поправить волосы и надушиться. Это основа основ. Сексуальная привлекательность определяется на подсознательном уровне и большей частью по запаху. Пузырек с «Фиджи» был пуст, «Анаис-Анаис» слишком приторны, и Светочка остановила свой выбор на «Шалимаре». Надушила затылок, за ушами, сгибы рук, лодыжки и под коленями. Не забыла внутреннюю часть подола и, усмехнувшись, прыснула из пульверизатора на свежевыбритое место — пригодится, хуже не будет. Сразу защипало, и, почесавшись, — жалко, подуть некому, — она подошла к окну — как там с погодой?
За грязными стеклами уже загорелись фонари, в их свете черные скелеты кленов казались мерзлыми и жалкими, так что сразу стало ясно — одеваться лучше теплее. Залетова старательно, так, чтобы узел получился сбоку, повязала на шею платок, накинула кожаный, на подкладке, плащ и вернулась в комнату за дорожным кофром фирмы «Самсонайт». Плевать, что колер не в тон. Он сам по себе — вещь, двести баксов стоит. А кроме того, в нем предметы на все случаи жизни — косметика, резервные трусы, зубная щетка и запас презервативов. Неисповедимы пути Господни…
«Ну, с богом». Захлопнув дверь, она повесила кофр на плечо и осторожно, стараясь ни во что не вляпаться, стала спускаться по ступеням. В предвкушении сегодняшнего вечера сердце ее учащенно билось, перед глазами так и маячили вытянувшиеся от зависти лица подруг, а в голове вереницей мелькали имена собственные, от которых учащался пульс и приятно захватывало дыхание: Ибсен, Сольвейг, Пер Гюнт, Норвегия… Норвегия!!!
Светочке оставалось открыть дверь подъезда, пересечь двор и выйти на проспект Ветеранов. Потом поймать частника, который за полтаху отвезет ее в ночной клуб «Занзибар», ну а там… Ибсен, Сольвейг, Пер Гюнт, Норвегия! Решительно распахнув дверь, она сделала еще один шаг к победе и на мгновение остановилась, поправляя на плече кофр, а тем временем…
Где-то наверху послышался зловещий, плавно переходящий в истошный кошачий вой скрежет когтей по железу, ветки затрещали под натиском живого болида, и прямо на прическу Залетовой свалился взъерошенный рыжий котище. Рыжее на рыжее. А еще считается, что закона аналогий не существует, лженаука мол. Отнюдь, подобное притягивается подобным, факт, как говорится, налицо. Потеряв от неожиданности дар речи, Светочка описала пятидесятибаксовые трусики и приложилась задом о землю, а летающий кот, видимо вследствие контузии, завопил по новой и еще глубже запустил когти девушке в физиономию. От него умопомрачительно разило хлорной вонью.
— Насилуют! — От сильной боли Светочка закричала в унисон с хищником, причем так страшно, что рыжий разбойник дрогнул и, сразу осознав свою ошибку, с позором ретировался в кусты. Опять-таки живым болидом, с истошным кошачьим воем. Шарахнулся в сторону случайный прохожий, затявкали кабсдохи на пустыре, а в доме напротив кое-где погасли окна и бдительные граждане приникли к стеклам. А ну как и впрямь насилуют кого…
— Чтоб ты сдох, падла! — Светочка, пошатываясь, поднялась на ноги, выловила из лужи кофр и, заметив дырку на спущенном чулке, внезапно язвительно усмехнулась. — Коко Шанель, говоришь? Марлен Дитрих? Раскатала губищи, дура…
В голове у нее оглушительно гудело, тело содрогалось от рыданий, кровь на лице смешивалась с макияжем, но самым омерзительным было ощущение мокрых трусиков на резком ноябрьском ветру… Шикарных, пятидесятибаксовых… Надетых, чтобы убить всех мужчинок. Вот тебе, Сольвейг, и конкурс красоты! Ибсен, Пер Гюнт, Норвегия! Эх, судьба…
Глава 1
На улице парило, не иначе собиралась гроза. Вместе с раскаленным воздухом вентилятор тянул в зал тополиный пух, от него свербило в носу, и в перерывах между раундами Серега Прохоров отчаянно чихал: «Апчхи, будь ты неладно». Кролик Роджер[1], пребывая в отличном настроении, скалил зубы, из-за которых, собственно, свою кликуху и получил, сопереживал — будьте здоровы, ваше сиятельство! — и яростно чесал зудившую, в красных полосах от каната, спину.
