вежливо интересуюсь я. Он наконец замечает, что не вполне одет, и торопливо запихивает свое жалкое мужество в вытертые брюки. - Не пугайся, дорогой,- продолжаю я,- мне только нужно кое о чем тебя спросить. - О чем это?- каркает он. - Помнишь ту белую собаку, которую задавили на дороге? Что ты с ней сделал? - И вы о том же?- бормочет пьяница. - Как это - о том же?- я аж подпрыгиваю от неожиданности. Дэдэ трет глаза и, судя по всему, отчаянно пытается привести в действие свои одеревеневшие мозги. - Чевой-то?- вопрошает он. - Почему ты сказал, что я о том же? Он снова трет глаза, и, кажется, на сей раз туман в его голове малость проясняется. До него потихоньку начинает доходить, что мое присутствие в его хибаре в такой час не соответствует не только правилам приличия, но и французскому законодательству. - Чего вы от меня хотите?- ворчит он.- Собаку? Нет у меня собаки. И я внезапно вижу в его глазах безумный страх. Та-ак! Это еще откуда? Чего он так внезапно испугался? - Я не говорю, что у тебя есть собака, дружище,- увещеваю его я.- Просто хочу поговорить о белой собаке. Помнишь, ты подобрал ее на дороге? Куда ты ее дел? Дэдэ не отвечает, лишь молча переминается с ноги на ногу. - Не стоит играть в прятки,- мягко говорю я.- Отвечай лучше: куда ты задевал ее скелет? И тут начинается непредвиденное: Дэдэ плачет. Я обескуражен. Он ревет, как маленький, задыхаясь от рыданий, смахивая грязными лапками слезы, пуская слюну и подвывая. У меня внутри все аж переворачивается, как машина на ходу во время гололеда. - Ну, папаша,- мурлычу я, кладя руку ему на плечо.- Что это с тобой приключилось? Что за страшное горе? - Это не я,- хнычет Дэдэ.- Правда, не я. - Что не ты? - Не я взял ее ошейник!
Глава 4
А, парни? Признайте, что у малыша Сан-Антонио есть нюх! Каким идиотизмом поначалу казалось искать этот злосчастный собачий труп. Я, правда, и до сих пор не знаю, зачем он мне нужен,- чтобы это выяснить, надо переждать, когда Дэдэ перестанет хныкать. Нетрудно сообразить, что его слезы в немалой части состоят из выпитого вчера красного вина. Из всех человеческих огорчений огорчения пьяниц - самые искренние, но и самые короткие. Не проходит и нескольких минут, как мой собеседник обретает утраченное равновесие. Он успел отрезветь, и взгляд его меняет выражение. Теперь передо мной не престарелый мальчик, витающий в облаках, а крестьянин, унаследовавший от бесчисленных поколений предков хитрость и недоверчивость. Рот у него на запоре, а глазки так и бегают. - Вот и хорошо, Дэдэ,- одобрительно кидаю я.- Вижу, ты снова в форме. Читать умеешь? Он кивает. Достаю удостоверение. - Видишь? Большими буквами: 'полиция'. Для любого обывателя это конец. Когда перед ним произносят это слово, он вянет, как осенний салат. Дэдэ не исключение. От испуга он икает. Потом его охватывает дрожь. - А теперь я проясню тебе твое положение,- задушевно говорю я.- Вариант первый: ты мне выкладываешь все, что знаешь насчет дохлой собаки. Я уверен, что кое-что ты знаешь,- у меня свои сведения. Вариант второй: ты молчишь. Тогда я достаю свой шпалер и у тебя начинаются неприятности. Какие? Трудно предсказать заранее. Ты меня понимаешь? - Но я же ничего не сделал,- бормочет он.- Я ничего такого не сделал... - Знаю,- прерываю я.- Никто и не упрекает тебя в том, что ты что-то сделал. Просто ты знаешь вещи, о которых вот сейчас, немедленно, мне и расскажешь. - Ничего я не знаю, господин полицейский. Ничего-ничего. - По-моему, ты начинаешь себя плохо вести,- замечаю я.- Не будь идиотом, а то наживешь неприятности. Ну-ка, говори! - Я ничего не знаю,- тряся головой, продолжает дудеть он. Вот упрямая рожа! Меня такие до белого каления доводят. Вот и сейчас, не успел я сдержаться, как мой кулак совершенно самостоятельно, без малейшего моего вмешательства, отправляется на прогулку. Приземляется он, как и следовало ожидать, точно на подбородке Дэдэ. Тот без единого звука валится на пол. Я наклоняюсь над несчастным. Он в обмороке и уже успел напустить под себя лужу. По опыту знаю: единственное, чем его можно сейчас привести в себя,хороший глоток чего-нибудь с градусами. Осматриваюсь и замечаю в стене лачуги маленькую дверцу. Открываю - как и следовало ожидать, внутри полно бутылок, но все до омерзения пусты. Неторопливо их перебираю в надежде найти хоть одну недопитую и натыкаюсь на ржавую коробку из-под бисквитов. Поддеваю ногтем крышку и невольно присвистываю при виде пяти красивых радужных бумажек по десять 'штук' каждая. Новенькие, заразы! Готов побожиться (почему бы и нет? все грешат, не исключая самого папу), мой новый приятель Дэдэ - отнюдь не экономный муравей в шерстяных носках. Он за радости жизни. Пьет свою долю, а если представляется возможность, то и чужую. Как хотите, а я не в состоянии представить его экономящим пару монет из своего грошового заработка. Поэтому я беру свою находку и возвращаюсь к месту его успокоения - по счастью, еще не вечного: он как раз приходит в сознание. Я его встряхиваю; он хлопает ресницами, взирая на меня без особой симпатии. - Веселей,- подбадриваю я его.