Сильва был traditore, предателем семьи Корлеоне.
Священник отшатнулся, перекрестился:
— Я не знал. — Он склонил голову и горестно покачал ею. — Теперь-то я понимаю, почему даже собственный брат и дядя не пожелали прийти на похороны. В глазах Бога все равны, но traditore…
— Эй! — рявкнул вдруг гангстер со злобной физиономией, указывая на Хеллера. — Кто там такой? Шпион? — Все взгляды тут же обратились к Хеллеру, стоявшему в дверях. Руки потянулись за оружием. О, вот и началось! Сбывались мои желания!
— Нет, нет! Мир! — вскричал отец Миронос. — Вы не оскверните собор перестрелкой! — Он подошел к Хеллеру. — Сын мой, на тебе маска. Как твое имя?
Что ж, полагаю, офицеру его королевского величества не пристало говорить неправду священнику в церкви.
— Здесь, на этой планете, меня называют Джеромом Уистером.
Поднялся такой невообразимый шум, что я не сразу и понял, что происходит. Звенело так жутко, словно что-то крушили.
Хеллер взглянул в ту сторону, откуда исходил звук.
В окна стремительно выскакивали люди.
Паника, вопли!
Прикладами автоматов с размаху крушили стекла окон, чтобы расчистить путь для бегства.
Люди горохом посыпались из окон в кустарник, растущий у стен.
Взревели моторы.
Комната опустела.
Лимузины исчезли.
Прощально звякнул последний осколок стекла, вывалившийся из оконной рамы.
Из-за двери появился отец Миронос и, разинув рот, уставился на Хеллера. Затем обвел взглядом опустевшую, разгромленную комнату. Перекрестился и снова взглянул на Хеллера округлившимися глазами.
— Значит, вы и есть Уистер.
— Подождите где-нибудь, отец, — попросил его Хеллер. — Может, мне еще удастся организовать эти похороны.
Он пробежал среди голых деревьев. Боевики Корлеоне стояли с открытыми ртами, дивясь исчезновению лимузинов и безлюдью вокруг церкви. Хеллер прошел сквозь их ряды и открыл дверь лимузина.
— Миссис Корлеоне, думаю, теперь вы можете без опаски зайти в собор. Людей Фаустино там нет — они уехали.
— Как же тебе это удалось? — удивился синьор Саггецца.
— Я думаю, что у них была где-то назначена еще одна встреча, — сказал Хеллер.
Он помог Малышке выбраться из лимузина. Она терла руки в красных перчатках.
Хеллер сунул руку в машину и вынул кота, который, к моему удивлению, живо вскарабкался к нему на плечо.
— Я это знала, я это знала, — твердила Малышка. — Даже банде Фаустино отвратителен такой ренегат и предатель, как Сильва!
Синьор Саггецца властно отдал несколько распоряжений. Боевики Корлеоне бросились к собору и заняли позиции внутри его и снаружи.
Малышка и Хеллер с котом подошли к широким дверям.
Отец Миронос встретил Малышку в проходе между рядами кресел. Ее двухметроворостая фигура возвышалась над священником.
— Дитя мое, — обратился он к ней, — боюсь, что касается похорон этого человека, здесь мало что можно сделать. Даже его собственный брат не пожелал присутствовать.
— Не беспокойтесь, отец Миронос, — сказала Малышка, — мы устроим этому traditore такие похороны, которые он вряд ли забудет.
Она зашагала к гробу в своей красной накидке с капюшоном, на котором красовались две черные пятерни.
Специалисты в похоронном бюро подправили Сильве лицо, возможно, пользуясь снимками сыскного отдела полиции. Тело покойного было выставлено для прощания. Уже прилично пожелтев, он тем не менее выглядел не так уж плохо, особенно если учесть, что с ним стало после падения с такой высоты.
Малышка величественно возвышалась над гробом. Она подняла красную вуаль и сказала:
— Traditore!
И плюнула на покойника!
Священник в ужасе отшатнулся.
Внезапно кот на плече у Хеллера издал какой-то утробный звук и стремительно спрыгнул в гроб.
Он набросился на лицо покойника, завывая и раздирая его когтями.
Хеллер быстро нагнулся и сорвал животное с трупа. Кот все визжал и шипел, как это умеют делать только коты. Хеллеру нелегко было его удерживать. Вместо органной музыки для покойного Сильвы по собору понеслись, отражаясь от сводов, злобные звуки кошачьей ненависти.
— Синьор Саггецца! — прокричала Малышка. — Пусть подходят и прощаются, если вы не против.
Боевики Корлеоне стали подходить один за другим, однако, все же помня о своих постах, тут же возвращались на них.
Каждый, приближаясь к гробу, доставал свой кинжал, вонзал его в грудь покойника, плевал ему на лицо и кричал: «Traditore!»
Отец Миронос, съежившись от страха, держался в стороне, не в силах это остановить.
Soldati закончили отведенную им часть церемонии.
Малышка в развевающейся на сквозняке красной накидке подняла руку.
К ней подбежал Джорджио с двумя длинными черными палками. Она взяла одну из них. Подбежал Джованни с факелом. Зажег его. Малышка сунула конец черной палки в огонь.
Железное клеймо!
Наконечник раскалился докрасна. Проступила буква «Т»! Это означало traditore, предатель!
Она приблизилась к гробу и прижала шипящий конец к правой щеке мертвеца! Щека задымилась. Она вдавила клеймо с буквой «Т» в его левую щеку. Снова задымилось.
Мертвец был теперь заклеймен как предатель!
На этом Малышка не остановилась.
Взяв в руку второе клеймо, она сунула и его в огонь.
Отец Миронос жалобно запричитал.
Это был крест!
Он раскалился до вишнево-красного цвета.
Малышка снова приблизилась к гробу.
Ее лицо под красной вуалью обратилось к церковному своду. Она прокричала: «muem suproc tse coh!»
И опустила клеймо на лоб мертвеца. Крест оказался перевернутым!
О боги! Внезапно меня осенило. Слова «Hoc est corpus meum» являются фразой из святого причастия. Они означают по-латыни: «Это тело мое». Когда же их произносят в обратном порядке, так, как они стоят на перевернутом тыльной стороной кресте, милость одного из их богов отнимается у человека, а не дается ему. Он получит нечто противоположное прощению. Черная месса!
Священник громко закричал и истово перекрестился.
Малышка подняла наконец клеймо.
Сильву так заклеймили железом, чтобы никто никогда не мог ему дать прощения. Даже сам Бог.
— О, дитя мое, — рыдал священник, — мне придется наказать отцу Ксавье, чтобы за это он
