Мисс Щипли сняла с меня цепи. Я кое-как натянул на себя одежду.
Она стояла в передней голая и, забыв про студеный ветер, держала наружную дверь открытой.
— Ты явно не обучался в компании, Инксвитч.
Сразу понятно, что тебе лишь бы навалиться на бабу и гонять ее в постели. Извращенец ты, Инксвитч.
Неужели ты не знаешь, что от этого бывают дети, а дети — запрещены? Думай постоянно о психиатрическом регулировании рождаемости, Инксвитч. Роксентер уволил бы тебя в два счета, если б знал, что ты благосклонен к старомодному сексу! Так что мы делаем тебе одолжение, Инксвитч. Мы постепенно отучим тебя от твоего мужичьего скотства. Считай это нашим благословением.
— О, конечно, — сказал я, запинаясь.
— И очень хорошо, Инксвитч, презренный ты (…). Придешь завтра вечером. Без пистолетов. И неважно, есть в них порох или нет. И смотри, чтоб никакой осечки. — Она помолчала. — Ах да, чуть не забыла. Вот еще одна сотня долларов. Сегодня ты был не очень. Может, завтра будешь получше. Так что давай, Инксвитч, не пропадай.
Она громко захлопнула дверь. Сотенный банкнот трепетно приземлился рядом с моей ногой.
Я, весь избитый, дрожал на холодном ветру.
Проснувшись на следующий день, я пришел к заключению, что дела идут не очень хорошо.
С утренней газетой пришло этому подтверждение.
Кто бы подумал, что кусок древесной массы, расплющенной, смешанной с углеродом, может явиться смертоносным оружием. Но в отношении газеты это более чем верно. Куда бы ни нацеливалось ее острие, она может убить. Особенно когда мотивация ее деятельности исходит от идиота. Того, кто, похоже, не знает, в кого целится.
Мишенью, надо полагать, являлся Хеллер, как бы они там его ни называли и сколько бы дублеров у него ни было. Нынче же утром газета нанесла рану именно мне!
Вот вам, пожалуйста, тиснули прямо на первой странице:
В дальнейших выпусках газет было в основном все то же. По радио и телевидению, я полагал, говорили то же самое.
Теперь нечто другое приковало к себе мое внимание. Под дверью зияла щель.
«Киннул Лизинге» снова упоминалась в той же истории вместе с именами Отвертини, Надувало и Сожрэ.
Под этой дверью в любую минуту ко мне в комнату могли приползти змеи. В этом я был уверен.
Я мучился от боли. Гостиничный врач, когда я вернулся посреди ночи, натер меня мазью, сопровождая процедуру увещеванием: «Ц-ц-ц, нам нужно научиться терпеливо переносить некоторые вещи», — но это нисколько не помогло. Я продолжал страдать от боли.
С убежденностью, редкостной для служебного опыта Аппарата, я знал, что мне нужно убраться из Нью-Йорка. Слишком тесного для нас двоих — для меня и Щипли. Но знал я и то, что это невозможно. Хеллер выигрывал!
Если я оставлю Хеллера победителем в Нью-Йорке, дома, в Турции, меня пришлепнет какой-нибудь