- Минуточку... Отличнейшим образом! Премного благодарен. Вот и разгадан этот дурацкий кроссворд... Что теперь делать?
- Спать, Евгений Палыч, а там видно будет.
- Холодно у нас в спальне, батареи нужно проверить.
- Теплее уже не будет, Палыч, солярки в обрез, экономим.
Пухов горестно закивал головой.
- Слышал... Веселая зимовка нас ожидает, как я понимаю... Полная благополучия и высокого смысла.
- Действительно, шли бы спать,- неприязненно буркнул Костя.- Киснуть мы и сами умеем.
- Хоть бы вы, Томилин, не превращались в метра. Последнее время все только тем и занимаются, что учат жить.
- И правильно учат, за дело.
- За какое дело? - повысил голос Пухов.
- Перечислить?
- Будьте любезны!
- Эй, выпру из дизельной! - предупредил я.- Брось, Костя, мне только вашего лая не хватает.
- А чего он заводит? - разошелся Костя.- Кто утром склоку с посудой затеял? Пухов. Кто Андрей Иванычу в душу плюнул? Пухов! Кто еще по второму разу зимовать не начал, а уже слезу вышибает? Знаем мы вас, Пухов!
Я и в самом деле хотел гнать их в шею, да рука не поднялась. Пухов как-то сгорбился, сник и стал совсем старый.
- Что вы обо мне знаете, Костя? - тихим и дребезжащим голосом сказал он.- Может быть, то, что, когда вы, с позволения сказать, пешком под стол ходили, я высаживался с 'морских охотников' в немецкий тыл? Или то, как от звонка до звонка двадцать два года отзимовал на разных станциях? То, что у меня старая и больная мама, для которой я единственная надежда и утешение? Что вы еще знаете обо мне, Костя?
А потом посмотрел на Костю так, что тот глаза отвел, и вышел из дизельной.
- Вот, обидел человека,- расстроился Костя.
- Ты уж действительно попер... Полегче бы надо.
- Надо, надо... Думаешь, не понимаю? У меня ведь у самого мать второй месяц в больнице... И Кира с дочуркой, всего три годика... Представляешь, что завтра будет, когда узнают? Сам, своей рукой в эфир отправил обрадовал... Душа на мелкие части разрывается, так болит...
...Рваная какая-то ночь была - ни поговорить как следует, ни подумать. Раньше в дизельную никто и не заглядывал, велика радость соляркой дышать, а сегодня будто сговорились, дверь так и хлопала. И хоть бы кто в сторону увел, анекдот, что ли, рассказал бы, посмеялся - так нет, каждый со своей тоской приходит, ждет сочувствия. Сначала Димдимыч целый час черную тучу нагонял, потом Валя про свою любовь к жене вздыхал, какая у него замечательная и к нему, недостойному, ласковая (с таким будешь ласковая! Всю жизнь под каблуком и деньги немалые привозит). А у меня из головы не выходил Пухов, так и звучало в ушах, как он это слово сказал: 'мама'. Такая в нем была боль и ласка, что у меня чуть слезы на глаза не навернулись. И его жаль и себя; моей-то мамы давным-давно нет, лица ее почти что не помню, одно слово 'мама' и осталось. Была б у меня мама, я б тоже знал, что хоть один на свете человек, а ждет, не променяет на другого, который поближе и рылом смазливее... Наконец пришел Саша, и только я обрадовался, что можно отвести душу, как вслед за ним заявился Дугин.
- Спасибо, что навестил,- сердечно сказал я ему,- очень я по тебе соскучился.
- А я по тебе нисколько,- умно ответил Дугин.- Просто интересуюсь, не запорол ли дизель.
- Хороший ты человек, Дугин, Хочешь, научу закрывать дверь с той стороны?
Пока он раздумывал, как бы поостроумнее окрыситься, Саша его спросил:
- Ты-то чего не спишь?
- Сколько можно, днем спал, ночью спал,- гордый за свой организм, ответил Дугин.- Мне, сам знаешь, твоих пилюль не надо.
- Женя,- с огромным дружелюбием спросил я,- а у тебя бывают какие-нибудь жалобы? Ну, на здоровье, питание, настроение?
