химия!
- Где же все-таки порошок? - мстительно напомнил Ерофеев.
- Его, Митя, смыло в море, - уныло признался Баландин. - Я взял его слишком мало, всего одну тонну.
Вчера Баландина постигло первое и обидное поражение. Несколько лет назад он изобрел белого цвета порошок, который отлично проявил себя в аэропортах, препятствуя льдообразованию на взлетно-посадочной полосе: он был довольно тяжелым, и дождь с ветром его не разносили. Несмотря на откровенное недоверие скептика Чернышева, Баландин возлагал на порошок большие надежды, и когда вчера слегка подморозило, то велел рассыпать его по носовой части судна. Первой же хорошей волной полтонны порошка смыло в море, вторые полтонны постигла та же участь, и престижу Баландина был нанесен значительный ущерб, от чего, как мне казалось, он страдал куда сильнее, чем от качки. Но главную ставку он сделал на эмаль, которой покрыли часть палубы и надстроек и которая, по убеждению Баландина, должна препятствовать нарастанию льда. Словом, профессор жаждал реванша - и не было на судне человека, который не желал бы ему успеха.
В каюту заглянул матрос.
- Капитан приглашает на мостик!
Никита Кутейкин выключил секундомер.
- Два-три забрызгивания в минуту.
- Температура воздуха? - спросил Корсаков, заполняя журнал.
- Минус 4,6 градуса.
- Запишите: курсовой угол к фронту волны десять градусов, - продиктовал Кудрейко. - Ветер семь баллов, волнение моря шесть.
С понижением температуры началось обледенение. 'Семен Дежнев' носом зарывался в море, и на палубу, надстройки обрушивались мириады брызг. Качало на мостике значительно сильнее, чем в твиндеке, но в каюте без иллюминаторов качка изнуряла больше, а наверху, как нынче любят говорить, мозг получал все-таки какую-то информацию. Временами волна, разлетаясь, с силой била в окна рулевой рубки, и я инстинктивно отшатывался, вызывая усмешки Лыкова.
- Алексей Архипыч, меняйте курс, - попросил Корсаков. - Прямо на ветер.
По команде капитана Перышкин крутанул штурвал.
- Никита, секундомер!
В море зимой я никогда не был. Неприглядное зрелище. Все вокруг тебя серое и мрачное: и повисшие над морем тучи, и пелена над горизонтом, и холодные волны, налетавшие на маленький кораблик, как цепные псы. Я поежился: хлестнувшей волной с головы до ног окатило Ерофеева и Птаху, которые, прикрепившись карабинами к штормовому линю, брали пробы с образовавшегося льда.
- Четыре забрызгивания, - доложил Никита.
- Здорово их. - Я кивнул на людей на палубе. - Работенка по большому блату.
- Павел Георгиевич, прошу не мешать, - резко выговорил Корсаков. - Никита, повторить замер!
- Есть повторить. - Никита прильнул к замерзшему окну, на котором бешено вертелся 'дворник'. - Четыре забрызгивания.
Мне уже было известно, что обледенение, возникающее от брызг морской воды, самое частое и опасное. Но пока что мы имели дело с начальной стадией: на палубе образовался ледяной панцирь. При этой стадии можно спокойно работать и даже рассказывать анекдоты.
- Попробуем курс под углом 90 градусов к направлению ветра, - предложил Корсаков. - Не возражаете, Алексей Архипыч?
- Лагом к волне, креста на вас нет... - пробурчал Лыков.
Волны с силой ударили по левому борту.
- Число забрызгиваний ноль, - сообщил Никита.
- Вы правы, - кивнул Корсаков Чернышеву. - При таком курсе забрызгивания прекращаются. И следовательно, обледенение от брызг.
- Только лагом к волне на нашей посудине штормовать не рекомендуется, сказал Чернышев. - Так что особой ценности данное наблюдение не имеет. Ну, сколько?
Вопрос был адресован Ерофееву и Птахе. Они ввалились на мостик в штормовых рыбацких костюмах, с которых стекали тяжелые капли.
- Живые озонаторы, морем запахло, - принюхиваясь, с удовольствием сказал Баландин.
- Купальный сезон открыт, - бодро откликнулся Ерофеев. - Лед нарастает медленно, около тонны в час.
- Сколько и где? - спросил Корсаков.
Ерофеев доложил толщину ледового покрова в различных точках и отметил, что в местах, покрытых эмалью, лед нарастает слабее. Пока что этот процесс, однако, выражен не очень ясно, нужно подождать с выводами до сильного обледенения.
- Если погода не изменится, - сказал Корсаков, внося цифры в журнал, - за сутки можем набрать тонн двадцать. На каком этапе начнем околку, Алексей Архипыч?
- А ни на каком, - пробормотал Чернышев, поглядывая на море.
- Простите, не понял.
- И понимать нечего... Ежели синоптик не наврал, циклон уходит на норд-ост, не догоним. Часа через три выйдем из зоны обледенения.
- Было бы чего догонять, - весело подал голос Перышкин. И, спохватившись, торопливо проговорил: - Молчу, Алексей Архипыч, молчу!
- Рулевой матрос должен быть немым! - рявкнул Чернышев. - Только повторять команду - как робот! На первый раз оставляю без компота.
