логика: Польша - хоть и заграница, но это все-таки соцлагерь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но мы все привыкли верить в лучшее. Так нас воспитали вожди, делая нам бесконечные подлянки и отодвигая это 'лучшее' на потом (еще помнится хрущевское обещание: 'следующее поколение советских людей будет жить при коммунизме').
Мондрус немедленно оформляет визу, заказывает билеты на поезд, бегает (ездит!) по магазинам, покупая для мамы и папы подарки. Такие хлопоты доставляют ей одно удовольствие. Предвкушение ведь всегда лучше, чем свершение.
Земля совершает в космическом пространстве-времени положенный ей путь, и в варшавской гостинице 'Москва' (доводилось и мне бывать в ней) происходит долгожданная встреча Ларисы со своими родителями. Объятия, слезы, поцелуи... Папа и мама немного постарели, но держатся молодцом. Дальнейший ритуал известен: они гуляют по улицам, фотографируются, покупают янтарь, сувениры, вечером ужинают в ресторане.
На следующий день Гарри вносит в программу неожиданный нюанс:
- Ты на нас не обижайся, дочка. Так получилось, что здесь два товарища хотят побеседовать с тобой.
- Какие еще 'товарищи'? - насторожилась Лариса.
- Ты не волнуйся, дочка. Они заверили, что с твоей головки ни один волосок не упадет...
- Что-что?!
- ...и обещали, что ты в полном порядке вернешься к себе. Мы договорились, что они подойдут полчетвертого к нам в номер.
Лариса ощутила тревогу и еще больше растущее раздражение. Что за контакты могут быть у нее с какими-то 'товарищами', если с советским прошлым покончено давно, раз и навсегда?
Точно в условленное время раздался стук в дверь, и в номер вошли двое молодых русских парней типа 'веселых и находчивых'. И сразу: 'Привет, Лариса, как дела? Как доехала? Как погода в Мюнхене? Как Варшава?' Вопросы один за другим, будто сто лет ее знают и безумно рады встрече.
- У нас к тебе небольшой разговор. Ты же в курсе, вот мы твоим родителям помогли встретиться с тобой...
Мондрус сразу поняла, из какого ведомства 'прилипчивые парни'. Ситуация складывалась более чем странно: ни родителям слова не скажешь, что она об этом думает, ни к черту послать этих приветливых ребят нельзя. Хочешь не хочешь - веди светскую беседу.
- Ну если вы не хотите говорить о своих соотечественниках... Мы понимаем. Но у вас там еще есть знакомые немцы, бывают иностранцы...
- Конечно.
- Они же известные люди... Поверьте, нам ничего такого особенного не нужно. Так, информацию общего свойства, самую малость: чем занимаются, что им нравится, что не нравится, вообще об их духе, настроениях... Это же интересно знать. Ничего важного тут нет. Обыкновенный разговор...
Лариса уже не знала, как их еще отшить - лезут прямо без мыла...
- Вы, Лариса, даже не представляете, как мы можем быть вам полезны.
- И как, интересно?
- Расскажем. Вы открыли магазин женской одежды...
'Надо же, и об этом знают,- подумала Мондрус.- Не иначе как от родителей'.
- ...В один прекрасный день к вам поступает большая партия товара из какой-нибудь страны - бесплатно! Вам ничего не придется оплачивать. То есть мы можем помочь в вашем бизнесе, у нас есть хорошие связи. Мы вообще бы могли чаще встречаться. Скажем, следующее свидание организовали бы не в Польше, а в Болгарии, там все проще, мы чувствуем себя как дома. Там же устроили бы и вашу встречу с родителями.
- Нет, нет, я не хочу ничего.
'Ну все! - сердце у Ларисы сжалось от собственной смелости.Подписала себе приговор. Теперь они сделают все, чтобы я не вернулась в Мюнхен'.
Но кагэбэшники, по словам Мондрус, восприняли ее отказ на удивление спокойно, будто предвидели и такую реакцию их визави. Они ослабили натиск и даже начали 'отступать', однако дали понять, что разговор далеко не окончен и впереди будут новые попытки склонить ее к сотрудничеству.
- Вы все-таки подумайте, Лариса. Взвесьте все плюсы и минусы. Тогда осознаете выгоды вашего союза... Давайте сделаем так. Если вы надумаете пришлите обыкновенную почтовую открытку с розочками и своим автографом. Мы будем знать, что вы принимаете наше предложение. И тогда немедленно организуем вам встречу с родителями. Скажем, в Софии. Там же и поговорим. Ничего не бойтесь, это вас ни к чему не обязывает.
