начинаю злиться. - Не изображай из себя деревенского дурачка, Равье! Я тебе скажу, как ты это сделал. Ты велел ему раздеться, а пока он снимал с себя шмотки, ты вместе с дежурным охранником курил в сторонке и рассказывал ему о своем геморрое и об опущении матки у твоей жены, но не смотрел! Равье краснеет. - Патрон мне не приказывал глазеть, как он стриптизит,- бурчит он.Правда, шеф? Вы мне приказали забрать одежду и все, что при нем было, и больше ничего. Я смягчаюсь. - Я тебя не ругаю. Вспомни, как все было точно. - Я ему приказал раздеться догола. Перед этим я сам вытащил у него из карманов все их содержимое... Когда он оголился, я забрал его тряпки, оставил его охране и ушел. Я беру его за руку. - Ладно, хорошо. Ты все вытащил из его карманов, а швы ощупал? - Еще бы!- восклицает Равье, пожимая плечами. - Слушай меня внимательно, Равье. Ты посмотрел под лацканы пиджака перед тем, как оставить его одного? Подумай и ответь откровенно. Он хмурит брови. Его добрая толстая физия из красной становится белой. - Нет,- честно отвечает он,- об этом я не подумал. Я вздыхаю. - Прекрасно. Значит, эта булавка должна была находиться под лацканом. Это практически единственное место, куда мужчина может ее приколоть... Так, Равье, а после того как он отдал тебе свою одежду, ты обыскал камеру? - Я быстро посмотрел по сторонам и под нары, проверяя, не забыл ли чего. - Рукой по нарам ты не водил? - Нет. - Так что, если бы он воткнул вот эту булавку в дерево, ты мог ее не заметить? Шеф не перестает молча теребить свои манжеты. - Верно... Ладно,- говорю я Равье,- ты нам больше не нужен. В следующий раз ничего не оставляй на авось. Он снова краснеет и выходит пятясь. - Значит, булавка от Карла Бункса. - Да, и он хотел, чтобы я вынес ее из камеры... - Как это? Я рассказываю об инциденте в бистро. - Вы уверены, что именно он воткнул ее в ваш пиджак? - Теперь - да. - И предполагаете мотив этого на первый взгляд абсурдного поступка? Я в нерешительности. Встаю и иду к двери. - Да,- отвечаю я и выхожу.
Глава 8
Когда я возвращаюсь в номера мамаши Бордельер, атмосфера становится еще более тяжелой. Надвигающаяся гроза давит на мозги и легкие. Терпеть не могу такую погоду. Кажется, что планета сейчас разорвется, а это одно из самых неприятных ощущений. Прежде Чем подняться по лестнице дома, я вынимаю золотую булавку из лацкана пиджака, куда воткнул ее, выйдя из кабинета Старика, и втыкаю в плечо, точно в то место, куда ее сунул Бункс. Поднявшись на четвертый этаж, где обретается старуха, звоню Она открывает мне, держа в руке рахат-лукум. - Наконец-то вы вернулись!- восклицает она с набитым этой жуткой замазкой ртом.- Милая девочка начала отчаиваться... Я усмехаюсь. - Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу к тем, кто умеет это делать. Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром. - Я угостила ее шоколадкой... Это дитя просто восхитительно.- Она заговорщицки толкает меня локтем в живот:- Вы не будете скучать, шутник! Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что на нее невозможно сердиться. Стучу в дверь комнаты. - Входите!- отвечает Рашель. Она сидит в кресле, одетая в белый домашний халат, окружающий ее нимбом нереального света. - Было так жарко...-объясняет она. - Ну конечно.- И добавляю, гладя ее по затылку:- Я не очень задержался? Она взмахивает ресницами. - Я начала думать, что вы меня бросили... - И какое чувство это у вас вызвало? - Боль,-шепчет она, отводя глаза. Такого рода признания автоматически влекут за собой поцелуй. Я беру ее чуть повыше локтя, буквально поднимаю с кресла и прижимаюсь своими губами к ее. - Прикосновение к девочке, у которой под халатом ровным счетом ничего нет, вызывает у вас желания, мягко говоря, весьма далекие от стремления проштудировать последние статьи о косвенных налогах. Я увлекаю ее на постель, бормоча бессвязные слова, разжигающие ей кровь. Когда мы достаточно наигрались в зверя с двумя спинами, я в последний раз целую ее. Как видите, любовь всегда начинается и заканчивается одним манером... - Если ты позволишь, милая, я немного побреюсь,- говорю я.- Чтобы вывести тебя в свет, это просто необходимо, а то у меня рожа, как у итальянского бродяги. - У тебя есть бритва? - Нет, но у хозяйка должна быть. С ее-то бородой! Я кладу пиджак и выхожу из комнаты. Как и предполагал, содержательница номеров крутится поблизости с фальшиво-невинным видом. Я подбегаю к ней и шепчу на ухо: - Говорите со мной, говорите, что в голову взбредет! Я снимаю ботинки и по-кошачьи подкрадываюсь к двери комнаты. Замочная скважина как раз на уровне моих глаз, когда я стою на коленях. Мне открывается великолепный вид на комнату... Как с центральной трибуны стадиона. А в глубине коридора мамаша Бордельер трещит как заведенный попугай. Вижу, Рашель выходит из туалета, где была, когда я уходил из комнаты. Она подходит к двери и запирает ее на задвижку. К