- Сбрасываешь, Ваня?
- Все сбросил... В одних кальсонах прилетим...
- Вижу барьер! Еще немножко, Ваня!
- Тяну...
- Давай, давай, Ваня!
Вот она, желанная, любимая... В жизни так не радовался при виде Антарктиды!
- Заходи с западной стороны, Ваня, там барьер ниже!
- Есть с западной стороны...
- Тянешь?
- Теперь дотяну!
- Ваня, давай хором: 'Помира-ать нам ранова-то...'
- Пошел к черту!
- Иду! Полосу видишь?
- Вижу.
- Не оставляй любовь на старость, а торможение на конец полосы!
- Спасибо, дай потом записать!
Одна за другой 'Аннушки' приземлились на полосу. К машине Крутилина бежали люди с каэшками и унтами.
СЕМЕНОВ
Из кают-компании доносились возбужденные голоса; я прикрыл дверь плотней, мне казалось, что я физически ощущаю чудовищное напряжение, которое пронизывало находящихся там людей.
- Слышишь, Ваня? Они уже одной ногой на Большой земле.
Белов и Крутилин пили чай, крутой и крепкий, почти что чифирь; Крутилин резко отставил чашку и обратил ко мне осунувшееся лицо.
- Не уговаривай, Сергей, я не девочка. Когда летел над открытым морем, так вспоминал дедушку, бабушку и председателя месткома товарища Мышкина!
- Так ведь долетел, Ваня? - с наслаждением прихлебывая чай, подал голос Белов.
- Без груза.
- Самолет можно еще облегчить,- напомнил я.- Вспомогательный движок скинуть, вот тебе сто килограммов.
- Капля в море.
Я готовился к этому разговору уже тогда, когда бежал с унтами к самолету Крутилина. Я чувствовал себя преступником. Передо мной сидел не остывший от пережитой опасности друг; он был опустошен, в его мозгу кинолентой прокручивались видения получасового полета на дымящей 'Аннушке', и едва лишь он поверил, что остался жив, как его снова заставляют садиться за штурвал. Но другого выхода у меня не было.
- Выкарабкивался ты, Ваня, из переделок и почище. Помнишь, как в Мирном садился на одной лыже?
Лицо Крутилина порозовело.
- Было дело...- но без удовлетворения припомнил он.
- А помнишь...
- Но тогда я только своей шкурой рисковал...
- Мы с Андреем были у тебя на борту.
- Так вы свои...
- Ручаюсь за ребят, они согласны.
- Год отзимуешь, на что угодно согласишься, лишь бы домой... Не помешай ты нам, Сергей, прилететь за тобой на ЛИ-2 - не было бы этого разговора. Себя вини.
- Запрещенный прием, Ваня. Сам знаешь, чем мог закончиться тот полет.
- Моторы остынут, поэты! - нетерпеливо возвестил Белов.
- Разогреем,- отмахнулся я.- Так летим, Ваня?
- Видишь, сивый клок? - угнетенно спросил Крутилин.
- Ну?
- Час назад он был черный, как уголь!
- Ай-ай-ай! - Белов насмешливо поцокал языком.- В любой цирюльне тебе за трешку такой вороной блеск наведут!..
- Люди устали, Ваня, очень устали.
- Хотят вместе со мной у Нептуна отдохнуть? - Крутилин становился все мрачнее.- Тягло-то у меня одно - и оно не тянет! Сообразил?
- Сдавайся, Ваня.- Белов похлопал его по плечу.- В случае чего на тот айсберг сядем, что на полпути. Снимай с ераплана всякую дребедень.
- Может, последние штаны прикажешь снять?
- А что? - с бесшабашной веселостью откликнулся Белов.- Механики тебе из консервной банки такой фиговый листок заделают, что Аполлон позавидует!
- Кончай канитель, Сергей,- устало проговорил Крутилин.- Нас два экипажа, итого восемь душ. Снаряжай Андрея и еще одного-двух, из тех, кого на раз курнуть осталось, и поехали. Выручал я тебя, когда мог...
- Значит, восемь человек останутся зимовать второй год...
Несколько часов назад я был бы счастлив, узнав, что смогу эвакуировать троих. Я и сейчас счастлив, что Андрей в любом случае улетит, он, безусловно, откроет этот краткий список. Кто кроме него? Конечно, Пухов это два, от него я избавлюсь с особым удовольствием. Груздев?.. Нет, Груздев останется, Нетудыхата больше заслужил право на Большую землю. Они улетят. Для всех остальных жизнь превратится в сплошную муку, много месяцев пройдет, прежде чем исчезнет боль от такого удара. Слишком частым был переход от надежды к отчаянию, от отчаяния к надежде. Вспомнился Пухов, его крик: 'Человек не рояль, Сергей Николаич, на нем нельзя играть!' Я представил себе, как войду сейчас в кают-компанию и скажу - ударю в душу, разобью в кровь, уложу наповал... Тошно мне стало от этой мысли.
- Зимовать второй год,- повторил я.- У меня, Ваня, нет власти заставить тебя лететь. Но не думаю, что там, на Большой земле, тебе будет легче от этого.
- Имей же совесть, Сергей! - с горечью воззвал Крутилин.- Мы и сюда летели - закон нарушали: на двух одномоторных над открытым морем. Ведь даже если долетим, начальство из меня лапшу резать будет. Не видать мне больше неба!
- Шевелев с нами, полярниками, пуд соли съел. Он поймет, Ваня.
- Как хочешь, не могу,- решительно отрезал Крутилин.
- Вот-вот, заштормит, Серега.- Белов встал, задернул 'молнию' куртки.'Обь' уйдет от айсберга, и тогда нам хана, будем зимовать вместе. Давайте, гаврики, ставить точку.
Коля меня поразил - я ждал от него другого. Я посмотрел ему прямо в глаза - в них читался какой-то намек, обещание! Наверное, так просто казалось, и было это только сочувствие: 'Хотел бы тебе помочь, но не могу, сам видишь - не могу'. Что ж, давайте - только не точку, восклицательный знак я поставлю! Нас трое в этой комнате, и все мы правы: Ваня в том, что не хочет лететь на машине, которой больше не верит, Коля в том, что времени больше нет, но я тоже прав. Горько тебе Ваня, станет от этой правды...
- Что ж, Ваня,- сказал я,- что ж, дорогой ты мой Иван Петров сын, тогда вместе с экипажем ты будешь зимовать здесь, со мной.
Крутилин изумленно развел руками.
- Ну, даешь ты, Серега, ну, ты даешь!
- Надеюсь,- я стал максимально резок,- ты не станешь отрицать моего права на такое решение?
- Воля твоя, но с людьми все равно не полечу.
- Решено,- кивнул я.- Сколько возьмешь на борт, Коля?
- Шесть гавриков и по шесть кило барахла на брата.
- Бери семь без всякого барахла.
- Заметано.
Крутилин смотрел на меня невидящими глазами.
- Ты это всерьез, Сергей?
- Куда уж серьезнее, Ваня. Твои ребята только полгода не видели Большой земли, а половина моих уже
