'Сейчас я передам трубку одному твоему знакомому, тебе будет интересно'. И я слышу голос... Кого, ты думаешь?
- Не знаю.
- Низкий, бурчащий, вечно недовольный голос незабвенного Паулса. 'Раймонд?! Ты в Париже?!' - 'Ну да. Узнаю этот, как всегда, гадкий голос'. Паулс всегда находил меткие выражения. Порой такие, как обухом по голове. У меня в самом деле по тембру голос не из приятных. И еще он дал понять, что по ночам, под одеялом, слушает 'Свободу' и оттуда знает мой голос. Все наши 'голоса' считались тогда 'гадкими'.
Парсла уговаривает меня приехать в Париж на встречу со старыми друзьями. 'А Раймонду это не помешает? - спрашиваю.- Ты же знаешь, не все так просто'. Она опять передает трубку Паулсу. 'Раймонд, я все же должен тебя предупредить. Ты понимаешь? Чтобы не навредить тебе'.- 'Не-е-ет. Что мне?.. Я с ними... Меня же туда...' Он бурчал что-то невнятное, но я понял, что ему ничего не страшно.
Мы с Ларой еще не были в Париже, потому приняли предложение. Поехали на своей машине 'Пежо-604'. Добрались без приключений.
Парсла устроила нас в симпатичный отель, почти в центре. Сама она работала теперь при ЮНЕСКО, часто навещала свою маму в Риге, но ей это проще - у нее был другой статус.
С Паулсом мы провели два полных дня. Ходили по разным выставкам, посетили центр Помпиду. Так совпало, что на наше пребывание в Париже пришелся мой день рождения - 15 апреля.
Я говорю Парсле:
- Давай показывай нам ресторан, устроим вечер, отметим мой юбилей.
- 'Альказар' подойдет? Шоу, отличная еда...
Едем по Бульварам. Я поставил кассету, которую специально захватил с собой. Там Лара поет на английском песню Фицджеральд 'Апрель в Париже', прямо как по заказу. Думаю, сейчас Паулс обалдеет. А он никак не среагировал. Видимо, в английском был не силен. Лариса стала ему переводить. Но я видел, что он не слушает, занят своими мыслями. Для него вообще несвойственно похвалить кого-то, сказать хорошее слово. Себя он тоже немножко принижал, но и восторгаться кем-то никогда не станет, промолчит. Помню, в Москве он кисло одобрил наш паркет: 'Ну да, Москва... У нас в Риге деревня... доски...' А здесь потрогал в машине сиденье: 'Ну, следующий раз, когда приедешь встретиться со мной, смотри, чтоб кожа настоящая была'. Я ответил: 'Это и есть настоящая кожа'.
Сделали остановку у собора Парижской Богоматери, сфотографировались. Я спрашиваю:
- Раймонд, ничего, что я рядом с тобой стою?
- Теперь, конечно, по кабинетам таскаться... 'С кем стоял? Почему стоял?' Но я на них на всех положил... Они со мной ничего поделать не могут... Я с ними на рыбалке...
Его жена Дана рассказывала: 'У меня дома всегда бутылка наготове. Как только приходит какой-нибудь 'товарищ', первым делом на кухне усаживается и запанибрата: 'Дана, как жизнь?' Я сразу поллитру на стол и закуску. Так они у нас и пасутся...' Да, Раймонд никогда не был покупным, но 'они' любили в его солнышке погреться.
Приехали в 'Альказар'. Программа большая: музыка, девки с голыми титьками, роскошный обед. Посмотрел меню - цены аховые. Но - день рождения, а я широкий, один раз можно. На четыреста долларов посидели. Паулс, конечно, не пил, ни к чему не притрагивался. Он тогда очень переживал по поводу безденежья. Чувствовал себя стесненным и несколько раз жаловался: 'Ты же понимаешь, я там не нуждаюсь ни в чем, а еду за границу - валюту не дают. Я же не первый раз выезжаю - и всегда как бедный родственник...'
На следующий день мы опять куда-то культпоход затеяли, я имел кредитную карту 'Американ экспресс' и всюду, в 'Альказаре' тоже, расплачивался чеками. Паулс заметил это. 'Ну да, смотрю, он вынимает какие-то бумажки, что-то подписывает, я тоже автоматически полез за своим плацкартным билетом'. Такой у него был юмор.
Вообще он приехал в Париж по делу - с магнитофонной записью своего нового проекта. Надо отдать должное Паулсу, он никогда не останавливался на достигнутом, как Рознер. Всегда придумывал что-то новое. Сделав, например, программу с большим оркестром, говорил: 'Больше меня это не интересует',- и брал для следующей работы... детский хор. А тут он придумал на целый вечер литературно-музыкальную композицию, в которой был занят всего один театральный актер, Лепиньш, с такими национальными, очень политизированными мотивами. Его программа шла несколько вечеров в Риге, затем ее с треском сняли. Нормальная ситуация для Паулса: либо его программу не 'режут', либо он не делает программу, которую могут зарезать. К тому времени, то есть к 80-му году, он имел сильное общественное положение.