счастью, мамаша Бордельер любит подсматривать за тем, как резвятся ее постояльцы, и потому снабдила комнаты задвижками, а ключи спрятала... Рашель, думая, что теперь находится в безопасности, идет прямиком к моему пиджачку и ощупывает карманы. Первое, что она достает,- пистолет. Она вытаскивает обойму, вынимает из нее все патроны и ссыпает их в китайскую вазочку, после чего вставляет обойму в рукоятку и сует пистолет обратно в мой карман. Затем берется за мой лопатник и изучает мои бумаги на имя швейцарского подданного Жана Нико... Пожав плечами, кладет бумажник на место. Для девушки, претендующей на место секретарши, у нее редкостная ловкость. Очень скоро она находит под подкладкой мой специальной жетон, смотрит на него, и на ее губах появляется улыбка. Красавица продолжает свои поиски. Теперь она ощупывает плечи и тут же находит булавку. Ее удивление просто неописуемо. Она разевает рот, округляет глаза. Радостно щелкнув пальцами, она вытаскивает булавку и кладет ее в свою сумочку. Я покидаю наблюдательный пост и возвращаюсь к мамаше Бордельер. - У вас есть бритва?- спрашиваю я ее. - Хотите побриться? Я пожимаю плечами: - Ну уж не перерезать же кому-нибудь горло. За кого вы меня принимаете? - Да, есть...- И кокетливо добавляет:- Некоторые господа забывают свои. - Ну конечно,- соглашаюсь я.- А сами вы никогда не бреетесь... чаще двух раз в сутки. Она задыхается от возмущения, но решает засмеяться - Какой же вы шутник! Она не задает мне вопросов по поводу моего заглядывания в замочную скважину. Возможно, думает, что я маньяк... Она ведет меня в свою личную ванную. С точки зрения техники для удаления растительности у нее все в порядке. Бритва электрическая. Я к таким не очень привык, а потому справляюсь неважно, но я не претендую, особенно сегодня, на то, чтобы строить из себя красавца Бруммеля... Я освежаю себе морду, поправляю узел галстука и, налив на котелок полфлакона одеколона, возвращаюсь к малышке Рашель. Она открыла задвижку и спокойно одевается. Когда я вхожу, она встречает меня ослепительной улыбкой. - Ну,- спрашиваю,- как я тебе в парадном виде? - Великолепен!- шепчет она.- О, мой милый... Я сажусь в кресло. - Сдохнуть можно,- говорю.- Никогда не видел такой тяжелой ночи... Ты себя нормально чувствуешь? - Да. Она открывает окно. - Как красив Париж,- произносит она, задержавшись возле него. Я не отвечаю. Продолжаю думать... Передо мной стоит дилемма: вмешаться сейчас или подождать? Своим поведением Рашель мне доказала, что тоже состоит в банде. Значит, через нее я могу пройти по всей цепочке. Но это слабое звено. Если я ее отпущу, она предупредит сообщников, что Бункс жив. Эта булавка дала ей доказательство... Что я должен делать? Господи, как неприятно принимать такие решения! Я готов отдать десять 'штук', чтобы узнать мнение шефа... Но позвонить ему невозможно. Я должен решать сам и быстро. Я смеюсь. - Что с тобой?- спрашивает она меня. Я смеюсь, потому что Бунксу пришла великолепная идея. Когда я сказал, что встречаюсь с Рашель, он захотел дать ей знать, что жив. Догадываясь, что киска станет внимательно изучать мои действия и слова, копаться в моих шмотках и тому подобное, он решил послать сообщение через меня. Выбрал посланником тюремщика... Признаемся, что работа великолепная! Она подходит ко мне, ласкаясь, с влажным взглядом, какой бывает у всех девок, которым вы только что доказали, что кое-что можете. - Что с тобой?- повторяет она. Возможно, именно это ее обольщающее поведение заставляет меня принять решение. Я встаю, надеваю пиджак, достаю пушку, беру вазу, опрокидываю ее на кровать, собираю маслины и неторопливо вставляю их в обойму, нежно глядя на Рашель. Надо признать, она немного побледнела. Но не шевелится. Я открываю ее сумочку, беру булавку, прикалываю к лацкану пиджака и поворачиваюсь к милашке. - Ну и?.. - спрашиваю. Она стоит неподвижно. Щеки ввалились, ноздри поджались, в глазах тревожные огоньки. Я подхожу к ней, влепляю оплеуху, от которой она летит на ковер, и повторяю: - Ну и?.. Тон приглашает к разговору. Рашель встает. Ее щека пылает. - Вы хам!- скрежещет она. - Откровенность за откровенность, красотка; ты маленькая шлюшка!- И я добавляю:- Но шлюхи не только занимаются любовью и шарят по карманам. Они еще и разговаривают... И ты у меня заговоришь тоже! Она подходит ко мне. - Мне нечего вам сказать, господин комиссар! - Да что ты говоришь! Никогда не поверю, что женщине бывает совсем нечего сказать! Я хватаю ее за руку. - Например, скажи, что вы сделали с русским? - Я ничего не знаю! - Так уж прямо и ничего? - Да. - Даже как можно связаться с молодчиками Карла? Она встает передо мной, глаза горят диким гневом. - Слушайте внимательно, комиссар. Я ничего не скажу. У нас нет... как вы это называете?.. хлюпиков! Мы умеем молчать. Вы меня поймали? Отлично. Но предупреждаю вас сразу: вы из меня ничего не вытянете. Она говорит не столько под
