бордель, а затем тащу мою путешественницу к перрону, от которого через минуту должен отойти скорый на Париж. - Но у меня нет билета,- возражает она. Опять это тевтонское законопослушание, забота о выполнении всех правил. - Мы купим их в поезде,- говорю я ей. К счастью, я нахожу купе, в котором сидит одна монахиня. Чтобы избавиться от нее, начинаю рассказывать похабные анекдоты. Результат не заставляет себя ждать. Монашка хватает свою котомку и делает ноги. Я и маленькая немочка остаемся вдвоем. Странное все-таки путешествие. Я уехал со жмуриком, а возвращаюсь с красивой девочкой. В жизни есть и хорошие моменты. - Извините меня за пошлости,- говорю я ей,- но мне очень хотелось обратить в бегство ту монашку. Она раскрывает свои лазурные глазки, в которых чита-ется непонимание, такое же фальшивое, как бриллианты в колье вашей тещи. - Зачем?- спрашивает она. - Как зачем, моя прелесть? Чтобы остаться с вами тет-а-тет... Она краснеет до корней волос, что ей очень идет. - Поскольку людей, с которыми вы только что познакомились, надо как-то называть, я мысленно окрестил вас Мисс Автостоп, но уверен, что имя, стоящее в вашем паспорте, идет вам гораздо больше. - Меня зовут Рашель,- отвечает она.- Рашель Дитрих. - А я Жан Мартен...- И добавляю:- Вы позволите мне сесть рядом с вами? А то вдруг мне понадобится вам что-нибудь шепнуть на ушко... На Восточный вокзал мы приезжаем около восьми часов вечера. На Париж опускается светлая ночь. Я с наслаждением вдыхаю запах метро, толпы и весь букет запахов, которыми так богата столица. Рашель растерянна. - Конечно, здесь немного шумнее, чем в Шварцвальде,- говорю я ей,- но к этому быстро привыкаешь, вот увидите! Я не решаюсь везти ее к себе. Я прекрасно знаю, что Фелиси дома нет, но все-таки не хочу терять свою добрую привычку к независимости. - Послушайте, Рашель, я знаю одну старушку, сдающую меблированные комнаты. Я отвезу вас к ней, хотите? - Вы очень милый, Жан... Вы можете сказать, что для полицейского это не здорово, но я никак не могу привыкнуть называться другими именами. Мне все время кажется, что обращаются к кому-то другому. Не помню, рассказывал я вам уже о мамаше Бордельер или нет. Она держит на улице Курсель номера, в которые нелегальные парочки приезжают заняться любовью. Она шлюха на пенсии. До войны работала путаной, теперь, став для этого слишком старой, сдает помещения другим. Это коровища, весящая пару тонн. В жизни у нее одна забота - обжираться сладостями... Она встречает меня доброй улыбкой. Она меня очень любит с того дня, когда я помог ей выйти чистой из одного грязного дела. Она мне заявляет, что будет бесконечно рада приютить такую миленькую девушку и даже даст ей комнату с ибисами, потому что она у нее самая лучшая. Пока Рашель разбирает свой багаж, я беру мамашу Бордельер за руку. - Это малышка знает меня как Жана Мартена. Ясно7 - Ясно. Я иду засвидетельствовать мое почтение малышке и говорю, что она может принять ванну, а я тем временем должен съездить по одному срочному делу, но пусть она не волнуется, я вернусь через пару часов и проведу ее по ночному Парижу. Затем я бегу на бульвар Османн ловить такси. Шеф выслушивает мой отчет так же, как обычно выслушивает все отчеты, то есть прислонившись к батарее центрального отопления и поглаживая свой голый, как пустыня Гоби, череп. Он меня слушает не злясь и не перебивая. Когда я заканчиваю, он подтягивает свои шелковые манжеты, садится во вращающееся кресло и спрашивает меня: - Как думаете, Бунксы клюнули? Я пожимаю плечами: - Трудно сказать, шеф. Бомба в моей машине показывает, что они догадались, кто я на самом деле. Но думаю, главная часть - убедить их в смерти Карла нам удалась. От этой бомбы так и пахнет местью. Они считают меня убийцей сына и брата. Их первая реакция вполне естественна - смерть убийце! Шеф кивает: - Да, это весьма вероятно. Нам остается подождать, пока дело немного уляжется, и через несколько дней мы предпримем важный ход... Большой босс улыбается мне. - Если вам не удастся разговорить Карла... Я качаю головой: - Не думаю, что он сдастся. - Мне бы хотелось, чтобы вы предприняли новую попытку, Сан-Антонио. Надо попробовать психологическую атаку. Может быть, известие, что официально он мертв, его сломит? Как вы думаете? Я знаю патрона. Когда он делает такое подчеркнутое предложение, можно считать это выражением его желания. А он из тех людей, чьи желания являются приказами. Понимаете, что я хочу сказать? - Хорошо, босс, пойду поздороваться с ним. Я осторожно пожимаю его аристократическую руку и сажусь в гидравлический лифт. Двигается он медленно, но это к лучшему, поскольку есть время подумать. На первом этаже я открываю железную дверь и спускаюсь в подвал. Там находятся залы для тренировочных стрельб. Вижу, несколько моих коллег упражняются на мишенях. Я дружески машу им рукой и продолжаю путь до конца коридора. Там находится массивная решетка. Я нажимаю на кнопку, спрятанную в неровности стены, и решетчатая дверь открывается. За ней коридор продолжается, но становится уже. Еще одна дверь, деревянная, толщиной с руку. Стучу. Мне открывает здоровенный детина с газетой в руке. - Здорово, Годран,- говорю я ему.