Это и есть самое страшное: ощущать себя пылинкой в круговороте. Андрей рассказывал когда-то, как вместе с товарищами выходил ночью из окружения через минное поле - другого пути у них не было. Шаг за шагом, след в след прошли, вытащили счастливый жребий. Нашим жизням ничто не грозит: льды под ногами не лопаются, дизель хотя и старенький, но тарахтит, гонит тепло, еды не вдоволь, но месяцев на пять хватит; а затянись эта гнетущая неопределенность еще на неделю, и многие из нас предпочли бы пройти по минному полю.
С уходом 'Оби' неопределенность кончится, отныне хозяевами судьбы будем мы сами. Как мы распорядимся - другой вопрос, но отныне мы не пылинки, и я снова чувствую себя человеком. Ибо полная свобода, духовное раскрепощение наступают тогда, когда выбор сделан.
Но это будет. А пока что сегодняшний день - самый плохой за время моих зимовок. Себя обманывать не стану, да, самый плохой, потому что впервые не только события, но и люди вышли из-под контроля. Сегодня по коллективу, который мы сколачивали с таким трудом, прошла трещина. Когда лопалась льдина, мы перебирались на другую. Трещина в коллективе куда опаснее, от нее никуда не уйдешь: или ты заделаешь ее, или она поглотит тебя.
Андрей спит, этот день для него тоже скверный. И будет скверным для всех остальных, он еще не кончился. И хватит, я трачу время не на то: нужно обдумать все, что произошло, чтобы понять, как себя держать, какими словами сказать людям всю правду.
Первым сорвался Пухов. Это было для меня неожиданностью, я ожидал взрыва скорее от Филатова или; Груздева. Если правы летчики и в аварии виноват командир корабля, то Пухов - на моей совести, мне давно нужно было с ним поговорить, разобраться, как того требовал Саша. Пухов никогда не упускал случая поворчать, но в пургу, на любой аврал и к черту на кулички шел безотказно. Последние дни в нем что-то созревало - он стал дерзить, на шутки, которые раньше проглатывал, отвечал колкостями и при моем появлении щетинился, как еж, выискивая повод ввязаться в спор. Он стал опасен: в каждом человеке, осознает он это или нет, дремлет и ждет своего часа вирус неповиновения, а Пухов его тормошил. Слишком долго я тешил себя тем, что старый полярник сорваться не может, я верил в это, как в догму, и потому попал впросак.
После завтрака Пухов отказался мыть посуду - грубо и наотрез. Это был вызов. Я ощутил на себе любопытные взгляды, все ждали, как поступит капитан, у которого на борту начался бунт.
- Вы переутомились, Пухов? - пока еще спокойно спросил я.
- Это не имеет значения, мне просто надоело. И вообще, нам надо брать пример с американцев, у них на Мак-Мердо все подсобные работы выполняет обслуживающий персонал.
- У наших полярников свои традиции, Пухов. Мы не на Мак-Мердо, а на Лазареве, и вы сегодня дежурный.
- Повторяю, это не имеет значения. Зимовка у нас закончилась, пусть каждый прибирает за себя!
- А что? Дельное предложение! - обрадовался развлечению Филатов.Голосуй, отец-командир!
- Эй, на Филатове! - прикрикнул Саша.- Евгений Палыч, а как быть с камбузом? С манной кашей, которую вы любите, как сорок тысяч аэрологов любить не могут? Ее вы тоже будете сами себе готовить?
- Так я его и пустил на камбуз! - всполошился Валя Горемыкин.
- Что вы от меня хотите? - порывисто и нервно спросил Пухов.
- Чтобы вы прибрали помещение и вымыли посуду.
- Я уже сказал: надоело! И не только одному мне. Груздев совершенно прав: вы поиграли с летчиками в благородство, а мы из-за этого три недели даром едим государственный хлеб и сходим с ума!
- Ты на всех не распространяй! - выкрикнул Дугин.
- А тебя не спрашивают! - Филатов, конечно, был тут как тут.- Пухов в открытую говорит то, что думают все!
- Я так не думаю!
Филатов ответил грубостью. Еще несколько секунд - и начнется склока, которая может стать неуправляемой.
- Молчать! - Я ударил кулаком по столу с такой силой, что подскочили тарелки. Из спальни вышел Андрей и сел за стол напротив меня. Все притихли.Насчет игры в благородство, Груздев, я с вами спорить не стану, думайте, как хотите. Речь пойдет о другом. К великому сожалению, Пухов, у меня нет возможности немедленно с вами расстаться. И с некоторыми другими, которые по нелепой случайности стали полярниками, хотя душа у них... цыплячья! Повторяю, мне очень жаль, на сию минуту такой возможности нет. Но пока мы вместе, Пухов, вы будете делать то, что вам прикажут. С отвращением, с проклятьями по моему адресу, но будете!
Из радиорубки высунулся Скориков.
- Николаич, 'Обь'!
Разговор был короткий. За ночь 'Обь' прошла миль двадцать на юг, кругом - битые торосистые льды, 'Аннушкам' ни взлететь, ни сесть, на поиск остается еще несколько часов, держитесь, друзья...
Я знал, что все кончено, еще сутки назад, когда 'Обь' счастливо выбралась из капкана. То, что Петрович опять сунулся на юг, было для меня новостью. На что он надеялся - поймать в авоську падающую звезду? Или доказать и себе и мне, что бился до последней минуты? С того дня, как 'Обь' покинула Молодежную, я, как скупой рыцарь золотые монеты, каждый вечер считал, сколько топлива осталось на судне. И получалось, что уже меньше, чем нужно, чтобы добраться до ближайшего порта. Если я ошибся, то не намного. Спасибо тебе, Петрович; ценю и не забуду, но пора кончать играть в эту игру - погубишь корабль.
Скориков выключил рацию и угрюмо сидел, уставившись в одну точку.
- Смотри, никакой паники,- предупредил я,- все идет нормально. Еще есть шанс.
- Врагу бы я такого шанса не пожелал, Николаич... Только непорядок это, когда на пароходе в этих широтах нет вертолета.
- Будто не знаешь, был вертолет, в ураган лопасти погнуло,
- Запасные должны быть.
- Что ж теперь, Димдимыч, руками махать...
- У нашего брата раньше никто и не спросит.
- Хотел бы тебя утешить, да нечем.
- Двое их у меня, Николаич, за каждым отцовский глаз нужен... Каково ей там одной... Возраст у них, сам понимаешь, критический наступает. Мне сейчас дома надо быть, а я здесь неизвестно на сколько застрял.
- Сплюнь три раза, бьются ведь моряки!
- Плетью обуха не перешибешь.
- Вот что, Димдимыч, сомнения ты оставь для ночных переживаний, а на людях изволь не подавать виду.
- Есть не подавать...
Я вернулся в кают-компанию. Все остались на местах, только Андрея не было. Однако обстановка явно изменилась, я не сразу понял, чем именно,исчезло напряжение, что ли. Ага, Филатов виновато уткнулся глазами в стол, наверное, поучил взбучку от Саши, а Пухов мост в тазу тарелки и вытирает их полотенцем. Увидев меня, он заторопился и уронил тарелку на пол.
- Новостей пока нет,- сообщил я,- поиск льдины для выгрузки самолетов продолжается. Распорядок дня на сегодня такой: будем заготавливать снег на баню, по сменам. Бармин, отберите первую четверку.
В этот момент из спальни, одетый, вышел Андрей. Я вопросительно посмотрел на Сашу, он чуть заметно кивнул. Что ж, раз доктор считает, что Андрей может выйти на свежий воздух, значит, так надо.
И тут произошла вторая сцена - я же говорил, что день был скверный, одно к одному.
- Решил я вас, ребята, побаловать,- пошутил Андрей, направляясь к выходу,- обеспечить полный штиль. Поколдую над своими игрушками.
- Чего старается человек? - Это сказал Пухов. Так вроде бы, про себя, ни к кому не обращаясь.
Андрей замер, обернулся.
- Вы мне?
- Я так... вообще.- Пухов растерялся.- Чего, действительно, лежали бы, Андрей Иваныч!
- Зачем вы мне это говорите?
Здесь бы Пухову промолчать, уйти, провалиться сквозь землю! Но в него сегодня вселился бес.
- Вы же не маленький, Андрей Иваныч, вы прекрасно понимаете, зачем себя...