- Держу пари, сейчас ты заговоришь. - Я ничего не знаю!- яростно хрипит Дэдэ. Похоже, я ошибся, считая его обычным алкашом, готовым размякнуть от первого же тычка. Паренек-то, оказывается, из контрастных. Однако глаза его уже узрели купюры в моей руке и наполняются ужасом: парнишка явно узнал эти бумажки и начинает портить себе кровь. Мне остается лишь активизировать сей полезный процесс. Достаю коробок, зажигаю спичку и приближаю огонек к деньгам. - Ты всегда такой тупой, Дэдэ, или от холода отупел?- самым вежливым тоном осведомляюсь я,- Давай-ка немножко погреемся. Ты не против? Я не ошибся: он действительно прежде всего крестьянин. - Нет!- истошно вопит он. Я отодвигаю пламя: - Так ты будешь говорить? - Да.- Он морщит лоб в нечеловеческом мыслительном усилии.- Эта собака... за ней пришли на следующий день после того, как я ее подобрал. - Кто? - Дама. - Продолжай,- подбадриваю я его.- Я тебя слушаю. - Она пришла вечером - я как раз ел суп. Спросила, не я ли подобрал издохшую собаку. Я говорю: да, мол, а что? Она как расхнычется: это ее любимая собачка, она ею очень дорожит, потому как, мол, подарок ее умершего друга... В общем, повел я ее на свалку, туда, где всегда вываливаю свой бак. Там мы псину и нашли. Дама к ней как бросится! И тут же спрашивает: 'А где ошейник?' Я ей: 'Какой ошейник?' Она прямо взбеленилась: 'Куда вы дели его ошейник?' А я никак понять не могу, о чем речь-то? Спрашивала про собаку - вот тебе собака... Она знай себе твердит: 'Куда вы дели ее ошейник? У нее был ошейник - где он?' Я наконец сообразил - не было, говорю, на этой скотине никакого ошейника. Тут она вытащила из сумочки пистолет и орет: дескать, если не отдам ей ошейника, она меня пристрелит. А как я его отдам? Я ведь и правда... - Знаю,- успокаиваю я его.- Ты ее нашел без ошейника. - А, вы в курсе?- таращит глаза Дэдэ. - В курсе, в курсе. Что дальше? - Дальше?- пожимает плечами мусорщик,- Ну, поуспокоилась она, спрятала свой пистолет, а взамен достала вот эти бумажки. Сунула их мне и заставила поклясться, что буду молчать. Обещала, что если хоть слово кому скажу, то меня она пристрелит, а лачугу мою спалит. Что ж, папаша честно заслужил награду. - Не бойся, дружище,- успокаиваю я его, возвращая деньги.- Бабы вечно обещают одно, а делают совсем другое. Ты просишь их сердце, а они взамен дают тебе свой зад, да еще Версальский лицей в придачу. Можешь не волноваться - я о нашей беседе никому не скажу. Так что пропивай эти монеты на здоровье. Он торопливо прячет свое сокровище за пазуху. - Только, уж извини, мне нужно кое-что уточнить,- добавляю я. Дэдэ охотно кивает: получив обратно башли, он преисполнился благодарности и готов на все. - Как выглядела эта женщина? Дэдэ погружается в размышления. Глаза его закрываются, брови сдвигаются, лоб наморщен - чувствуется титаническая концентрация мысли; я даже начинаю опасаться, не взорвался бы у бедняги череп от такого интеллектуального напряжения. - Она была красивая!- наконец триумфально возвещает он. - Блондинка?- интересуюсь я. - Нет. - Брюнетка? - Да. - Глаза, рот, нос, одежда, манера разговаривать,-терпеливо перечисляю я. Терпения, которое мне потребовалось в последующие полчаса, хватило бы на добрый десяток ангелов. Каждую деталь приходилось буквально выковыривать из его черепушки. Однако в конце концов я все-таки получил некоторое представление об этой малышке с собакой - образ, надо сказать, возник вполне аппетитный. Высокая томная брюнетка лет тридцати, с полными губами, в светло-голубом плаще. На пальце руки, державшей пистолет (Дэдэ не смог внятно ответить, правая то была рука или левая),- кольцо с большим синим камнем. Выяснив эти подробности, я настолько преисполнился уважения к собственным способностям, что попытался вытянуть из Дэдэ хоть что-нибудь о машине, на которой разъезжала красотка. И тут же шлепнулся мордой в грязь. Оказывается, она приехала - ни за что не поверите - на велосипеде! - В-велосипеде?- заикаясь, переспрашиваю я. - Синем,- уточняет он. Похоже, мадам отдает предпочтение этому цвету. Плащ, кольцо, велосипед... - А раньше ты ее не видел? - Нет, никогда. - Но раз она приехала на велосипеде, значит, живет где-нибудь неподалеку,предполагаю я. Дэдэ не отрицает такой возможности, но повторяет, что раньше с этой дамой не встречался. И я понимаю, что больше мне из него ничего не выжать. - Ладно, папаша, можешь досыпать, я ухожу. На прощание могу посоветовать то же, что посоветовала тебе твоя приятельница: держи язык за зубами. Если хоть слово вякнешь - я всажу тебе пулю в печенку. А потом, хоть я и не жесток, четвертую и отправлю в камеру пыток - там тебе покажут, где раки зимуют. Причем самым научным способом. - Понял,- испуганно бормочет он. Положим, в последнем я сомневаюсь, но главное до него, кажется, все-таки дошло. - Доброй ночи, Дэдэ,- прощаюсь я и выбираюсь на воздух. Первые тусклые цветы грядущего дня расцветают на горизонте; луна бледнеет, как финансист,
