что вскрытие бедняжки Япаксы не выявило ничего подозрительного. Кажется, она и вправду умерла естественной смертью, что составляет слабое утешение. Но для окончательного заключения нужно будет провести целую серию анализов. Я благодарю доктора за его старания и прошу у босса разрешения уйти в мои владения. Он мне его дает. Прежде чем идти домой, я заглядываю в бистро напротив пропустить стаканчик. Берю, окруженный группой слушателей, толкает речь. Его лоб заклеен пластырем, нос разбит, глаз окружен синяком, бровь рассечена, а одна рука на перевязи. Он рассказывает, как произошел 'несчастный случай': - Старуха бросается под колеса автобуса. Он бы ее смял в лепешку. Я без колебаний мчусь вперед, хватаю ее в охапку, толкаю на тротуар, но сам отскочить не успеваю и получаю такой вот апперкот. Я думал, у меня башка разлетится на кусочки. Собрался народ. Мне еле удалось помешать им пронести меня на руках, как триумфатора. Какой-то старикан с орденской лентой спросил мою фамилию, чтобы представить меня к медали 'За спасение'. Этот подвиг встречен одобрительным шепотом. Я считаю, что момент благоприятен для большого шоу, и делаю вид, будто только что вошел и ничего не слышал. - Ну что, Берю,- сочувствующе спрашиваю я,- твоя жена успокоилась? Здорово она тебя разукрасила, бедненький. Ты знаешь, что это основание для развода? Если решишься, можешь рассчитывать на меня как на свидетеля. - Да о чем ты?- бормочет Жирдяй, бросая на меня умоляющие взгляды. Слушатели начинают улыбаться. - Эта людоедка в один прекрасный день убьет его,- мрачно пророчествую я,Толстяку с ней не справиться! Хохот становится всеобщим. Слушатели осыпают Жирного саркастическими замечаниями, так что тот, оскорбленный, раскалывает кулаком мрамор столика. - Я не позволю, чтобы мадам Берюрье называли людоедкой!- гремит он,- Если я с ней поругался, это никого, кроме нас, не касается. Во всех семьях бывают ссоры, это только укрепляет чувства. ~ Он осушает свой стакан и встает. - Если вы рассчитываете, что я оплачу выпивку, то шиш вам! Я догоняю его, когда он уже прошел метров пятьдесят, волоча ноги, как старый мерин. - Послушай, Толстяк! - Пошел ты! Я не хочу иметь ничего общего с типами, которые держат мою морду за обезьянью задницу, даже если они мои прямые начальники! Мне требуются десять минут и тройной чинзано в следующем бистро, чтобы успокоить его. Когда гнев рыцаря ББ улегся, я начинаю разговор о работе: - Слушай, старина, завтра мы начинаем генеральное наступление на Алабанию. - Война? - Пока нет. Если ты успешно справишься со своей задачей, то ее еще можно будет избежать. И я излагаю ему свой план...
Глава 13 Утром следующего дня я прихожу в контору довольно рано и в весьма необычной одежде. Я надел старый темно-серый костюм, поношенный, но приличный, потрескавшиеся, но хорошо начищенные ботинки, белую рубашку и черный галстук. Мое зеркало категорично утверждает: я вылитый шофер из приличного дома. Заботу о достоверности я простер до того, что нашел шляпу цвета кротовой шкурки с немного полинявшей ленточкой. По сузившимся глазам Старика я вижу, что ему это нравится. - Вот бумаги и рекомендации,- говорит он мне.- Те люди могут позвонить вашим бывшим работодателям и получат от них самые лестные отзывы о вас. Я кладу документы в карман и ухожу. Прежде чем ехать в Рюэй-Мальмезон, я захожу к Морпьону. Его по-прежнему нет дома. Бедные голодные кошки бегают по квартире. Я прошу консьержку позаботиться о них в ожидании проблематичного возвращения старого учителя. Я доезжаю на моем 'ягуаре' до вокзала Рюэя, оставляю его там на стоянке и сажусь в такси, чтобы доехать до дома, в котором живет его превосходительство. Дом стоит посреди сильно запущенного парка. Когда я звоню в ворота, два немецких дога с воем подбегают к забору. Сколько бы я ни звал их хорошими песиками и даже красавчиками, они продолжают демонстрировать сильную антипатию ко мне. К воротам направляется субъект с обритым наголо черепом. По-моему, он состоит в родстве с Кинг- Конгом, застреленным позапрошлой ночью в консульстве, пусть даже через лучшего друга его отца. - Что вы хотите?- сухо спрашивает он меня. Я сглатываю слюну, прежде чем ответить: - Я пришел насчет места шофера. Он молча разглядывает меня снизу вверх, слева направо, потом в обратном направлении. Потом, слегка сморщив нос, открывает ворота, успокоив чертовых псин несколькими словами на алабанском. Вот будет весело, если эти собачки не говорят по-французски. Мы идем по поросшей сорняками аллее между двумя рядами деревьев. Дом стоит на большой лужайке. Хотя сейчас разгар дня, у меня такое чувство, что я рассматриваю дом при лунном свете. Наверное, из-за бледного цвета его позеленевшей крыши. Субъект вводит меня в старый холл, откуда идет наверх деревянная лестница с внушительными перилами. Я останавливаюсь и вдыхаю витающий в воздухе неприятный запах. Где-то звучит Моцарта. Моцарт - это красиво. Звук шагов заставляет меня повернуть голову. Я вижу бледного молодого типа с крупным носом, одетого, как на похороны. Если не ошибаюсь, это тот самый секретарь, которого я видел в бинокль из окна Морпьона. Его острые глаза неприветливо смотрят на меня. - Вы профессиональный шофер?