'чуни' - специальные накопытники, чтобы не светить подошвы, одел на руки резиновые 'наконечники' и, с помощью отмычки оперативно сработав дверь, оказался в майорской квартире. Несколько ошалев от спартанской обстановки, он хату даже шмонать не стал и, усевшись у окна в ожидании клиента, начал прямо-таки загибаться со скуки.
Тем временем на Большом проспекте Александр Степанович увидел проститутку. Совсем еще сопливая симпатичная девчонка предлагала за 'недорого' расслабиться, быстро и качественно. В этом не было ничего особенного - шлюх нынче пруд пруди, по городу не проехать. Однако жрицу любви с Большого выделяло отношение к жизни - она с нею прощалась. Радужное разноцветье вокруг голосующей стремительно угасало, и Сарычев ясно видел, что отпущенное ей время подходит к концу.
Сегодня спрос на прекрасное был что-то слабоват. Вот уже трое водил тормознули свои тачки, но не томимые страстью, а в надежде заработать. Не клюнув на женские прелести, они разочарованно отчалили, а их носительница героически продолжила свое служение Венере на неласковом зимнем ветру. Наконец остановился джип 'тойота-ранер', в котором сидели двое молодых людей, они захватили замерзающую жрицу любви и покатили в направлении Васильевского острова. Движение было плотное - по Большому-то не очень разгонишься, так что, держась в пяти корпусах, Сарычев без приключений довел джип до улицы Кораблестроителей. Затем 'тойота' направилась к 'Прибалтийской', съехала на пустынную в такую погоду набережную и где-то около часа стояла неподвижно.
Наконец открылась задняя дверь, и сильным пинком проститутку в одних лишь чулках выкинули на мороз. Что-то громко выкрикивая, она бросилась к машине, но джип отъехал метров на десять, и оттуда вылетела на снег какая-то интимная часть дамского туалета. Подхватив ее, жрица любви опять бросилась вслед за иномаркой, и цикл повторился.
Пробежав таким образом почти всю набережную, она вернула большую часть своей экипировки и дрожащими, негнущимися от холода руками начала одеваться. Натянула мокрое от снега бельишко, надела свитер, джинсы и какую-то не по-зимнему легкую куртку. Только вот с обувкой вышла незадача - сапог оказался в единственном экземпляре... Однако девушка уже не плакала. Окинув невидящим взглядом джип, где, видимо, упивались зрелищем, и ставя посиневшую босую ногу на носок, она медленно поковыляла к парадной ближайшего дома. Сарычев уже знал продолжение. Вернее, конец - звон разбитого окна на девятом этаже, полет беспомощного тела, глухой, ставящий последнюю точку в жизни, удар.
- Стой, стой, подожди! - бешено закричал он и, врубив скорость, начал отпускать сцепление - чтобы догнать, перехватить, задержать, остановить...
- Никто не волен остановить предначертания, - громогласно произнес Яромудр, но Сарычев не услышал его, резко, так, что глушитель заревел, стронул машину с места, тут же врубил вторую, что было мочи надавил на газ и... Проверенный, хорошо обкатанный, любовно отрегулированный двигатель заглох.
- Черт! - Майор в исступлении застрочил стартером, заелозил подошвой по педали, выругался так, что, верно, небесам стало жарко... А когда понял, что машина не поедет, выскочил на мороз и бросился за девушкой, которая уже исчезла в подъезде.
- Не надо, милая, не надо, стой, подожди, - молнией он метнулся к дому-кораблю, пнул застонавшую, обшарпанную, дверь, вихрем полетел по истоптанным ступенькам и вдруг остановился - услышал где-то наверху звон бьющегося стекла... ударяющий по нервам, рвущий душу на части... Поминальный... Видимо, и впрямь, предначертанное свыше не властно и богам...
Только Сарычев сейчас уже не думал ни о судьбе, ни о богах, ни даже о погибшей девушке... Сейчас его больше всего на свете занимали те двое в иномарке. Сгорбившись, он спустился по лестнице, вышел из подъезда и, не оглядываясь, двинулся к 'семерке' - в полной уверенности, что та заведется... Именно так и произошло - двигатель как ни в чем не бывало заурчал, с легкостью завертел колеса, и майор, поглядывая по сторонам, не спеша порулил к гостинице.
