- Пингвинам аппендиксы вырезать, что ли?
- Смотри шире, Веня, смотри шире! Человечество не столь богато, чтобы швыряться четырнадцатью миллионами квадратных километров суши. Когда-нибудь на месте наших крохотных станций вырастут города, и наши потомки вспомнят о тех, кто обживал этот материк, кто был первым. Вспомнят тебя, Веня, и помянут тихим, добрым словом.
- Меня - сомневаюсь,- Веня хохотнул,- а вот Костю наверняка, На тысячелетия память о себе оставил.
- Брось трепаться,- испуганно пробурчал Костя.
- Когда мы пришли на озеро Унтерзее,- продолжал Веня,- пообедали, гляжу: Костя куда-то исчез. Пошел искать. Слышу стук какой-то, иду на шум: стоит Костя, от усердия язык набок свесил и зубилом на скале высекает: 'Здесь был Костя Томилин!'
Из радиорубки высунулся Скориков, пошарил по кают-компании глазами, кивнул Николаичу. Тот спокойно встал и не торопясь пошел в рубку.
Мы переглянулись. Никто ничего не сказал, но лица у людей вытянулись. Мы стали необыкновенно чуткими к нюансам. Ну, позвал Димдимыч начальника на связь: что здесь такого? Раз самолеты летят, связь должна быть непрерывная... Погода отличная, полоса - как танцплощадка, хоть пляши на ней! Ничего вроде бы произойти не может, а лица вытянулись, улыбки замерзли.
В коротком кивке Димдимыча, в спокойной, даже чересчур спокойной походке Николаича мы уловили тревогу.
Веня хотел было повторить свой фокус - подсунуть под дверь рукавицу, но Андрей Иваныч сказал:
- Не надо, Веня. Потерпи, скоро узнаешь.
- Кто еще чай пить будет? - излишне бодрым голосом спросил Горемыкин. Ему никто не ответил.
- Чего они там? - не выдержал Пухов.
- Наверное, играют в шахматы, - попытался пошутить Груздев.
Семенов тщательно прикрыл дверь и взял микрофон. Слышимость была хорошая, и разговор шел по радиотелефону.
- Слушаю тебя, Петрович, прием.
- 'Аннушки' в полете, Сергей, 'Аннушки' в полете... Машина Крутилина барахлит, машина Крутилина барахлит... Настраивайтесь на УКВ, на их волну... Настраивайтесь на ультракороткие... В случае чего примите возможные меры... возможные меры...
- Понял тебя, Петрович, понял... Что с Крутилиным?
- Что-то с двигателем, Крутилин теряет высоту, теряет высоту... Трудно отпускает Антарктида, Сергей, трудно... До связи.
БЕЛОВ
До чего ж она тонкая и ненадежная - ниточка, на которой раскачивается человеческая судьба! Как подумаешь, от каких случайностей она зависит,- даже весело и страшно становится. Ну, бывают обстоятельства, которые сильнее нас и против которых не попрешь - скажем, такие явления природы, как ураган, цунами, землетрясения и тому подобное: здесь от тебя требуется только надеть чистое белье (если успеешь) и верить в счастливую звезду. Но ведь случается, что от пустяка - от взгляда, одного лишь вскользь брошенного взгляда, судьба зависит! Покосился налево - одна судьба, направо посмотрел - совсем другая...
Летел я однажды на ЛИ-2 из Хатанги в Певек и приземлился на ночлег в Чокурдахе. Устроились мы в летной гостинице, пошли ужинать и услышали в столовой разговор: где-то в районе Хромской губы на берегу Западного залива попала в беду группа геологов, с которыми три недели назад прервалась связь; летал туда ПО-2, но сел на вынужденную, еле вытащили экипаж; много раз летали другие, но не нашли. А шесть человек геологов недели две сидят без продовольствия и топлива, если еще живы, конечно. Послушали мы, переглянулись и единодушно решили влезть в эту историю: во-первых, потому, что был у нас не какой-нибудь 'кукурузник', а ЛИ-2, а во-вторых, район Хромской губы я знал, как свою биографию: два сезона проработал там с изыскателями и так им угодил, что одному озеру, в котором было рыбы больше, чем воды, присвоили мое имя. Геологическое начальство чуть не в слезы: 'Братцы, родные, выручайте!' Запросили разрешение, изучили обстановку, полетели.