- сухо спрашивает он. - Да, месье. Вам угодно посмотреть мои рекомендации? Последние шесть лет я работал у графа де ла Мотт-Бурре. - Почему вы его покинули? - Это он нас покинул, месье,- на полном серьезе отвечаю я.- Господин граф скончался на прошлой неделе. Он изучает документы, предоставленные мне Стариком, которые я успел просмотреть перед тем, как прийти сюда. - Как вы узнали, что мы ищем шофера? - Мне об этом сказал один мой друг, работающий в алабанском ресторане на площади Перейр. - В объявлении просили позвонить, а не приходить. - Знаю, месье, но я подумал, что прямой контакт предпочтительнее, поэтому позволил себе приехать без предварительного звонка. Он снова смотрит на меня. В его глазах столько же нежности, сколько у кошки, привязанной за хвост к колокольчику. - Вы позволите? Я на секунду,- говорит он, потрясая моими рекомендациями. И уходит. Хорошо, что Старик подготовил почву. Этот козел наверняка звонит моим бывшим 'работодателям'. В каком-то смысле это хороший знак. Это значит, что он хочет меня нанять. Действительно, когда он возвращается через четверть часа, то приносит мне положительный ответ. После обсуждения условий я оказываюсь на службе у алабанцев. Я должен приступить к своим обязанностям после обеда. Все прошло как по маслу, а? Как же красив ваш Сан-А, милые дамы, в шоферской ливрее! Как вы знаете, мне в жизни пришлось много переодеваться. Я одевался зуавом, кюре, мясником, пожарником, продавцом лимонада... кем я только не был, но вот шофером впервые. Эта рабская одежда - блестящие краги, хорошего покроя брюки, куртка и фуражка - потрясающе идет мне. Тип в черном, принявший меня, довольно взмахивает ресницами. - Я месье Вадонк Гетордю, первый секретарь его превосходительства,сообщает он мне.- Для начала подготовьте одну машину, 'пежо'. В конце дня вы уезжаете в Нормандию. Я кланяюсь. Утренний амбал показывает мне, где гараж, и я принимаюсь за мою новую работу. В гараже стоят три тачки: старая 'бентли', торжественная, как прием в Букингемском дворце, серый 'пежо-404' и черный 'дофин'. Я занимаюсь '404-кой', спрашивая себя, что же Вадонк Гетордю подразумевает под 'подготовить'. У нее все четыре колеса, бак полон бензина, масла тоже столько, сколько надо. Единственное, что я могу для нее сделать, - это протереть тряпочкой. Я подгоняю 'пежо' к дому, на заднем дворе которого заметил водозаборную колонку, и начинаю энергично надраивать машину. Я чувствую, что за мной наблюдают, и потому проявляю рвение. Домишко кажется мне таким же веселым, как лекция о монастырской жизни. Я быстрым шагом иду в дом. Мне очень хочется разнюхать, что происходит внутри. Разве я здесь не для этого? Идя по двору, я вглядываюсь в унылый фасад и замечаю фигуру в окне второго этажа. Это женщина. Она стоит за отодвинутой шторой и внимательно смотрит на меня. Чем ближе я подхожу, тем яснее вижу, что эта женщина очень красива. Она молода, белокура, у нее правильные черты лица. Я почтительно кланяюсь ей и вхожу в дом через черный ход. Кухня запущена больше, чем все поместье. Краска облупилась, газовая плита заржавела. Консул не тратится на ремонт. Перед плитой стоит малышка с отличной фигуркой. Она греет на водяной бане бутылочку с соской, из чего я сразу делаю вывод, что в доме есть маленький ребенок. Сначала я вижу киску со спины и не спешу узреть, как она обернется, потому что ее задняя часть представляет бесспорный интерес. Тонкая талия, безупречные округлости зада, а ноги такие, что вызвали бы игривые мысли даже у мраморной статуи евнуха. Потом она оборачивается, и я столбенею. Детка рыженькая, с золотистыми точками в зеленых глазах и с веснушками на нежном лице. Когда вы смотрите на ее губы, то это то же самое, что сесть на провод под высоким напряжением. Чтобы оторвать вас от них, нужны трактор или дюжина верблюдов. Она мне улыбается: зубы ослепительно белые. Теперь я знаю, что такое жизнь, красота и любовь. - Добрый день,- бормочу я. - Добрый день,- отвечает она. - Я новый шофер,- представляюсь я,- Антуан Симеон. - А я Клэр Байе,- отвечает рыженькая,- новая няня. - Сколько лет вашему клиенту? - Шесть месяцев. Он такой миленький! Вы его еще не видели? - Я только что поступил на работу. - Я тоже... Она касается соски, проверяя, нагрелась ли она до нужной степени. Должно быть, нет, потому что она снова кладет бутылку в кастрюлю с кипящей водой. - Странный дом,- бормочет красотка,- Он практически пуст. - Да? - Мне кажется, что, кроме ребенка, в нем сейчас находятся только двое мужчин. - Серьезно? - Серьезно. - Могу вам сообщить, что в нем есть еще и красивая блондинка с грустным лицом. Я заметил ее в окне. - Может быть, это мама малыша? - Может быть. - Вы видели