Отстояли уже четыре раунда. Вернее, отпрыгали, отуклонялись, отработали серийно руками и ногами. Пот заливал глаза, дышалось в истомном мареве зала с трудом, а тут еще пух этот… Поначалу, ввиду различия в весовых категориях, уговор был не работать с полным контактом в верхний уровень, но постепенно как-то забылось, и когда начался пятый раунд, Серега принялся «глушить по полной» — со всей мощью и сноровкой действующего мастера-тяжеловеса. Его руки, одетые в красные восьмиунцовки фирмы «Джи ай си», наносили замысловатые разноуровневые «тройки», ноги со ступнями сорок пятого размера стремительно, словно боевые молоты, рассекали воздух, и казалось, что перед таким напором устоять невозможно. Кролик Роджер, непонятно чему радуясь, уклонялся, входил в ближний бой и, будучи наконец прижат в угол, вдруг черт знает как вывернулся, успев с разворота приласкать агрессора коленом под зад. Удар пришелся точно в цель — атака захлебнулась, Серегу бросило грудью на канаты, и, яростно повернувшись, чтобы перейти в решительное наступление, он неожиданно замер и расхохотался.
— Мир, дружба, балалайка. — Широко улыбаясь, Кролик стоял на правой руке и, приветствуя спарринг- партнера левой, одновременно аплодировал ему босыми ногами. — Них шизен, но пасаран. Предлагаю боевую ничью.
Его жилистое, словно сплетенное из канатов, тело не выражало ни малейшего напряжения, бесцветные глаза светились усмешкой, и создавалось впечатление, что все происходящее на ринге было для него безобидной развлекухой. А рожа страшная, бандитская, на кроличью совсем не похожая. Больше на его жопу. Таких хорошие девушки не любят, а нехорошие дают только за деньги…
— Нэчья-то нэчья, а вот попа у мена балыт. — Серега мастерски изобразил грузина, потрогал ушибленное место и, огорченно шмыгнув носом, ударил партнера по перчаткам. — Ты ведь знаешь, Колян, у меня весь рабочий цикл с пятой точкой связан…
— А у нас вообще все делается через жопу. — Понимающе кивнув, тот легко вылез из ринга и, будто не стоял пять раундов с противником в полтора раза тяжелее себя, принялся работать на большом, в центнер, мешке — только гул по залу пошел.
«Двужильный он, что ли? — Вздохнув, Серега покосился на него, стянул отволглые перчатки и принялся разматывать мокрые, липкие от пота бинты. — И вообще, хрен его разберешь. С виду чел как чел, а взглянет иногда мельком — и мороз по коже. Не Кролик — санитар лесной. И улыбочка эта постоянная на конопатой роже. Больше похожая на оскал. Так сразу и вспоминается детская дразнилка: рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой… Да если бы его одного… И не лопатой вовсе… Наверняка или мент, или федерал, или бандит. А впрочем, по нынешним-то временам, какая принципиальная разница? В общем, странный Колян чувак, не простой, непонятный…» Понятно было только одно — жить с ним следовало в любви, мире и согласии.
Между тем пришло время заминаться, и, сбросив напряжение с натруженных мышц, кикбоксерская братия потянулась париться. Местная сауна запоминалась надолго, — сооруженная за отсутствием ольхи из сосновых досок, она густо источала смоляной дух, и воздух в ней был ядрено-жгучий, чуть полегче, чем в палатке с хлорпикрином для испытания противогазов. Кроме того, труженики ринга, забывая, что находятся в бане финской, а не русской, имели обыкновение поддать ковшичек-другой на каменку, так что люди случайные здесь долго не задерживались.
— Ташкент. — Отважно окунувшись в обжигающий полумрак, Кролик Роджер и Серега забрались на верхний полок, под самые натеки смолы на досках потолка, подсунули под зады полотенца — иначе нельзя, можно кое-что обварить — и принялись обильно потеть. Рядом, разомлев от жара, глубоко дышали коллеги по искусству, никто не разговаривал — набегались. Наконец Кролика пробрало, красный, аки рак, он выскочил из парной и, с жутким уханьем, плюхнулся в холодную воду, а чуть позже и Серега надумал освежиться — здоровенный, словно тюлень, как только бассейн из берегов не вышел. Наплескались всласть, смыли усталость под горячим душем и в ожидании закипающего чайника расположились в рекреации, комнате отдыха то есть. Чаи да сахары — достали из шкафчика чашки, не забыли про лимончик, а Роджер извлек из сумки банку с цветастой наклейкой:
— Конфитюр вишневый. Из Голландии.
— Конфитюр вишневый? Из Голландии? О!
Не мешкая, кикбоксерская братия придвинулась поближе, зазвенели ложки, и, обжигаясь, все принялись хлебать круто заваренный цейлонский — всякие там пакетики с чайной крошкой здесь не уважали. Пропотев по новой, поговорили за жизнь, налили по второй и, приделав конфитюру ноги, стали