- Ты прям как в отпуске! Он злится. - Хорош отпуск... Полно свежего воздуха, а вид моря просто чудесный. Он обходит побеленную известью комнату, в которой стоит всего лишь одно кресло. - Четыре шага в длину, три в ширину... с утра я измерил ее сто двадцать раз... Подумать только, я выбрал эту работу потому, что люблю действовать. - Не расстраивайся,- говорю я, хлопая его по спине.- В каждой работе есть свои неудобства, приятель. Как жилец? Он пожимает плечами. - Неплохо... Молчит и продолжает мечтать... Мне кажется, он или йог, или поэт... Руки под голову, взгляд в потолок и жует щепочку... - Ясно... Открывай! Он достает из кармана ключ и отпирает низкую дверь. За ней находится секретная камера нашей конторы, не указанная ни на одном официальном плане здания, служащая нам для особо деликатных дел. Мне в нос бьет запах хлева. Жилец занимает камеру уже довольно давно, а поскольку вентиляция в ней не ахти какая, то запашок стоит более омерзительный, чем у хозяйки борделя, специализирующейся на девочках-малолетках. Дощатые нары занимают всю длину одной из стен. На этом жестком ложе лежит Карл Бункс. За несколько дней он сильно похудел. Заключение выбелило его, как солнце кости... Глаза запали, щеки ввалились, как бока больного животного. Весь его облик претерпел сильные изменения. Даже ритм дыхания и тот стал другим... В стену вделано железное кольцо. Такое же надето на его ногу; их соединяет цепь. Я закрываю дверь, давая себе время привыкнуть к обстановке, потому что вид прикованного молодого человека меня смущает. Я человек действия и люблю, чтобы мои противники стояли на ногах. Подхожу к нему. - Привет, Бункс. Он бросает на меня холодный взгляд, лишенный всяких эмоций. Я разглядываю его. - А вы очень похожи на свою сестру, мой милый... Только не такой загорелый... Новый взгляд, такой же равнодушный. - Вас не удивляет, что я говорю с вами о вашей сестре? Он слабо пожимает плечами, что означает: 'Нужно большее, чтобы удивить меня'. Этот парень совсем не трус. - Я познакомился с ней вчера, как и с вашим отцом... Ваша семья живет в очень красивом доме... Правда, он скорее напоминает собор, но все равно впечатляет! Его взгляд приобрел выражение. Я знаю, в эту минуту он 'видит' поместье, парк, дорогу, пихты... Я безжалостно продолжаю: - Да, там чистый воздух... Пахнут пихты...- И усмехаюсь:- Здесь тоже пахнет пихтой, правда, Бункс? В виде гроба... Его абсолютное равнодушие меня раздражает. - Кстати, о запахе дерева,- говорю.- Хочу сообщить вам маленькую новость. На этот раз он не удержался и бросил на меня беглый взгляд, выдающий наигранность его равнодушия. Ему тут же становится стыдно за это, как за непристойность, и он снова неподвижно замирает. - Странную новость, Бункс, которая касается вас самым непосредственным образом: ваши похороны состоятся завтра! Он улыбается. - Не заблуждайтесь. Мы не собираемся вас убивать. По крайней мере так скоро. Но раз уж мы изъяли вас из обращения, то хотим, чтобы все было по правилам. Теперь все нормально... Вас обнаружили с размозженным пулей чайником в поместье вашего отца. По мнению властей, это - месть нацистов. Когда являешься таким откровенным франкофилом, как Бунксы, надо быть готовым к подобным вещам. Кстати, ваша семья очень стойко переносит горе... Я понимаю, что сегодня его тоже не разговорить. Думаю, будет правильно вообще не задавать ему вопросов. Люди - это мыслящие мулы: чем больше вы стараетесь победить их упрямство, тем сильнее они упираются. Я закуриваю сигарету. - Простите, что истощаю ваш и без того скудный запас кислорода. Протягиваю ему пачку, и он с совершенно естественным видом угощается из нее. - Спасибо,- говорит он. Это его первое слово на сегодня. Я смотрю на часы. - Ну что же, рад был увидеть вас в добром здравии,- говорю я,- но вынужден откланяться... У меня галантное свидание с одной вашей соотечественницей, очаровательной юной особой по имени Рашель... Может, вы ее даже знаете. Я подцепил ее в вашей деревне. Возможно, вы ходили с ней в одну школу? Может, даже лапали ее? Он не реагирует. - Как бы то ни было, я научу ее любви по-французски,- продолжаю я.- Вы себе не представляете, какой я хороший учитель. Вдруг он вскакивает на своих нарах, встает на колени и хватает меня за плечи. - Я вам запрещаю... Он замолкает и отпускает меня. - Простите,- бормочет он. Я секунду смотрю на него и выхожу.
Глава 7
Выйдя из этой темницы, я чувствую такое сильное раздражение, что решаю пропустить стаканчик, чтобы разрядиться. Кафе напротив - где мы завсегдатаи - прекрасно подходит для удовлетворения этой потребности. Это заведение является как бы филиалом префектуры полиции, в которой я имею честь и несчастье работать. Его хозяин так же подвижен, как