- А зачем тебе? - подозрительно спросил Дугин.
- Да так, уж очень ты редкостный экземпляр: всегда всем доволен.
- Почему это всем? Думаешь, мне улыбается на каше полгода сидеть? Так и до катара желудка недолго.
- Не беспокойся, голубчик,- успокоил Саша,- гастрит обычно возникает на нервной почве, а у тебя нервы вполне исправного робота.
- Ты не очень-то обзывай, док!
- Вот чудак, да мы все тебе завидуем! - Саша очень удивился.- Спишь сном праведника, из-за очереди на книги не волнуешься, к уходу 'Оби' отнесся с исключительным спокойствием - словом, живешь и трудишься, как робот с его нервной системой из нержавеющей проволоки.
- А что мне, визг подымать? - Дугин был озадачен, поскольку не понял, обижают его или делают комплимент.- Я, может, больше тебя домой хочу, но раз надо, значит, надо.
- И чего ты, док, в самом деле от Женьки требуешь? - вступился я.- Он же изложил свою позицию: сидим в тепле, спим вволю, да и суточные, опять же, идут. Чем больше сидим, тем больше суточных, правда, Женька?
- Сказал бы я тебе...
- А ты скажи, скажи!
- Веня, не возникай,- со скукой сказал Саша.
Дугин посмотрел для престижа на шкалу, проверил давление, обороты все-таки старший механик, начальство - и вышел.
- Знаешь, детка,- проникновенно сказал Саша,- мне хочется здорово тебя отлупить. Кажется, зря я тебя воспитываю, бессмысленно трачу энергию.
- Не зря,- возразил я,- ты совершенствуешь мою психику.
- Дурак ты, Веня.
- Сам знаю, что дурак.
- Врешь. Настоящий дурак уверен, что он очень умный. Ты, Веня, конечно, не дурак, ты осел.
- Почему? - запротестовал я.
- А потому, что осел, причем из самых отпетых. Если раньше я легкомысленно полагал, что Филатов длинноух по своему юному возрасту, то теперь пришел к выводу, что осел он по своей сущности, до мозга костей и последней капли крови. Я нисколько не удивлюсь, если вместо членораздельной речи из твоей пасти извергнется: 'И-а! И-а!' И не ухмыляйся, я говорю серьезно. Давай же проанализируем, почему ты осел.
- Давай,- весело согласился я. Что бы Саша ни говорил, а я его люблю. До чего все-таки хорошо, что у меня есть Саша, не знаю, как бы я без него здесь жил. А еще вернее - не будь его, и меня бы здесь не было. А вот чего на самом деле не пойму, так это, что он во мне находит интересного: полстанции ревнует, что док больше со мной, даже Груздев и тот вопросительно смотрит, удивляется. А может, Саша просто догадывается, что, если в воду упадет, меня тут же ветром сдует вместо спасательного круга? Ладно, пусть буду осел, козел и ящерица, лишь бы подольше не уходил. Сейчас он мне выдаст, безусловно, по такой программе: веду я себя идиотски, раздражаю Николаича дурацкими выходками, трачу скудный интеллект на перебранку с Женькой и тому подобное.
- А, к черту,- вдруг сказал Саша.- Нотациями тебя не проймешь, а бить жалко, уж очень морда наивная. Вот что я тебе открою, детка: год нам предстоит на редкость паршивый. Такой паршивый, что хочется по- собачьи скулить на луну, пока глаза не покатятся золотыми звездами в снег, как сочинил твой любимый Есенин. Тебе плохо, Веня, мне плохо, всем плохо. И будет еще хуже. Мы, Веня, заперты, как птички в клетке; Николаич, мудрый человек, правильно сформулировал, что искать спасения можно только друг в друге, помочь себе можем только мы сами - и больше никто. Ты сострил насчет психики и попал в самую точку. В ней, этой загадочной психике - гвоздь вопроса: выберемся мы отсюда людьми или со сдвигом по фазе. А говорю я тебе все это столь высоким штилем потому, что меня очень беспокоит один человек.