- Они ушли,- рассказывает мне Мондрус,- но предупредили, что вечером заглянут снова. Нет, не по делу, просто хотят оказать мне дружескую услугу - познакомить с 'ночной жизнью' Варшавы, которую большинство туристов, дескать, не видят. Уходя, они позвали в фойе Гарри Соломоновича и маму. Я сижу, жду, родителей долго нет. Не вытерпела, вышла из номера, спускаюсь по лестнице и вижу, как у колоны все четверо о чем-то возбужденно беседуют. При моем появлении разговор немедленно прекратился. 'Товарищи' сразу попрощались и исчезли.
Реконструируя варшавский эпизод из жизни Мондрус, я вспомнил свою рижскую встречу с Великим кардиналом вечности. Господи, как давно это было, почти сорок лет назад. И было ли? Сегодня, в эпоху непонятно какого строя, все кажется таким смешным, ничтожным, ирреальным. Спросить бы у молодых: встречаются ли у них такие чудеса? Впрочем, можно и не спрашивать. Ветер имеет привычку возвращаться на круги своя. История тоже, как известно, имеет тенденцию к повторению. Сначала в виде трагедии, потом в виде фарса.
- Мы вернулись в номер,- продолжает Лариса,- и я разревелась. 'Зачем же вы меня так подвели? - упрекаю родителей.- Если мы давно не виделись, то это еще не повод, чтобы таким образом встречаться со мной...' Гарри только руками разводил: 'Прости нас, дочка, они так настаивали. Обещали, что ничего особенного не произойдет... Упрашивали даже... Говорили, что хотят увидеть знаменитую певицу...' Потом даже признался, что в фойе они устроили ему настоящую головомойку: 'Что же эта ваша дочь, Гарри Соломонович, такая строптивая? Отец вы или кто? Вы должны урезонить ее, привести в чувство. Давайте, давайте... Активней давите на нее...'
Я звоню в Мюнхен и, подозревая, что телефон прослушивается, пытаюсь Эгилу объяснить ситуацию эзоповым языком: 'Понимаешь, тут со мной произошло нечто ужасное'. А он не врубается: 'Со здоровьем что-то?' - 'Нет'.- 'С мамой?' - 'Нет, мама в порядке'.- 'С папой?' - 'С ним тоже все нормально'.'Что же тогда?' - 'Ну, ужасное, ужасное. Именно со мной...' Я так и не сумела найти подходящих слов. 'Ладно, если у тебя что-то случилось и ты не можешь толком рассказать, езжай домой, буду ждать'.
Я распрощалась с родителями, схватила свои манатки - и на такси, прямо на вокзал. А у них там два вокзала, и я с перепугу примчалась не на тот, что надо. Спросить ни у кого не могу, потому что не знаю языка. Опять хватаю такси, кое-как объяснила, где-то меня высадили, а уже темно, и я по этим перронам едва добралась, буквально заскочила в поезд, потому что он уже отходил.
Обида на родителей сидела во мне очень долго - так они подставили меня под удар. Хотя и их понять можно: дочь во 'вражеском стане', а всесильное КГБ рядом... И через пару лет история повторилась...
- Лара очень переживала, Борис. Я с ней, естественно, поехать не мог, поскольку работал на радиостанции. Нам пребывание в соцстранах категорически не рекомендовалось.
Где-то вскоре после этого звонит из Парижа моя давняя знакомая. Особа по имени Парсла. Коренная латышка, блондинка с длинными волосами, этакая секс-бомба. В середине 50-х она работала танцовщицей в Рижское филармонии, ее жанр - фольклорные песни и пляски. В 1957 году на Московском фестивале она закрутила роман с одним французом и родила от него ребенка. Позже выяснилось, что ее француз левого толка, чуть ли не коммунист, но тоже музыкант, композитор. И когда Парсла некоторое время подвизалась ведущей нашего эстрадного оркестра, то активно с ним переписывалась. Дело кончилось тем, что они зарегистрировали свой брак в Риге, и Парсла уехала к нему во Францию.
Обосновавшись в Мюнхене, мы возобновили наше знакомство; к тому времени она уже десять лет жила в Париже.
И вот этот звонок. После традиционных вопросов о здоровье, делах и погоде Парсла вдруг говорит:
