Я готов был его растерзать! Андрей улыбнулся.
- Вот именно, Евгений Павлович, зачем? Я думаю, мы поняли друг друга. Но если хотите, я готов поговорить с вами на эту тему в индивидуальном порядке. Я скоро...
Как только Андрей вышел, Томилин рванулся к Пухову.
- Врезать бы тебе, дядя моей тети...
- Отставить! - Я силой оттащил Томилина в сторону.- Пухов, зайдите ко мне. Первой смене приступить к заготовке снега.
Меня душил гнев - плохой помощник в предстоявшем объяснении. Пухов нервничал, лысина его покраснела. Я его ненавидел. Он сразу же перешел в наступление.
- У вас, Сергей Николаич, на станции есть любимчики и козлы отпущения, так дальше продолжаться не может. Вы обязаны призвать Томилина к порядку!
- Тяжело вам, наверное, с нами, Пухов.
- Если вы насчет Андрея Иваныча, то я только хотел проявить чуткость. Когда у моего друга нашли в легком опухоль...
- Да, не только Томилин, многие могли не сдержаться...
- То есть? - с вызовом спросил Пухов.
- То, что вы слышали.
- Если и начальник станции так рассуждает, я обращусь к товарищам!
- Прекрасно. У меня будет повод вынести этот случай на обсуждение коллектива. Вас это устраивает?
- Пусть товарищи скажут!
- Думаю, они скажут мало для вас приятного.
- Я работал не хуже других!
- Едва ли они вспомнят об этом. Кстати, о работе. Вы настолько явно ею тяготитесь, что я пойду вам навстречу. С сегодняшнего дня вы освобождены от работы. У вас будет время на досуге подумать о разных разностях.
- Вы не имеете права!
- Ошибаетесь, такое право у меня есть. Теперь идите.
- Я этого не оставлю, вы ответите!
- Идите!
Пухов хлопнул дверью. Я выпил воды, прилег. В голове - сплошной гул от напора крови, наверное, пошаливает давление, нужно больше бывать на свежем воздухе. В этом недостаток погребенного под снегом помещения: через вентиляционные ходы воздух с поверхности пробивается слабо. Правильно Саша сделал, что выпустил Анд рея, пусть проветрит легкие.
Едва я успел об этом подумать, как Андрей вернулся. Он так устал, что только виновато улыбался и обзывал себя 'старой рухлядью', когда я помог ему раздеться и прилечь на кровать. Я вышел в камбуз и принес крепкого чая со сгущенкой. Андрей выпил, улегся поудобнее.
- Никогда не угадаешь,- сказал он,- о ком я все время думал.
- Тогда скажи сам.
- О Пухове.
- Зря придаешь значение его болтовне.
- Ерунда,- возразил Андрей,- это он так брякнул не подумав. Кстати, он только что извинился за бестактность - искренне, по-товарищески. Ты знаешь, что он был на фронте?
- Конечно.
- А что он заслужил два ордена и был трижды ранен?.. Я к тому, что иногда ты бываешь с ним резок. А таких людей с каждым годом остается все меньше, придет время, и их в праздники будут показывать по телевизору последних из могикан. Поговори с ним по-человечески, один на один, и постарайся понять, что с ним происходит. Только забудь на время, что ты начальник станции, иначе никакого разговора не будет... Ты меня не слушаешь?
- Андрей,- сказал я,- наши дела плохи.
- 'Обь'?!
- Да. Поиск практически прекращен, 'Обь' уходит домой.
Андрей долго молчал.
- Значит,- он медленно, с трудом приподнялся на локте,- то, что ты сказал ребятам после завтрака, было неправдой?
- Почему неправдой? Хотя, если уж быть честным до конца, пожалуй, так. С другой стороны, 'Обь' еще не ушла, Андрей, она уходит. Значит, есть шанс.
- Надеешься на чудо?
- Хочу надеяться.
- Врешь,- спокойно сказал Андрей,- не надеешься ты на него. Ты прекрасно знаешь, что, если поиск прекращается, шансов больше нет. Почему ты не сказал людям правду?
- Это было выше моих сил... Неужели ты не понимаешь? Ты же сидел за столом, слышал... Им трудно было перенести такой удар сразу. Я решил подождать, тем более что теоретически шанс все-таки есть... Ты меня осуждаешь?
- Я, Сергей, никого не осуждаю. Я тебя жалею.
- Почему?
- Не доверяешь ты людям. Ты, наверное, подсознательно считаешь всех нас этакими детьми, а себя - отцом. Суровым, мудрым, обремененным ответственностью за несмышленышей. И ты один знаешь, что они хотят, что могут, чего не могут. Тебе одному дано знать, что для них полезно и от чего их надо уберечь. Один ты. И ты ни на секунду не сомневаешься в своей мудрости. Раз ты начальник, ты мудр.
- Андрей, я...
- А ты послушай, послушай. Я ведь не только твой вечный зам, не только старше тебя и не только твой друг.- Андрей невесело усмехнулся.- Знаешь, в моей болезни есть даже преимущества. Пока здоров, можно не торопиться с правдой. Сегодня некогда, завтра неудобно, послезавтра некстати. Ничего, полежит правда-матушка, товар, слава богу, не скоропортящийся... А я, брат, откладывать больше не могу, у меня, может, как говорил Веня, дни сосчитанные...
- Да послушай же ты...
- Помолчи. Раз уж начал, скажу тебе все. Какую-то в последнее время я стал замечать в тебе сухость, начальственность какую-то, черт ее подери. Поддакивания с охотой принимаешь, сам знаешь, кого имею в виду, все авторитет свой блюдешь, как старая дева невинность. Мода, что ли, пошла такая, чуть человек на ступеньку приподнялся, лишний раз не улыбнется, не пошутит. Чисто атланты кругом - будто земной шар на загривках держат! Кто тебе дал право утаивать от ребят правду? У тебя что, монополия на правду?
- Еще один, последний сеанс связи, и тогда скажу.
- Не обижай ребят.- Андрей надолго замолчал. - Значит, остаемся... Ну, что ж, выходит, не удастся...
- Что, Андрей?
- Что, что...
- Ты сегодня отлично выглядишь, дружище!
- Не надо, Сережа, мне эти словесные инъекции ни к чему. Сколько смогу - протяну, стыдно тебе за меня не будет. Немножко, правда, обидно, что рановато, но я не боюсь. Оглядываясь назад, мне краснеть не за что, совесть, у меня чиста. Кривыми путями не ходил, ближнему ножки и не подставлял, семью любил. И незачем сожалеть и печалиться. Помнишь, как ты сам год назад готовился уходить? Так и я, пожалуй, был бы счастлив, если бы это случилось со мной не дома, а здесь, на берегу, который и мне довелось обживать. Да и сохранюсь во льду, до самого страшного суда свежезамороженным. Сам ведь говорил,- Андрей усмехнулся,- что лучшей усыпальницы полярнику придумаешь... А теперь, Сережа, дай мне отдохнуть, я и в самом деле малость устал.
Кажется, ничего в жизни я не ожидал с таким лютым нетерпением, как этого последнего сеанса. Я буквально находил себе места: пилил и таскал снег, помогал Дугину в дизельной, вымыл пол в спальне, играл с Сашей в шахматы, но душа моя была в радиорубке. Почему, не знаю, я ведь и не надеялся на чудо,
