остается только пойти проветрить легкие и промочить горло. Я ухожу. День проходит спокойно. Я чешу: правую ногу, шею, левую щеку и левую ягодицу, правое ухо, нос, затылок и веки Пино. Бедный больной терпеливо сносит свою беду. За ним хорошо ухаживают. Он тут звезда. Я осторожно сообщаю ему о смерти его бывшей секретарши, но Пинюш умеет мужественно принимать плохие новости, не касающиеся его напрямую. - Бедная Япакса,- говорит он вместо надгробной речи,- она была милой и почти не ошибалась, когда печатала на машинке. - Она жаловалась на сердце, когда работала у тебя? Он размышляет. - Вроде нет, хотя... Погоди, я помню, что однажды вечером, когда мы вышли из бюро, она увидела дорожную аварию и чуть не упала в обморок. Мне пришлось отвести ее к врачу, который дал ей... - Последнее причастие? - Нет! Какое-то сердечное лекарство. Правда, многие женщины падают в обморок, увидев автокатастрофу. Я оставляю больного, пообещав, что в ближайшее время приду для общего отчета. Прежде чем отправиться 'на работу', я провожу со знаменитым Берюрье поучительную беседу. - Слушай, Толстяк, сегодня вечером я играю в орлянку моей карьерой,говорю я ему.- Если выиграю, все О'кей, если нет, мне придется искать место ночного сторожа на Шпицбергене, где ночь длится шесть месяцев. Я рассчитываю на твою дружбу, твою безграничную храбрость, профессионализм, на твою находчивость и инициативность... Он энергичным жестом отметает мои комплименты. - От ласк собаки появляются блохи!- отрезает Людоед.- Рожай. - Сегодня вечером я везу консула на прием. - Ну и?.. - В его отсутствие ты неофициально явишься в поместье в Рюэй-Мальмезон. - Опять? - В этот раз ты обыщешь все снизу доверху и арестуешь находящихся там гориллу и секретаря. - Ты сказал, что я приду неофициально? - То есть без ордера на арест и не объявляя о своей принадлежности к полиции, сечешь? - И ты хочешь, чтобы я один замел этих типов? - Ты старший инспектор. Возьми с собой людей. Позвони. Арестуй того, кто тебе откроет, потом иди к дому и бери всех, кто в нем будет... - А дальше? - Вместо того чтобы везти задержанных в контору, отвезешь их ко мне, в Сен-Клу, и не спускай с них глаз до моего возвращения. Будь внимателен, ты теперь знаешь, что они легко спускают курок. - Легко или нет, но Берюрье им не шлепнуть. - Тогда делай то, что я тебе говорю, парень! - А если что сорвется?- беспокоится Мамонт.- Мне дадут по ушам? - Нет. Я тебя прикрою. Он кивает: - Все будет сделано, как желает монсеньор! Довольный, я гоню в сторону западного предместья. Когда я звоню в ворота, два дога устраивают большой цирк. Сколько я ни всматриваюсь, мадемуазель Ж юли нигде не видно; возможно, горилла вышвырнул ее на улицу, как обычную шлюшку, каковой она, в сущности, и является. Меня удивит, если ее детишки будут чистокровными боксерами; в их родословной будут черные пятна, это я вам говорю. Является амбал и успокаивает псин. Я по-военному приветствую его. Он сухо кивает; этот малый общителен, как полярный медведь. - Приготовьте машину хозяина,- приказывает он мне,- Она пыльная... Я подчиняюсь. Черная машина выглядит весело, как похороны. Я выгоняю ее в парк и начинаю надраивать куском замши. Хромированные детали начинают сверкать. Машина действительно шикарная. В отпуск я бы на ней не поехал, но должен признать, что вид у нее представительный. Закончив, я сажусь на подножку и закуриваю сигарету. На парк опускается ночь. На ветках допевают птицы. На бархатном небе высыпают звезды. Как спокоен мир, когда люди оставляют его в покое! Я думаю о трупе моего бедного Морпьона. Этот тихий человек умер слишком драматической смертью. Я думал, что он помрет посреди своих кошек и книжек, от долгой и не очень мучительной болезни. Но ироничная судьба рассудила иначе. - Вы готовы? Это горилла. Он враждебным взглядом косится на мою сигарету. - Жду,- отвечаю я, бросая окурок в траву. Сев за руль, я подъезжаю к парадному крыльцу. Мое сердце сильно колотится. Наконец-то я увижу этого чертова консула! Я выхожу из тачки, открываю заднюю дверцу и с фуражкой в руке замираю по стойке 'смирно', которой позавидовал бы кадровый военный. На крыльце появляются две фигуры. Одна - безукоризненная, в зеленой форме с обшитыми шнуром петлицами и золотыми эполетами - принадлежит моему старому знакомому Вадонку Гетордю; вторая - блондинке, которую я видел в окне. На ней сосредоточивается все мое внимание. Она одета в белое вечернее платье, украшенное массивной золотой розой. Она прекрасна и грустна. Несмотря на макияж, заметно, что у нее заострились черты, под глазами большие темные круги. Ее светлые волосы имеют слегка пепельный оттенок. Ей лет тридцать. На мой личный (и придирчивый) вкус, у нее широковаты бедра и лодыжки, но она все равно полна трогательного шарма. Женщина садится на заднее сиденье, бросив на меня пристальный взгляд, более глубокий, чем угольная шахта. Гетордю садится рядом с ней. Я на секунду замираю в нерешительности. - Его превосходительство не едет?- спрашиваю. - Нет,- сухо отвечает секретарь. Я захлопываю дверцу. Двери в этих лимузинах, как в сейфах, даже толще. Я сажусь за руль и жду инструкций. Гетордю опускает стекло, отделяющее пассажиров от шофера. - В Елисейский дворец!- приказывает он. Вот так, все просто. Кровь приливает к моим дыркам для мух. Значит, месье и мадам едут в Елисейский! Это меня немного озадачило. Почему консул не едет с ними? В каком качестве его заменяет секретарь? Я трогаю, отягощенный многими тоннами тревожных вопросов. Проезжая мимо дома Жозефины, я замечаю толстую физиономию Берюрье. Он смотрит из-за занавески, как дамочка. Надеюсь, у него все пройдет хорошо. Из-за разделительного стекла я не слышу, что происходит сзади, но благодаря зеркалу заднего обзора могу тайком наблюдать за парочкой. Месье и мадам не разговаривают. Молодая женщина забилась в угол машины, чтобы оказаться как можно дальше от своего спутника; он же, положив руку на подлокотник, сидит с гордым видом и бросает презрительные взгляды на жителей предместий, спешащих по тротуарам. Я проезжаю по Дефанс, потом по авеню Гранд Нейи, через заставу Майо, по авеню Гранд Арме. Площадь Этуаль, Елисейские Поля во всем их великолепии. На Рон-Пуэн я сворачиваю направо, чтобы попасть на улицу Фобур Сент-Онорэ, и вижу Елисейский дворец. Президентское жилище ярко освещено. Перед дверями вытянулась длинная цепочка шикарных авто, которыми руководят охранники в парадной форме. Пристраиваюсь в ее хвост. Вот я оказываюсь между послом одной державы и вице- консулом другой. Мы медленно движемся, и наконец я впервые в жизни попадаю в парадный двор. Играет военный оркестр. Прибывающих встречают генералы при всех регалиях. На крыльце я замечаю всех представителей дипломатического корпуса, кардинала-архиепископа Бостона, главу японской делегации, апостолического нунция, академиков, адмиралов, принцев, великого раввина, американского госсекретаря, помощника посла Великобритании ... Я в свою очередь останавливаюсь перед ступенями. Военный в форме старшего офицера открывает дверцу, отдает честь и протягивает моей белокурой пассажирке руку в белой перчатке. Разряженный охранник делает мне знак поставить мой гроб на колесиках на специально отведенную стоянку. Я подчиняюсь. Из огромных окон Елисейского дворца льется свет. Повсюду охрана, снаружи в военной форме, внутри в штатском. Один из моих коллег (шофер) подходит к моей горе металлолома. - Ты Алабания?- спрашивает он меня. Я отвечаю, что да, временно. - А я Марокко. Каждый есть то, чем может быть. - Я знаю одну лазейку, как удрать отсюда. Хочешь пропустить стаканчик? предлагает он. - Не откажусь. Мы потихоньку сматываемся, гости все продолжают подъезжать, а музыка играть.
Глава 18 После того как мы выпили четыре стакана божоле в маленьком кафе на улице Анжу и мой коллега предложил мне сгонять на улицу Божоле попить анжу, я его оставляю, чтобы звякнуть домой. Трубку снимает Фелиси. Она кажется сильно взволнованной. - У нас месье Берюрье и еще несколько человек,- сообщает мне она.- Двое все в крови. Я их перевязываю... - Дай мне Берю, ма. Я приободряюсь. Значит, Толстяк успешно справился со своим заданием. От его громового голоса у меня дрожит барабанная перепонка. - А, это ты, Сан-А! Раскрывай уши, у меня есть для тебя сенсационная новость! - Какая? - Я нашел Морпьона. - Ты что-то заговариваешься, парень. Мы же были вдвоем этой ночью, когда... - Да нет, ошибочка вышла. В негашеной извести отдыхает не он, а консул! - Что?! - Это чистая правда, корешок. Твой учитель жив и здоров. Ну, насчет здоров - это я немножко загнул. Ему подбили глаз, не считая того, что с ним плохо обращались. - Да рассказывай, черт побери!- взрываюсь я. - Они похитили его из дома, как ты и предполагал. Погоди, я дам ему трубку. Не то чтобы он был очень веселым, но говорить может. - Погоди, а что с тем малым? - С гориллой? Я разбил ему морду за то, что он хотел на меня напасть. Твоя мама пытается его заштопать, но для этого надо быть настоящим волшебником, потому что он похож на картину Пикассо.- И он орет:- Эй, месье Морпьон! Идите поговорить с вашим учеником! Я слышу слабый голос Морпьона: - Хелло! - Господин учитель, как вы себя чувствуете? - Как человек, получивший в мягкие ткани руки пулю и проведший сорок восемь часов на чердаке без еды и связанный металлической проволокой. Теперь благодаря помощи вашей матушки мне уже гораздо лучше. Мне придется вернуться в больницу. Это самое подходящее место для людей моего возраста. - Расскажите мне, что с вами произошло. - Я следил в бинокль за теми типами, и они меня заметили. Они меня ранили. Я позвонил вам. Они пришли ко мне посмотреть, жив ли я, и заставили следовать за ними. Очень банальная история. Забавно! Мой старый педагог стал прожженным искателем приключений. - Берюрье мне сказал, что в негашеной извести лежит консул. Откуда он это узнал? - Ему это сказал я, мой юный друг. В те два
