– Вы делали Клуеру «штопор»?
– Да, да, черт вас побери! Оставьте нас в покое, гады.
Они сделали им «штопор», а пытка «штопор», которая не имеет никакого отношения к штопору, хуже, чем пытка «ключ».
Способы пыток и безмолвие, с которым они выполнялись, привели Стефана и Кэмпбелла в истерическое состояние. Между пытками на них обрушивался безжалостный шквал вопросов, и если они подробно не отвечали на них, то их рты затыкали грязно-желтыми носовыми платками.
– Это все, что вы делали с Клуером? Вытащи кляп, Турок, пусть ответят.
– Да, клянусь, это все. О, Сталки, ты нас убиваешь! – закричал Кэмпбелл.
– Именно эти слова и говорил вам Клуер. Я слышал. А теперь мы вам покажем, что такое настоящее издевательство. Что мне не нравится в тебе Сефтон, так это то, что ты пришел в колледж такой важный – стоячий воротничок, замшевые ботинки – и думаешь, что можешь научить нас, как нужно издеваться? Вытащи кляп, пусть ответит.
– Нет! – ответил тот в ярости.
– Говорит нет. Ну, теперь «качалку», чтобы поспал. А Кэмпбелл посмотрит.
Для того чтобы «укачать» мальчишку, понадобилось три парня и две пары боксерских перчаток. И опять же, эта операция не имела ничего общего с названием. Сефтона «укачали» так, что у него глаза вылезли на лоб, он задыхался, ловил ртом воздух, его тошнило и у него кружилась голова.
– Боже! – воскликнул в углу перепуганный Кэмпбелл и побледнел.
– Отодвиньте его, – сказал Сталки. – Тащите сюда Кэмпбелла. Вот это издевательство. А, я забыл! Послушай, Кэмпбелл, за что ты издевался над Клуером? Вытащи кляп, пусть ответит.
– Я... я не знаю. Ох, отпусти меня! Клянусь, я его не трону. Не надо меня «качать»!
– «Блеяние козленка привлекает тигра». Он говорит, что не знает. Посади его, Жук. Дай мне перчатку и вставь ему кляп.
В тишине Кэмпбелла «укачали» шестьдесят четыре раза.
– Мне кажется, я умираю! – с трудом произнес он.
– Он говорит, что умирает. Отодвиньте его. Теперь Сефтон! А, я забыл! Сефтон, за что ты издевался над Клуером?
Ответ был непечатным, но ни один мускул не дрогнул на лице Сталки.
– Сделай ему «агу-агу», Турок!
«Агу-агу» было немедленно исполнено. Весь тяжелый опыт многих школьных лет оказался в его распоряжении, но он этого не оценил.
– Он говорит, что мы мерзавцы. Оттащи его! Теперь Кэмпбелл! А, я забыл! Послушай, Кэмпбелл, за что ты издевался над Клуером?
Потом появились слезы... Жгучие слезы, просьбы о прощении и обещания мира. Пусть они прекратят эту пытку, и Кэмпбелл никогда не поднимет на них руку. Вопросы начались снова... сопровождающиеся некоторыми подсказками.
– Кажется, тебе больно, Кэмпбелл. Тебе больно?
– Да. Ужасно!
– Он говорит, ему больно. Ты готов?
– Да, да! Клянусь, я готов. О, перестаньте!
– Он говорит, что готов. Ты унижен?
– Да!
– Он говорит, что унижен. Ты ужасно унижен?
– Да!
– Он говорит, что ужасно унижен. Ты будешь еще издеваться над Клуером?
– Нет. Не-е-т!
– Он говорит, что не будет издеваться над Клуером. И над другими?
– Нет. Клянусь, не буду.
– И над другими. А вы же с Сефтоном хотели устроить нам порку?
– Не будем! Не будем! Клянусь, не будем!
– Он говорит, что не будет нас пороть. Как ты оцениваешь свои знания по части издевательств?
– Нет, никак!
– Он говорит, что ничего не знает об издевательствах. Разве мы ничему тебя не научили?
– Да, да.
– Он говорит, что мы его многому научили. Ты нам благодарен?
– Да!
– Он говорит, что он нам благодарен. Утащите его. А, я забыл! Послушай, Кэмпбелл, за что ты издевался над Клуером?
Кэмпбелл снова всхлипнул – нервы его были на пределе.
– Потому что я хулиган. Наверно, ты это хочешь от меня услышать.
– Он говорит, что он хулиган. Он абсолютно прав. Положите его в угол. Больше с Кэмпбеллом не шутим. Так, Сефтон!
– Вы мерзавцы! Мерзавцы! – это и многое другое Сефтон говорил, пока его, пиная ногами, перекатывали по ковру.
– «Блеяние козленка привлекает тигра». Мы сделаем из тебя красавца. Где у него лежат бритвенные принадлежности? (Кэмпбелл ответил). Жук, принеси воды, Турок взбей пену. Мы сейчас побреем тебя, Сеффи, поэтому ты лучше лежи совсем тихо, а то порежешься. Я раньше никого не брил.
– Нет! Не надо! Пожалуйста, не надо!
– Давай-ка повежливее. Я сбрею твои прелестные бакенбарды только с одной стороны.
– Я... я сдаюсь... только не сбривай. Клянусь, никакой порки не будет, когда я встану.
– И еще половинку усов, которыми мы так гордимся. Он говорит, что не будет нас пороть. Какой добрый.
Мактурк рассмеялся, держа в руках никелированный стаканчик для бритья, и поправил голову Сефтона, которую Сталки держал между коленями, как в тисках.
– Подожди, – сказал Жук, – длинные волосы не сбрить. Сначала нужно отрезать ус как можно короче, а потом брить.
– Я не собираюсь искать ножницы. Может быть, спички? Брось мне коробок. Он действительно боров, сейчас мы его немного подпалим. Тихо лежи! – он зажег спичку, но рука его замерла. – Я хочу убрать только половину.
– Хорошо, – Жук помахал кисточкой. – Я намылю середину... да? А ты спалишь остальное.
Тонкие первые усики, вспыхнув, обгорели до намыленной части в середине губы, и Сталки большим пальцем протер обгоревшую щетину. Это было не самое приятное бритье, но задача была выполнена в полной мере.
– А теперь бакенбарды с одной стороны. Поверни его! – спичка и бритва сделали свое дело. – Дай ему зеркальце. Вытащи кляп. Я хочу услышать, что он скажет.
Но слов не было. Сефтон в ужасе смотрел на свое отражение. Две крупные слезы скатились по его щекам.
– А, я забыл! Послушай, Сефтон. За что ты издевался над Клуером?
– Оставь меня в покое! Вы, мерзавцы, оставьте меня! Хватит с меня.
– Он говорит, мы должны оставить его в покое.
– Он говорит, что мы мерзавцы, а мы ведь еще даже и не начинали, – сказал Жук. – Где твоя благодарность, Сеффи? Черт! Ты похож на того, над кем издевались вполсилы!
– Он говорит, что с него хватит, – сказал Сталки. – Он заблуждается!
– Так, за работу, за работу! – пропел Мактурк, размахивая палкой. – Давай, мой ветреный Нарцисс. Не влюбись только в свое отражение!
– Ох, отпустите его, – произнес из угла Кэмпбелл, – он же плачет.
Сефтон рыдал, как двенадцатилетний подросток, от боли, стыда, уязвленного самолюбия и полной беспомощности.