Э, думаю, провожают нас объятиями и поцелуями, а как встречать будут? Знал-то я Хромскую губу в марте - апреле, а нынче на дворе декабрь - очень, товарищи, большая разница. Полярная ночь, луна светит на все конфорки, а внизу темень, глухая и непробиваемая. Полетали часов пять, запас осветительных ракет истребили, все глаза проглядели - никого и ничего, а ведь если б услышали геологи самолет, костер бы развели, на то весь расчет был... А может, не из чего им тот костер жечь? Делали поисковые галсы до последней копейки, а когда бензина в баках осталось прилететь домой, взяли курс на Чокурдах. Летим в отвратительном настроении, рычим друг на друга, и вдруг мне померещился внизу светлячок. Круто развернулся, прошел обратно тусклый, крохотный, но светлячок! Запустили последнюю ракету - они! Бегают по берегу, руками размахивают - показывают, куда мне садиться. Ракета погасла, пошел на посадку почти что вслепую, машину затрясло, стало швырять туда-сюда, ну, думаю, погубил самолет. Плохо дело, но зато рация имеется, неприкосновенный запас продовольствия, как-нибудь выкрутимся и людей спасем. Сделал два десятка 'козлов', удержал машину, глянул на след - батюшки! Камни, выбоины, ропаки - на что садился?
А геологи дошли окончательно, двое уже не вставали, а остальные еле ноги передвигали: продовольствие и топливо давно кончилось, жевали ремни и принялись за унты. Оборвались, обморозились, прощались с жизнью. Когда услышали самолет, последние остатки топлива слили в консервную банку и подожгли - тот светлячок я и увидел... Соорудили мы с грехом пополам подобие полосы, усадил я их, заросших, черных, привез в аэропорт, там их встретили, обогрели и отмыли... Ну, а все остальное уже неинтересно, пошла лирика. Только ребята потом смеялись, вспоминая, как Белов садился... по консервной банке.
Так случилось и у нас на 'Оби': не усмотри Петрович среди тысячи айсбергов тот обломок шельфового ледника, проскочи мимо - зимовать бы Сереге и его братве второй год от звонка до звонка. И еще повезло: море было как скатерть, ветер упал почти что до нуля - тоже один раз в високосный год бывает в этих широтах. Подошла 'Обь' к айсбергу впритирку, прижалась к нему, как жеребенок к кобыле, при посредстве ледовых якорей, и мы, ловя миг удачи, быстренько выгрузили стрелами 'Аннушки' на природой созданный авианосец длиной метров четыреста и шириной полтораста. В буйных мечтах лучшей полосы не вообразишь, во сне не увидишь!
- Поторопись, пока черт спит,- напутствовал меня Петрович.- Учти, ежели заштормит, убегу я от этого айсберга так, что пятки засверкают! Зимовать тебе тогда со своим другом Серегой.
Честно говоря, очень нам не хотелось торопиться - бортмеханики спали и видели в моторы залезть, поправить сбрую. Дело прошлое - открою вам один секрет, про который знали только мы с Ваней Крутилиным да наши экипажи.
Прошедший сезон был для 'Аннушек' на износ: месяца три без выходных мы обслуживали геологов и гляциологов, возили их по куполу из одной географической точки в другую, каждый день производили аэрофотосъемку, садились куда придется и взлетали па святом духе. Словом, досталось 'Аннушкам' на орехи; бортмеханики в ногах валялись, клянчили хоть неделю на профилактику, а я им не то что неделю, дня дать не мог: полетела бы к черту программа. Понадеялся, что займемся профилактикой в море, подчистим двигатели и подтянем упряжь - куда там! Что ни день, штормило, экипаж - в лежку, да еще мело, било сырой крупой: не только моторы, лица открывать не хотелось.
Вот вам и наш секрет: ресурс у 'Аннушек' был на исходе, а по документам часов сорок назад кончился, и не профилактика уже была нужна, а капиталка. И прикажи нам лично сам господь бог лететь, скажем, на аэрофотосъемку или с геологами на россыпи драгоценных камней (не ухмыляйтесь, сам на Беллинсгаузена и Новолазаревской подобрал горный хрусталь, гранаты и аметисты), мы бы в ответ зевнули с подвыванием: нате, взгляните на документы своим всевидящим оком, вылетали мы ресурс. Но совсем другое дело - вытащить ребят с Лазарева, здесь нам с Ваней документы обнародовать не обязательно. Тем более что пошел по кораблю скверный слушок, что Андрей схватил то ли чахотку, то ли еще похуже: тут уже вместо двигателя примус поставишь, а полетишь. Так что вопрос 'лететь или не лететь', как говорится, на повестке дня не стоял. Ну, конечно, скребли на душе тихие кошки, но если к ним, сволочам, прислушиваться, лучше тогда сложить крылышки и продавать в киоске газеты. Когда собираешься в полет, все сомнения положено оставить на земле, там они будут сохраннее. Этой мудрости меня научил мой комэск Спиридонов, который