- Есть остаться без компота, - ухмыльнулся Перышкин и с деланной обидой в голосе бросил: - В тропиках нам сухое вино выдавали, а здесь последнего компота лишают.
- Без двух компотов, - прорычал Чернышев и великодушно добавил: Условно... КАПИТАН РАЗБУШЕВАЛСЯ
Третьи сутки мы шастаем по Японскому морю в поисках плохой погоды. Редчайший случай в этих широтах - тишь да гладь в январе, курорт! В нескольких сотнях миль, у Татарского пролива, возникла устойчивая зона обледенения, но 'Дежнева' туда не пускают: 'Буйный', наш спасатель, надзирает и над рыбаками, которые промышляют неподалеку, и все попытки Чернышева освободиться от опеки начальство пресекает в зародыше: кому охота платить за разбитые горшки? Чернышев бесится, на всех рычит, и на глаза ему лучше не попадаться.
Со спасателем мы еще хлебнем горя: без него портнадзор нас в море не выпускает, и при возникновении необходимых для нашего эксперимента условий мы должны держать с 'Буйным' непрерывную связь. А хлебнем горя потому, что командует спасателем Васютин, бывший капитан рыболовного траулера 'Алдан' и давний недруг Чернышева, который однажды хитростью перехватил у 'Дежнева' очередь на плавбазу и успел сдать свою рыбу первым сортом. Чернышев, конечно, затаил в душе хамство и долго ждал случая, чтобы отыграться. Наконец такой случай представился: на 'Алдане' заболел повар, и Чернышев через подставных лиц навязал Васютину одного отпетого халтурщика из портовой забегаловки, расхвалив его сверх всякой меры. Васютин, большой любитель вкусно покушать, клюнул; сменить повара на промысле не так-то просто, и недели две Чернышев интересовался по радио, какой у Васютина аппетит, и посылал с оказией желудочные таблетки. Васютин в ответ открытым текстом клеймил 'хромого черта' за вероломство - словом, два недруга веселили всю флотилию, пока не схлопотали по выговору. Встречаясь в море, капитаны обменивались приветствиями: 'Алдан', у которого скорость побольше, издевательски волочил за собой на конце пустое ведро, а 'Дежнев', оказавшись однажды с наветренной стороны, салютовал 'Алдану' всем своим скопившимся на борту запасом мусора.
- Так что если хотите стать Архипычу ближайшим другом, похвалите Васютина, - закончил Лыков свой рассказ. - Вот вы, Паша, скажите, к примеру, что ничего интересного здесь не находите и желаете перебраться на 'Буйный'.
- С превеликим удовольствием! -- откликнулся я. - Васютин, по крайней мере, культурный человек и не устраивает на борту зверинец. А ваш любимый Архипыч с утра ходит по мостику, как тигр, скажи слово - разорвет на части и выбросит за борт!
Корсаков сочно хохотал. Мы сидели у него в салоне, лучшей на судне каюте, единственной двухкомнатной и со всеми удобствами. Корсаков и Лыков пили чай, а мы с Никитой играли в шахматы. У Никиты на доске была типичная 'безнадега', и он был явно рад, что я отвлекаюсь, так как лелеял призрачную надежду дать мне вечный шах.
- А зачем вы полезли под руку? - миролюбиво спросил Лыков. - Тигру, знаешь, бантик на хвосте завязывать опасно, может оттяпать важную часть организма.
- Какой такой зверинец? - потребовал разъяснений Корсаков.
- Паша преувеличивает, - промычал Лыков, жуя печенье. - Журналистское воображение.
- Всыпьте ему, - искушающе посоветовал мне Никита, небрежно передвигая пешку.
- Преувеличиваю? - озлился я. - Кто вошел на мостик человеком, а ускакал оттуда внебрачным сыном блудливого козла?
- Ну я, - хладнокровно сказал Лыков. - Подумаешь, дела.
- А за какое преступление Гриша Букин превратился в 'барана с ослиными мозгами'?
- С куриными, - поправил Лыков. - С ослиными, у нас еще не было.
- Будет! - заверил я. - В указанное выше мифическое животное Гриша был обращен за крамольнейшую мысль: 'Хороша погодка, Алексей Архипыч, хоть загорай!' Но Гриша милый мальчик, он даже захихикал, так ему было смешно, а что услышал в свой адрес Ванчурин, уважаемый синоптик и человек в годах, когда принес Чернышеву карту погоды?
- Наверное, Архипыч его поблагодарил и справился о здоровье, - пряча пламенеющие глаза, высказал догадку Лыков.
- Да, почти, - кивнул я. - Войдя на мостик, Ванчурин имел неосторожность улыбнуться, ну и получил по заслугам: 'Чего осклабился, старый индюк? Тоже солнышку обрадовался или жемчужное зерно в куче нашел?' А когда Ванчурин твердо заявил, что не потерпит и поставит вопрос, капитан в порядке извинения отреагировал: 'Поставь его - знаешь куда?' И далее - точное указание. Не напрягайтесь, Никита, это не из Шекспира или Гельвеция, их словарный запас был не так богат. Кстати, зря подсовываете пешку, вам шах.
- А вы хорошо подумали? - огорчился Никита. - Даю вам ход обратно.
- Помолчи, - остановил его Корсаков, которому наша с Лыковым перепалка доставляла, по-видимому, большое удовольствие. - А лично
