возбуждения я еще в жизни не испытывал.
Костя умоляюще прикладывал палец к губам и делал страшные глаза.
- Нашли айсберг, Сергей, набрели на айсберг! - в мертвой тишине доносилось из микрофона.- В сорочках ты со своими ребятами родился, в сорочках! Такие айсберги раз в пять лет встречаются! Высота вровень с бортом, столообразная поверхность, идеальная взлетно-посадочная! Весь экипаж ходуном ходит... Стали на ледовые якоря, готовим 'Аннушки' к выгрузке, ладим самолеты! Как понял? Прием!
- Понял тебя, Петрович, понял хорошо.- Николаич, улыбаясь, посмотрел на Костю, который начал вскидывать руки и беззвучно кричать 'ура'.- Спасибо, Петрович, спасибо всем. Все же проверь, не подточен ли айсберг, лишний раз проверить не мешает. Полоса у нас размечена, еще подчистим. Прием.
- Все проверили, Серега, айсберг как новенький! Через несколько часов надеемся вас снять... вас снять... Летят Белов и Крутилин, Белов и Крутилин... Каюты для вас готовим, черти! Черти, говорю! Братве ящик пива... Пива, говорю! Прием!
- Спасибо, Петрович, спасибо! - Николаич укоризненно погрозил пальцем Нетудыхате, который вдруг сел на пол и заплакал: - Ждем летчиков с нетерпением! До связи!
Он положил микрофон, вытер со лба пот.
- Летим, братцы, летим! - Костя выбил чечетку на месте.- Самому не верится, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы!
- Боишься? - засмеялся Николаич.
- Знаю я Антарктидушку, с характером женщина!
- Да уж, не любит случайных поклонников... Ну, Андрей... ну, ребята...Николаич развел руками.- Валя! Тащи ее, заветную... Погоди, обе сразу! Все свои заначки - на стол!
Горемыкин всплеснул руками и куда-то исчез, а мы высыпали в кают-компанию, что-то нечленораздельное орали, обнимались и целовались.
Вдруг я увидел Дугина, радостного, счастливого, и меня что-то кольнуло: вспомнил про Веню. Я еще не знал, что у них произошло, но мне стало совестно, что в трудную для этого длинноухого минуту я бросил его одного. Первая мысль была такая: а, пусть на свежем воздухе остудит горячую голову, но унты уже сами несли меня наверх.
Нас встретил дружный рев. Николаич открывал, запотевшие бутылки, а Костя взывал:
- Старушке 'Оби' гип-гип...
- Ура!
- Белову и Крутилину гип-гип...
- Ура!
- Косте Томилину гип-гип...
- Ура! - гаркнул по инерции Нетудыхата, и под общий смех Николаич стал разливать коньяк по чашкам.
Мы выпили за 'Обь', за летчиков и за их удачу. Коньяк был ледяной Валя, оказывается, прятал бутылки в вентиляционном ходу - и упал в желудок куском свинца, но быстро набрал тепло и взбудоражил кровь. Я толкнул Веню в бок: 'Выше нос, карапуз!' - и Веня ответил слабой улыбкой выздоравливающего. Я уже все знал и очень его жалел. Ничего, обойдется, не такие раны молодость заживляет!
Димдимыч, и без коньяка малость опьяневший, дурачился:
- Официант! - капризным голосом.- Дюжину пива и воблу!
Костя набросил на руку полотенце, услужливо изогнулся.
- Гр-ражданин клиент, с воблой неувязка.
- Па-ачему неувязка?
- Музей закрыт.
- Какой-такой музей?
- Археологический, Гражданин, там последняя вобла в виде экспоната.
- Беза-абразия! - не унимался Димдимыч.- Жалобную книгу!
-- Гр-ражданин клиент, с жалобной книгой неувязка.
- Какая такая неувязка?
- Пингвин сожрал,- сделав по возможности тупое лицо, поведал Костя. И, не выдержав роли, завопил: - Живем, братва! Николаич, пусть док несет свою канистру!
- Правильно,- поддержал Груздев.- Сидит на ней, как собака на сене. Сам начальник приказал ликвидировать заначки!
