Подайте мне Джоконду

Надо было видеть, как эти маленькие упрямцы уставились на моего Виктора Гюго*. Объясняю пацанам, что приехал навестить друзей, а их нет дома. Затем обещаю изделие французского Монетного двора тому, кто видел, как они уезжали. Детишки молча переминаются с ноги на ногу. Наконец один выступает вперед. - Дама уехала вчера,- объявляет он. Ага. - А господин? - Мы его не видели. - Давно они здесь живут? - Три недели. - Кому принадлежит дом? - Господину Равейену. - Кто он такой? - Адвокат. - Сам он в Серве не живет? - Нет. - Ты не обратил внимание, чем занимаются дама и господин, когда приезжают сюда? Мальчишка снова колеблется, явно раздумывая, не удастся ли содрать с меня побольше. Типичный маленький пройдоха. Треугольная мордашка прирожденного грешника, бегающие глазки, нечесаные рыжие патлы. Побеждает крестьянская осторожность: лучше синицу в руки, от добра добра не ищут и так далее. - Они прогуливаются,- говорит он. - Со своей собакой? - У них больше нет собаки. - Куда же она делась?- удивляюсь я.- Они что, ее убили? - Что вы!- смеется он,- Просто Фифи любила бегать за машинами. Вот я и узнал имя покойницы. Стало быть, Фифи. - За всеми?- уточняю я. - Да нет,- подумав, говорит он.- Я видел, она бегала только за грузовиками. Терпеть их не могла. - Вот как? - Ну да. К булочнику, например, как продукты везут, так Фифи на машину прямо кидается. Тому даже останавливаться приходилось, чтобы ее не задавить. - Не может быть. - Точно. - А за легковушками, она, стало быть, не бегала? Мальчишка задумывается. Я тем временем поздравляю себя со столь удачным знакомством. Вряд ли во всей деревушке найдется еще хоть один толковый свидетель. Да еще такой, который захочет мне что-нибудь рассказать. - Нет,- приходит к окончательному выводу мой Гаврош,- она гонялась только за грузовиками. Когда сюда приезжали доктор или ветеринар, ей было лень даже зад приподнять. Сворачиваю купюру в трубочку и протягиваю ему. Он хватается за нее, как утопающий за веревку. Возвращаюсь к своей лавочнице. Она встречает меня материнской улыбкой, как старого знакомого. - Ну как, нашли? - Почти. Но я бы хотел поговорить с неким господином Равейеном. Он ведь живет где-то здесь, не так ли? - С которым?- спрашивает она вместо ответа. Я обескуражен. - Как это - с которым? - Их двенадцать,- поясняет она, быстро прикинув на пальцах. - Я хочу поговорить с хозяином дома, который сняли мои друзья. - А!- понимающе кивает она.- Тогда это Жюль Равейен. Он живет во-он там, сразу за памятником погибшим. И тут погибшие? Их уже становится многовато. Ошибившись по меньшей мере тридцать три раза, я наконец подхожу к двери указанного дома. Пахнет вареной капустой, красным деревенским вином, пережаренным луком и навозом. Постучав, открываю дверь и вижу трех здоровенных детин, уничтожающих ломти сала шириной с мои ягодицы. - Здравствуйте,- бормочу я, ни к кому персонально не обращаясь. Сотрапезники перестают жевать. Могучим усилием проглатывают куски, застрявшие в глотках. И смотрят на меня, как, должно быть, смотрела маленькая Бернадетта на Божью матерь Марию, когда та явилась перед ней в первый раз. - Господин Равейен?- вежливо осведомляюсь я. Самый старший поднимается. Сначала я вижу русые усы в виде галстука-бабочки. Затем обращаю внимание на испещренное морщинами лицо. Взгляд голубых очей падает на мою драгоценную персону. Из дырки под усами вылетает: - В чем дело? Остальные деликатно молчат. - Я по поводу ваших жильцов в Серве,- поясняю я. - А, вот оно что,- облегченно вздыхает дырка. Чувствую, что напряжение несколько разрядилось. Он явно боялся, что я налоговый инспектор или контролер молока. Но поскольку я ни тот ни другой и не покушаюсь ни на его деньги, ни на его покой, Жюль Равейен обретает обычное благодушие. Я обращаю внимание на то, какой у него потешный кончик носа: идеально круглый, ярко-красный, он деликатно расположился на пышных усах, как драгоценность на бархатной подушечке. Двое его сотрапезников - огромные парни в майках и фуражках. Количеством экспрессии их физиономии напоминают пятьдесят граммов сцеженного творога. - Вы их друг?- интересуется хозяин. Вводить его в заблуждение не имеет смысла. После вопросов, которые я собираюсь задать, самый отъявленный тупица сообразит, что я не питаю к девице в синем дружеских чувств. - Нет, господин Равейен, я не их друг. Я вообще никому не друг, и уж тем более - убийце. Усы встают дыбом. - Что это значит?- вопрошает он. Демонстрирую ему свое удостоверение. Он смотрит на него, как невежда на картину Пикассо, размышляя, правильно ли она повешена. Я развлекаюсь, представляя себе эту старую рухлядь, скорчившуюся на ночном горшке. - По... по...- бормочет он. - Полиция,- любезно помогаю я ему прочесть столь знакомое и столь неприятное слово. Детины затаили дыхание. Молчание воцарилось такое, что можно услышать, как бьется сердце ростовщика. - Господин Равейен,- продолжаю я,- вы дали приют преступникам. Женщина, во всяком случае,- убийца. Она застрелила своего компаньона. Если вы никогда не видели трупа, прогуляйтесь в Серв. Можете там полюбоваться на довольно необычное чучело.