Паулс создал эту композицию, сделал запись для пластинки - и вдруг все запретили, и программу, и пластинку. Это был большой скандал. А запретный плод по-настоящему сладок. Он привез запись в Париж, не побоялся договориться с молодежной эмигрантской организацией, отдал им весь материал. И они выпустили пластинку. Под эгидой КГБ - латышская аббревиатура 'Культурас глабшанас биедриба' ('Общество спасения культуры').
- Как-как? - я словно проснулся.- Что за КГБ?
- 'Культурас глабшанас биедриба' - 'Общество спасения культуры'.
- Оригинально!
Нечего сказать, умеют люди поиздеваться. Ладно, оставим Паулса и юморных ребят-эмигрантов. Последнее знаменательное событие 1980 года в жизни Мондрус - выступление в нью-йоркском ресторане 'Садко'. Именно в этом заведении Жени Бендерского и начался, по свидетельству Миши Шуфутинского, ресторанный бум на Брайтоне. В 'Садко' пели Люба Успенская, Марина Львовская (бывшая солистка ленинградского мюзик-холла), конечно, сам Шуфутинский со товарищи.
Эксклюзивная поездка в Нью-Йорк состоялась благодаря Ефиму Ласкину, дельцу-торговцу (проще сказать, мафиози), с которым познакомил Ларису в Мюнхене пианист Кондаков. Игорь сказал, что у его друзей-купцов появились модные недорогие шубы, Лариса могла бы посмотреть, вдруг что-то приглянется. Ефим Ласкин торговал не только шубами, он держал несколько казино, с которых каждый вечер снимал крутой 'навар'; занимался и другим нелегальным бизнесом.
Ресторан Жени Бендерского, только что открытый и как следует не раскрученный, нуждался в хорошей рекламе. Видимо, поэтому Ласкин и предложил Мондрус: 'Почему бы тебе не попеть в 'Садко'? Там хозяин - мой друг'.- 'Как же я поеду туда? - растерялась Лариса.- Кто оплатит дорогу, мой гонорар? Почему я должна верить твоему приятелю?' Ласкин, улыбаясь, вытащил пачку тысячных купюр (в марках): 'Говорю тебе - мой друг. Но если есть сомнения, я субсидирую твою поездку, а он мне потом отдаст. Сколько нужно на все про все?' И он зашелестел банкнотами...
Мондрус провела в Нью-Йорке две недели. Одна, без Шварца. Жила у Дины Лекух, выступала только в 'Садко', репертуар - развесистая русская 'клюква': 'Очи черные', 'Ямщик', 'Две гитары'... Вот такие приватно-авантюрные гастроли тоже имели место в ее концертной практике.
Глава 7
КРУИЗЫ И СЮРПРИЗЫ
'Сагафьорд' - грезы наяву.- 'Рио-Гранде' есть только в Бразилии.Операция в Кейптауне.- Волшебные таблетки 'диммерик'.- 'Херренкимзее' соперник Версаля.- День Победы на 'Иване Франко'.- Я снова в Зальцбурге.Бегство из Берлина.
Итак, блатная командировка подходит к концу. Через два дня мое пребывание в Мюнхене станет лишь светлым воспоминанием. Я так перегружен информацией, что поднимаю лапки кверху, а Лариса и Эгил продолжают накачивать меня новыми порциями сведений из своей неспокойной жизни. Сегодня снова совмещаем приятное с полезным - едем в австрийский Зальцбург, на родину Моцарта, и по дороге, поелику возможно, продолжим наши беседы.
Экскурсия предложена как бы на десерт моего мюнхенского 'заточения'. Я, конечно, изобразил на лице радость безмерную, умолчав, однако, что в прошлом году уже побывал в Зальцбурге. Скрыл данный факт, потому что, взяв с женой тур по Австрии и Швейцарии, мы провели в 'городе соли' всего один день. Что можно успеть за один день? Из-за цейтнота времени не смогли ни посетить квартиру-музей Моцарта (осмотрели дом лишь снаружи), ни подняться на фуникулере в крепость Хоензальцбург. А это основные контрапункты города. Теперь я надеялся восполнить не только эти пробелы. В план маршрута, по предложению Эгила, входил и осмотр еще одного замка Людвига II - эта 'экскурсионная точка' являлась не менее привлекательной, чем сам Зальцбург.
Королевский замок Херренкимзее находился на озерном острове, поэтому, позавтракав пораньше, выехали с таким расчетом, чтобы успеть к десяти утра на катер, курсировавший между берегами с часовым
