совершенно не пачкает Мамедхана. Шехла-ханум, вы для нас, как родная... - Явер умоляющим взором уставилась на Шехла-ханум, которая молча, с надменным видом слушала ее. - Мы живем как одна семья. Мехман мне, как брат родной... Ради аллаха скажите, почему он так упорно твердит, что молоко черное, а не белое? Бедный Мамедхан душой болел за вашу семью, за этот дом, был рад всегда помочь вам в чем-нибудь. Ради уважения к Зулейхе этот несчастный отдал бы все... Он нужный, полезный парень.
Человек в калошах снова рассердился. Опять эта Явер понесла, как табун лошадей, и не дает Шехла- ханум слова вымолвить в ответ.
- Перестань, женщина. Умолкни. Как будто ты травы объелась, не можешь придержать свой язык...
- Остановишься тут, когда вся душа горит от возмущения.! Тут не только травы наешься, камни станешь грызть.
Но человеку в калошах не терпелось услышать, что ответит Шехла-ханум. Ради этого в конце концов и разыгрывалась вся комедия. Он лицемерно усмехнулся.
- Ради аллаха, не надоедай Шехла-ханум. Ты сыплешь без конца слова, как сухие зерна. Дай и другому бросить одну-другую горсть...
Но Шехла-ханум тоже была хитра. О, она была опытнее простоватой болтливой Явер. Ее не так легко провести.
- На самом деле, Явер, обед сбежит или керосинки начнут коптить. Загляни лучше в кухню... - сказала она.
Явер поспешно удалилась. В присутствии этих двоих - Калоша с его бормотаньем и суровым взглядом и этой важной городской дамы Шехла-ханум она становилась совсем беспомощной. Как будто она не расслышала, какие слова старик бросил ей вслед: 'Голова, как пустая тыква, - 'а' и 'б' не может заучить'.
Как только Явер вышла, Калош сказал негромко:
- Два таких мудреца, как эта жена Муртуза, и мир погибнет... Как говорится, для чего нам враги, когда есть глупые друзья? - И уже совсем тихо стал просить Шехла-ханум вмешаться в дело Мамедхана. Что-то в голосе его было такое, что заставляло Шехла-ханум разговаривать с ним, как с равным.
Она успокоила старика и обещала поговорить с Мехманом, как только тот придет домой. Калош покорно склонил голову перед Шехла-ханум.
- Мы тоже, ханум, люди с соображением. Не останемся в долгу, - сказал он, уходя.
Шехла-ханум задумалась: 'Где я встречала его? Откуда я его знаю?' Но вспомнить никак не могла. Она вошла в кухню и велела Явер мыть посуду. Обескураженная тем, что не сумела как следует выполнить поручение Калоша, Явер так и кинулась к Шехла-ханум. - Поверьте мне, я не понимаю, что с Мехманом, почему он так разгневался. У этого несчастного Мамедхана столько ковров, столько чудных вещей, только стой и любуйся... Из тюрьмы, бедняга, передал: не жалейте ничего из моих вещей, только вырвите меня отсюда. Говорят, несчастный очень тоскует, очень переживает, прямо стены грызет. Ой, Шехла-ханум, такого кладовщика мир еще не видел, ей-богу. Эти жены ответработников, как только бывало разнюхают, что из Баку получен товар, прибегут к нему. Одна говорит - дай из этого куска, другая просит - отрежь от того. Ну, сами понимаете, - зачем я буду морочить вам голову загадками? Каждая хочет одеться. Делили, спорили, все готовы были захватить себе. Но Мамедхан имел совесть, он не забывал простых людей, таких, как мы. Если бы не Мамедхан, я вас уверяю, никому из нас ничего никогда не досталось бы. Честью клянусь, Шехла-ханум, он чуткий был, этот Мамедхан, любил веселиться, кушать, пить, ничего не жалел для друзей. Сжальтесь над ним. И вы, и Зулейха вместе поговорите с Мехманом, подействуйте на него, избавьте несчастного от этой беды. Между нами, Муртузов говорит, в деле нет ни одного доказательства. Ради бога, скажите: разве можно посадить в тюрьму достойного человека только из-за того, что клубная вертихвостка наложила на себя руки?