- Георгий Борисович,- с крайним удивлением констатировал я,- не верю своим ушам. Вы - изволите пошучивать! Вы - острите!
Груздев перегнулся через стол и доверительно заорал, перекрывая шум:
- Саша, идите ко всем чертям! Я получил слишком много положительных эмоций! Чем воспитывать подвыпившего Груздева, лучше тащите канистру или, на худой конец, изобразите кого-нибудь!
О канистре не могло быть и речи, а последнее предложение было поддержано с энтузиазмом.
- Давай, док, телефонный разговор!
- Тишину артисту!
- Микрофон,- потребовал я у Кости.- Кого приносим в жертву?
Под отчаянные протесты пострадавших жертвами были намечены Горемыкин и Нетудыхата.
- Алло, алло, Таю-юшенька! - Тонкому голосу повара я придал максимальную слащавость.- Это я, солнышко, твой Валя... Почему я приехал без телеграммы? Куда приехал без телеграммы? Я еще никуда не приехал... Я не с вокзала звоню,- я с Лазаревской звоню... Нет, не с той, которая под Сочи, а совсем наоборот... Да, в Антарктиде... Очень хочу видеть тебя и нашу ма-а-ленькую козочку, но сейчас никак не могу. У нас проводится важный научный эксперимент...
- Сможет ли человек выдержать две зимовки подряд,- подсказал Груздев.
- Это не я сказал,- продолжал я сюсюкать в трубку,- это у нас здесь один шутник завелся. Да, клоун. Я очень жалею, но придется чу-уточку задержаться. Ну, может быть, на годик. Всего один ма-а-ленький годик... Что женщины? Какие женщины?
Среди общего смеха выделялся чуть визгливый смех Пухова.
- Что ты говоришь, откуда здесь может быть женский смех? Это смеется наш аэролог Пухов. Он не очень похож на даму. Таю-юшечка, поверь, здесь нет никаких женщин, не считая пингвинок... Что? Да не блондинок, я тебе говорю, а пингвинок! Даю по буквам: повидло, имбирь, навага, Груздев, витамины, Иван Нетудыхата... Алло! Ну, вот, не верит, бросила трубку...
- Дон-Жуан! - набросились ни Горемьшина.
- Изменщик!
- Але! - пробасил я в трубку и все стихли.- Оксана? Це я. (Нетудыхата погрозил мне кулаком.) Ну, а хто ж... Да з Антарктиды, щоб ее перекорочило... Чего до дому не иду? Та билетов у кассе не мае... Та я шуткую, пароход наш скрозь лед не може пробиться. Що? Лед ломиком можно продолбать?.. Але! Насчет мине не волнуйсь, условия у нас, як у городе. Да, и телевизор и ванная, по субботам концерты, футбол, а як же... Ну, бывай, тут щец принесли рабочему человеку...
Николаич встал, поднял руку.
- Минутку внимания, друзья... С удовольствием продлил бы застолье, но время не терпит. Скориков, держать непрерывную связь. Нетудыхате, Дугину и Филатову подготовить дизель к консервации. Всем остальным - на расчистку полосы.
В последние дни почти не мело, и полоса, размеченная бочками, была в хорошем состоянии. Мы еще разок прошлись по ней для успокоения совести и отправились домой.
Самолеты уже вылетели, часа через два они будут здесь. Николаич приказал слить воду из системы отопления, на станции стало прохладно и неуютно. Вещи ребята упаковали, вытащили их в кают-компанию, которая сразу потеряла свой обжитой вид и превратилась в зал ожидания. Люди переговаривались, смеялись и украдкой поглядывали на часы. С каждой минутой холодало. Я уложил Андрея Иваиыча в постель, хорошенько его укутал и пошел с Нетудыхатой покрывать брезентом тягачи: им предстояло мерзнуть в одиночестве целый год. Когда я вернулся, в кают-компании готовились к чаепитию, а у постели Гаранина сидел Груздев.
- На кого вы меня оставили, Саша? - пожаловался Андрей Иваныч.- Этот сухарь не позволил мне
