РЕШЕНИЕ
Евсей Маркелыч прирос к скамье. Все было сказано. И все было ясно. Давно следовало встать и уйти. Но он сидел, тискал в жестких ладонях фуражку, глядел в распахнутые створки окон, где лежали поздние, переходящие в чернь ночи сумерки, и не мог решиться встать. Встать - это значило согласиться. Встать - это значило принять все на свои плечи. И он сидел и молчал, чего-то еще выжидая.
Это - и именно так - понимали и Петр Федорович, впотьмах жадно куривший папиросу за папиросой, и парторг леспромхоза Иван Антонович Глущенко, и Трифон Васильевич, начальник рейда. Они много уже говорили, и теперь, если замолчал Евсей Маркелыч, следовало и им помолчать. Дождаться, когда он встанет и тем самым скажет: да.
Фиолетовое небо быстро темнело, как темнеет промокательная бумага, положенная на разлитые по столу чернила. Вызывающе четко где-то за спиной Евсея Маркелыча отщелкивал доли минут маятник ходиков.
- Значит, плыть? - наконец сказал Евсей Маркелыч.
Ему никто не ответил. Много раз повторялось, что надо плыть. Зачем же еще говорить!
Петр Федорович встал:
- Ты подумай еще. Мне хочется, чтобы ты сам понял.
- Пошел я! - глухо сказал Евсей Маркелыч. - А слово мое: что ж, согласен, коли так дело сложилось...
Наткнувшись на стол и с сердцем двинув его в сторону, он ощупью отыскал дверь, толкнул ее ногой и исчез в темноте.
Петр Федорович вышел следом за ним на крыльцо, постоял, прислушиваясь к его неровным шагам, и мягко сказал через плечо:
- Трифон Васильевич, надо будет им одеждой, обувью подсобить.
Начальник рейда неохотно откликнулся:
- Где взять? Нет у меня лишнего.
- Дай из нелишнего.
- И нелишнего нет.
- Все равно дай. Ты понимаешь: девчата ехали на неделю, кто в чем; есть и вовсе налегке. Дай.
- Ладно.
Петр Федорович вернулся на свое место.
- И снасть запасную - все, что есть у тебя на складе, им отдай.
- С этим дело проще, кое-что наберу.
- Команду бы усилить, человека три мужиков, - вмешался Глущенко.
- Этого не могу. Сами знаете, Иван Антонович, нет на рейде ни одного мужчины, все в низовьях с плотами.
- Знаю. И все-таки есть.
- Где? Кто?
- В Енисейске на ремонте 'Сплавщика' у тебя четверо мужчин занято.
Начальник рейда покачал головой:
- Это квалифицированные рабочие. Их снимать нельзя.
- У тебя срочного ремонта, кроме 'Сплавщика', нет, - возразил Глущенко.
- Срочного нет, а вообще ремонтных работ много и квалифицированных рабочих не хватает.
- Пусть оставшиеся напряженнее поработают, - не уступал Глущенко, - а этих, как закончат ремонт, вместе с пароходом пошли. Пойми: девчатам нелегко будет.
- Понимаю. Но...
- Пошли! - строго сказал Петр Федорович. - Иван Антонович правильно говорит: нельзя это задание только на плечи Евсея Маркелыча с его командой перекладывать, на всех надо разложить.
- Сделаю, - помолчав, ответил начальник рейда.
- И еще одного человека надо послать, - сказал Глущенко. - Меня надо послать.
- Сразу, отсюда? - спросил Петр Федорович.
- Да.
- А если тебе сперва в Енисейск поехать и поторопить людей с ремонтом? Так будет не лучше?
- Пожалуй, лучше, - согласился Глущенко. - Здесь, пока плеса ровные, тихие и погода хорошая, поплывут одни. А я в Енисейске, может быть, еще и из одежды им чего-нибудь достану, кроме того, что даст Трифон Васильевич.
- Договорились...
У кузницы лоцман столкнулся с Александром.
- На плот, Евсей Маркелыч? - спросил Александр, прибавляя шаг, чтобы не отстать от него.
- Куда же еще!
- А ты, кажется, в баню хотел?
- В баню? Будет всем нам баня, - сказал лоцман так, что Александру не захотелось его расспрашивать.
Молча они спустились с косогора - галька трещала и сыпалась под ногами, - молча приблизились к лодке.
- Ну, а ты, парень, зачем? - неожиданно спросил Евсей Маркелыч. Взялся за лодку и толкнул ее на воду.
- То есть как - зачем? - удивленно спросил Александр. - На плот. Ночевать.
- Ночевать? - повторил Евсей Маркелыч. - Чего ж тебе на плоту ночевать? Взял бы в деревне устроился. Лучше... Либо в лодке переплыл бы Енисей на ту сторону, да и пешим ходом в Утесову и в Кондратьеву, значит. Недалеко здесь.
- Не понимаю...
Лодка покачивалась на воде. Словно придавленный темнотой, глухо шумел порог. На плоту мерцал небольшой костер.
- Может, Петр Федорович тебя на катере свезет? - не скрывая раздражения, сказал Евсей Маркелыч и занес ногу в лодку. - Поговори с ним.
- Да чего же ради я с плота уходить буду? - сказал Александр, все еще не понимая сердитого тона Евсея Маркелыча. - В Куликову мы все равно мимо Утесовой поплывем...
- В Куликову мы не пойдем.
- А куда же? Здесь остановимся?
- Вниз! И мимо Куликовой, и мимо Утесовой, и мимо всего-всего на свете пойдем. На самый Дальний Север нам плыть велят. Еще почти на две тысячи километров.
- На самый Север! - удивленно воскликнул Александр. - Ого-го!
- Вот тебе и 'ого-го'! Осень... а с кем поплыву? Одни ведь девчата. Тебе-то что: здоровому парню ходить по Кондратьевой, фасон каблуками давить... знаю.
- Чем же я виноват? Ты что на меня-то сердишься? - примирительно сказал Александр.
- Мне черт сейчас попадись - разорву на части! - закричал Евсей Маркелыч и оттолкнул лодку.
Александр вскочил в нее на ходу.
Евсей Маркелыч работал веслами так, будто хотел выворотить всю реку. Шумно вздыхая, сплевывал на воду.
Девчата с плота, заслышав плеск воды, весело окликали:
- Евсей Маркелыч! Дядя Евсей!
Он не отзывался.
Течением лодку снесло к нижнему концу плота. Евсей Маркелыч не захотел подниматься. Вылез на бревна, сказал Александру:
- Хочешь, поднимайся один, не то девчат пошли - пригонят лодку на место.
Из темноты спросил раздраженно:
- Варвара в деревне ночевать осталась?
И не стал ждать ответа - ушел.
Сообщение о том, что плот будет сплавляться на Север, сначала девушек сразило. Притихшие, сидели