- И, не давая ему времени перевести дыхание, перехожу к делу:- А теперь быстро: при каких обстоятельствах вы сдали дом этим людям? Быстро не получилось. Новость основательно перетряхнула ему мозги, и мне приходится повторить вопрос. - Но,- заикается господин Жюль,- это они приехали сюда, чтобы нанять... чтобы снять... - Откуда они узнали, что у вас есть подходящий дом? - Я дал объявление в мэрии... там есть специальная таблица... они его увидели и приехали. - Ладно. Какое имя они назвали? - Черт возьми...- морщит он лоб.- Уже не помню...- Потом, повернувшись к двум другим, спрашивает на местном диалекте:- Как их там звали- то? - Виней,- вспоминает тот, что помельче. Записываю, не сомневаясь, что имя фальшивое. - Откуда, по их словам, они приехали? - Из Лиона. Я размышляю. Как ни странно, это вполне может оказаться правдой. Они бы не решились солгать из-за номера машины. Хоть крестьяне и не особо разбираются в таких вопросах, риск все же слишком велик, чтобы быть оправданным. - Как выглядела женщина? Жюль дает описание, вполне совпадающее с тем, что у меня есть. Не забывая ни любви к синему, ни кольца с большим камнем. - Кроме этого, вы ничего не заметили? Может быть, какой-нибудь акцент? - Нет, ничего похожего. - На какой срок они сняли дом? - На два месяца. - У них была собака? - Да, но, приезжая сюда, они ее оставляли в машине. Даже привязывали, чтобы не выскочила. Подумать только, даже привязывали! Впрочем, ничего удивительного: собака, надрессированная бегать за грузовиками, не приспособлена к деревенским улицам. Вот и весь секрет. А потом, однажды ночью, она удрала, выскочила на шоссе - ее и задавили. Правда, именно в ту ночь на ней был ошейник со взрывчаткой... - Хорошо,- великодушно заканчиваю я,- если вспом-ните что-нибудь еще, сообщите жандармам. Они появятся сразу, как только вы им дадите знать насчет трупа. - Да, господин комиссар,- покорно соглашается Жюль Равейен. Вид у него все еще обалделый, но заметно, что ему сильно полегчало, как только он убедился, что я его ни в чем не обвиняю. Это же надо вообразить, труп в огороде! Он уже видел себя в кутузке, усач. Оставляю троицу в приятной компании с куском сала - у них есть еще немного времени, чтобы его переварить,- и тихо еду в направлении шоссе. Не гоню, поскольку есть о чем поразмыслить. Согласитесь, дело слегка подзапуталось и даже обрело некоторую таинственность. Когда я проезжаю мимо маленького домика, на котором написано: 'Почта-телеграф-телефон', в голову приходит любопытная мыслишка. Останавливаюсь и захожу. Это совсем маленькое почтовое отделение. В каморке, пропахшей старыми афишами, я вижу единственную служащую. Мышка, одетая не хуже вашей кузины, по уши углубилась в душещипательный роман в яркой обложке. Я по нечаянности успел ознакомиться с этим образчиком высокой литературы и понимаю, что розовеет и вся трепещет она от волнений по поводу парня, который мечтает о невесте своего лучшего друга и, чтобы развеяться, вербуется на пять лет в Конго. Если бы у нее было время добраться до последней страницы, она бы узнала, что все устроилось. Друг погиб в автокатастрофе, а его курочка со счастливыми всхлипами бросилась вить гнездышко в объятиях следующего возлюбленного. Увы, она не успевает дойти до конца столь чудесной и правдивой истории, поскольку некий Сан-Антонио стремительно врывается в ее жизненную орбиту. Она поднимает на меня очи, столь томные, будто это тот красавчик из романа забрел к ней купить почтовую марку. - Что вам угодно?- лепечет она. Я протягиваю ей полицейское удостоверение. - Поскольку не в конверте - двенадцать франков,- сдержанно роняет красотка. Я хохочу. Забавно, надо будет рассказать друзьям. Она открывает свои фонари пошире и наконец-то знакомится с текстом. Впрочем, лишь для того, чтобы перескочить из одного грошового романа в другой - не нужно быть телепатом, чтобы почувствовать, как он возникает в пустой головенке этой дурехи. - Чем могу служить?- шепчет она, опуская очи долу. - Вы обслуживаете округ Фур? - Да, господин комиссар. - Не получали ли вы какую-нибудь корреспонденцию для неких Винеев - они поселились недавно недалеко от Фура, на холме Серв? - Нет,- поразмыслив, трясет она головой. - Это имя вам ничего не говорит? - Говорит. Я подпрыгиваю. - Откуда вы их знаете? Вы же утверждаете, что никакой корреспонденции для них не было. - На их адрес - нет. Но мадам Виней чуть не каждый день заходила, чтобы узнать, нет ли для нее чего-нибудь до востребования. - Ага. И ничего не было? - Почему не было? Была одна телеграмма. - Телеграмма?- самым нежным голосом мурлычу я. - Да. - А вы, случаем, не запомнили имя отправителя? - Смутно. А вот текст помню. 'Пройдет восьмого, около двадцати двух. Грузовик МАК с белым крестом'. - Браво!- восхищаюсь я.- Похоже, с памятью у вас все в порядке, а? Она снова розовеет. - Текст необычный, вот я и запомнила. А подписи не