Интуиция его не подвела. Джип повернул направо и остановился возле кафетерия - видимо, утомленный экипаж решил побаловать себя кофейком. Чтобы не светить 'семака', майор припарковал его чуть подальше и, не запирая, направился к 'тойоте'. Сарычев ощутил, как в нем пробуждается Свалидор. Раскрутив в животе огненно-красную лаву, название которой яр, он бешено вскрикнул и движением ноги направил поток энергии на ни в чем не повинный джип. Удар был настолько силен, что дверца глубоко вмялась внутрь салона, искореженные петли лопнули и сразу же тревожно завыла сирена. А Сарычев уже встречал любителей продажной любви на халяву...
К потешающимся над бедой людской он жалости не ведал. В мгновение ока стальной кулак Сарычева раздробил водителю переносицу. Одновременно бодающий удар коленом расплющил его мужскую гордость. Беззвучно ухватившись руками за гениталии, тот повалился мордой в притоптанный снежок, товарищ же его бросился бежать. Дико крикнул майор на древнем, понятном лишь ему и Свалидору языке, и в прыжке легко достал беглеца ногой - ребром подошвы в основание черепа. Хрустнули кости, из носа обильно полилась черная кровь, и тело расслабленно повалилось на землю.
Сарычев глянул на лежащих с отвращением и почувствовал, что Свалидор ушел. Свою совесть он ощущал как указатель справедливого пути между добром и злом, и сейчас она была совершенно спокойна - глумящийся над слабым живота не достоин. Достоин собачьей смерти.
Опять пошел сильный снег, который снова никто и не подумал убирать, так что нах хаузе майор приехал затемно. Запорошенный 'сто восьмидесятый' находился на своем месте, у помойки, и в салоне его было пусто. Значит, Сарычева ждали. В парадной, а скорее всего, в квартире. В родных пенатах, такую мать. 'Ладно, братцы, сами напросились'. - Чувствуя, что пришел Яромудр, майор неторопливо заковал 'семерку', сплюнул и уже у самого подъезда ухмыльнулся. Веще. Он услышал, как бьется сердце Стеклореза, притаившегося в прихожей у сортира...
Калинкин в ожидании клиента истомился. Телевизора не было, холодильника тоже, пальцы в резиновых перчатках мерзко затекали, и, когда он наконец увидел паркующуюся 'семерку', настроение его заметно поднялось.
Ждать оставалось недолго. Как только клиент поднимется, Сергей Владимирович впечатает ему в усатое рыло шестьдесят киловольт, потом затащит бездыханное тело в ванну и, расписав горло, смоет теплой водичкой спущенную кровь. Затем, не торопясь, аккуратно отрежет голову и упакует в специальный, заранее приготовленный мешочек, а обескровленный труп переместит в кухню. Дальше банально и неинтересно. Через час из всех открытых конфорок газа наберется столько, что когда маленькая черная коробочка, оставленная на столе, даст искру, бабахнет так, что и самой-то кухни не останется, не говоря уж о каких-то там следах преступления. Потом скорее к Гранитному, обменять калган на баксы, - и домой, домой, сожрать чего-нибудь горяченького, да побольше... И блондинку - и так, и сяк, и на французский манер ее...
Услышав звук поворачивающегося ключа, Калинкин поудобнее перехватил электрическую дубинку и расслабился. Как только входная дверь открылась, он выбросил вперед правую руку, целясь разрядником Сарычеву строго в усы - верхняя губа, как известно, чуствительнейшее место на лице...
Да, Сергей Владимирович, слишком много было выпито водки с пивом, сожрано пельменей, да шкур непотребных оттрахано! Опережая Стеклореза, майор уклонился, мгновенно захватил его вооруженную руку и, сблизившись, мощно ударил кулаком в кадык.
Калинкин захрипел, дубинка выпала из его разжавшихся пальцев, а Сарычев добавил коленом в пах и сильнейшим свингом в челюсть вырубил спецназовца напрочь. Всей своей тушей Стеклорез очень неизящно грохнулся на пол и был тут же стреножен, обыскан и через минуту уже лежал в ванне. Майор пустил сверху струю холодной водички и, когда мутная пелена перед глазами киллера несколько рассеялась, ласково спросил:
- Жить хочешь?
Пока тот мычал и пытался выплюнуть изо рта кусок половой тряпки, Сарычев разделся до пояса, взял в правую руку острый как бритва стеклорезовский нож-джагу и начал медленно надрезать Калинкину ухо.
- Ну?
Потекла горячая струйка крови, и Сергей Владимирович кивнул.
- Не верю. - Майор улыбнулся и стал потихонечку изменять плоскость сечения. - Ах ты, обманщик...
От боли тело Стеклореза забилось, в глазах появился неподдельный страх, и Александр Степанович помог ему с кляпом.
