- Не жалко... - не то спросил, не то подтвердил Степан, оглядываясь на Афимью.
- Нисколечко, - сказала Афимья.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
А 'СПЛАВЩИКА' НЕТ
Перед самым Верхне-Тумбасовом Евсей Маркелыч опять расхворался.
- Эх, рано я начал подниматься с постели, надо было отлежаться как следует, - упрекал он сам себя, поглаживая рукой левый бок: болело сердце. Ну, вы глядите там лучше...
Лоцманскую вахту теперь по очереди, но каждый самостоятельно, несли Ирина Даниловна и Александр.
- Ежели что, чаще спрашивайте...
К селу плот подошел днем. Моросил мелкий дождь. Желтые, глинистые берега оползали. В каждой, даже маленькой ямке блестели мутные лужицы. По пословице: летом бочка воды - ложка грязи, осенью ложка воды - бочка грязи. На голом, безлесном берегу село казалось промокшим насквозь, как те люди, что сегодня провели ночь под дождем на вахте.
- Вот что, Варвара, - сказал Евсей Маркелыч, подозвав к себе Варю, - на берег я не поеду, зря под дождем мокнуть не стану, не то совсем расхвораюсь. Поезжай ты. Возьми с собой еще кого из девушек. Спросишь на рации нам радиограмму. Ежели есть - привезешь, посмотрим, что нам дальше делать. Нет ничего - дай сама радиограмму, напиши, что в Бакланихе на зимовку становимся.
- На зимовку? - дрогнувшим голосом спросила Варя. - Значит, плыли, плыли, и все зря?
- На зимовку, - сухо повторил Евсей Маркелыч. - И не зря. Куда больше чем полдороги мы все-таки сделали. Весной легче будет доплавить.
- Да ведь в низовьях-то сейчас, в зиму, лес нужен! Чего ради старались мы? - сказала Варя и от обиды чуть не расплакалась.
- Сам я не понимаю, что ли? А поплывем - вовсе погубим. И весной тогда не будет его. После Бакланихи хороших отстойных мест не сыскать. Течение тихое становится, без парохода нет скорости у плота. Сто раз я пересчитывал: и штормы не помешают - все равно идти самосплавом вряд ли до конца хватит времени, затрет нас на плесе шугой, морозом схватит. Нет, нет, без парохода никак дальше Бакланихи идти нам невозможно. И меня тоже сердце вовсе замучило. Что это: день хожу, а три лежу.
Варя с беспокойством посмотрела на отца. Подсела к нему и, стараясь казаться беспечной, попросила:
- Папка, езжай-ка на берег ты сам. Заодно зайдешь в больницу.
Евсей Маркелыч осторожно повернулся.
- Нет, - отказался он, - я себя знаю. Ничего, отлежусь и здесь. Промокнуть на дожде для меня сейчас хуже всего.
Он не сказал главного: что его могут положить в больницу и тогда им одним плот не суметь довести даже и до Бакланихи и поставить там на зимовку.
Варя кликнула с собой Лушу.
Лодка причалила к нижнему концу села. Здесь рос невысокий северный березняк. Листья давно опали и густо покрывали холодную землю. Все вокруг было серым или желтым, только изредка синели еще не убитые морозом горечавки.
Увязая в липкой глине, девушки поднялись косогором, вошли в село.
На рации никаких радиограмм в адрес плота не оказалось.
- Но, - снимая наушники и близоруко щуря глаза, предложил радист, сейчас мое время со Стрелкой, и я могу, если удастся, вызвать их на прямой к аппарату. Вызвать? Кого?
Он поглядел на круглые часики, вделанные в переднюю стенку передатчика, и застучал ключом. Немного погодя остановился, прислушался к ответным пискам, похожим на чиликанье стаи воробьев, и сказал:
- Послали за начальником рейда. Что ему передать?
Варя написала на бланке: 'Где 'Сплавщик'?' - и подала радисту. Тот молча кивнул головой, тотчас же отстукал ключом и придвинул к себе целую стопку своих, служебных радиограмм. Работал он быстро, то отщелкивая ключом длинные рулады, то вслушиваясь в галдеж и возню воробьиной стаи в мембранах черных наушников. Девушки молча следили, как бегает по бумаге широкая рука радиста, переводя на понятный язык этот птичий разговор.
В дальнем углу комнаты на маленьком столике стоял большой, красивый радиоприемник. Включенный на самый тихий тон, он нежно-нежно передавал какую-то протяжную и грустную песню. Варя и Луша подошли ближе. Давно они не слышали такой красивой музыки. Но песня закончилась, и радиоприемник замолк. Потом в нем что-то щелкнуло, и диктор отчетливо сказал: 'Говорит Москва. Передаем последние известия...'
Варя улыбнулась Луше:
- Москва!..
А диктор продолжал:
'...на передовых предприятиях страны широко развернулось предоктябрьское социалистическое соревнование. Коллектив станкостроительного завода 'Борец' принял на себя обязательство в оставшиеся два месяца закончить годовую программу и дать валовой продукции сверх плана не менее как на полмиллиона рублей. Уже сейчас завод 'Борец' довел ежедневный выпуск продукции на главном конвейере до довоенного уровня. Строители Джезказганского медеплавильного комбината вызвали на соревнование коллектив...'
- Ох, Лушка, душа моя кипит! - шепнула Варя подруге. - Смотри, как всюду...
Они обе склонились к радиоприемнику, увлеченные той поэзией цифр, которая всегда особенно близка человеку, видящему в труде самое для себя дорогое.
Наконец радист позвал Варю:
- Начальник рейда явился. Читайте.
На листке бумаги стояли слова:
'Кто спрашивает?'
Не задумываясь, Варя ответила:
'Лоцман'.
Радист окинул ее критическим взглядом, но ничего не сказал. И через минуту протянул новый листок бумаги:
'Сплавщик' вышел из Енисейска девятого полной исправности тчк Полагали зпт что давно находится вместе вами зпт других сведений не имеем зпт срочно организуем розыски тчк Как продуктами?'
Вздохнув. Варя ответила одним словом: 'Есть'.
Новый вопрос:
'Каком состоянии плот?'
Варя написала 'плохом', но сразу же зачеркнула и ответила: 'Оборвана левая цепь зпт идем запасной зпт управлять трудно зпт штормом выбило сто шестнадцать концов'.
Стрелка не удовлетворилась:
'Большой шторм?'
Варя пожала плечами: как ответить? И написала:
'Порядочный'.
И опять не понравилось Стрелке:
'Подробнее тчк Какая погода?'
Варя писала:
'Дождь и ветер тчк Холодно'.
А Стрелка не унималась:
'Какой силы ветер?'
Варя умоляюще посмотрела на Лушу. Та пожала плечами.
'Большой'.
Но радист усмехнулся, перечеркнул и сам написал:
'Сегодня утром тихо тчк Вчера шесть баллов'.
На этот раз Стрелка долго молчала, и радист потянул было руку к своим радиограммам, но тут снова зачиликали воробьи, и на бумаге появилось:
