оружием и боеприпасами, стало ясно - это не для борьбы со стихийными бедствиями. Значит, там что-то случилось. Плиев уехал раньше, а я, завершив сборы, поехал в Новочеркасск, по дороге заскочив домой в Ростов, переодеться.
Спрашиваем генерала, каким он увидел Новочеркасск. По его словам, в городе было все спокойно, он только обратил внимание на военные патрули. Плиев сообщил: необходимо выехать в район электровозостроительного завода и принять командование над прибывающими туда частями. Перед тем как ехать на завод командующий приказал Шапошникову доложиться Козлову и Микояну.
- То есть, - снова переспрашиваем мы, - два члена Президиума ЦК находились в Новочеркасске еще до первого июня?
- Да, - подтверждает он. - Я их нашел в медпункте танковой дивизии, где им отвели резиденцию. Когда я вошел на территорию военного городка, обратил внимание, что он внутри по всему периметру окружен танками и автоматчиками, и не мог не удивиться - от кого так охраняют высоких гостей из Москвы?
Представившись Козлову и Микояну, я тут же опасение: войска вышли с боеприпасами, причем не только стрелки, но и танкисты. Может произойти великая беда. Микоян промолчал, а Козлов грубо оборвал меня: 'Командующий Плиев получил все необходимые указания! Выполняй те приказ!' Я был убежден, что совершается ошибка, и потому предложил Плиеву, члену Военного Совета округа Иващенко, всем нам вместе написать шифровку на имя Хрущева просьбой, чтобы у войск, сосредоточенных в районе Новочеркасска, изъять хотя бы боеприпасы. Генерал Плиев вверх указательный палец: 'Над нами члены Президиума ЦК КПСС'.
Генерал М. К. Шапошников прибыл к заводу, вокруг которого уже сосредотачивались войска, и своей властью приказал: 'Автоматы и карабины разрядить, боеприпасы сдать под ответственность командиров рот'. То же самое относилось и к танковым боеприпасам.
Спрашиваем, что он тогда увидел на заводе?
- Рабочие бурлили по цехам, - отвечает генерал, - но митингов еще не было. Разговоры шли только о снижении расценок, постановление о повышении цен еще не было опубликовано.
- Приезжали ли местные руководители поговорить с рабочими?
- Они вели себя как трусливые зайцы... Двое приехали, но когда рабочие рванулись к ним, чтобы высказать свои претензии, они удрали через чердаки... Для того, чтобы обратить на себя внимание, рабочие остановили движение на железной дороге.
- Для того, чтобы Москва знала обо всем, что происходит здесь?
- Да... Не подозревая о том, что два члена Президиума ЦК находятся от них всего в нескольких километрах под охраной танков и автоматчиков.
Первого числа, по словам генерала Шапошникова, рабочие вышли из цехов и заполнили заводскую площадь. Они хотели встретиться с заводским начальством, но двери заводоуправления были забаррикадированы. Митинг продолжался целый день...
А потом наступило второе июня.
Около одиннадцати часов утра распахнулись заводские - ворота, и толпа в восемь тысяч человек с красными знаменами направилась в сторону Новочеркасска. Я подошел к рабочим и спросил: 'Куда вы идете?' Один из них ответил: 'Товарищ генерал, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе'. По рации я доложил генералу Плиеву о том, что рабочие идут в центр города. 'Задержать, не допускать!' - услышал голос Плиева. 'У меня не хватит сил задержать семь-восемь тысяч человек!' - ответил я. 'Я высылаю в ваше распоряжение танки. Атакуйте!' - последовала команда Плиева. Я ответил: 'Товарищ командующий, я не вижу перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать нашими танками'. Плиев раздраженно бросил микрофон. Предчувствуя недоброе, я попытался на своем 'газике' перегнать колонну. Навстречу мне попался генерал Пароваткин, которого я посылал раньше за устными указаниями Плиева. 'Командующий приказал применить оружие', - сказал он мне. 'Не может быть!' - воскликнул я. Тогда Пароваткин протянул мне блокнот, развернул его, и я увидел: 'Применить оружие'. Мы с Пароваткиным быстро вскочили в 'газик', чтобы успеть обогнать толпу и не допустить кровавой акции. Но, не доехав метров четыреста до площади перед горкомом партии, услышали массированный огонь из автоматов.
- Матвей Кузьмич, сколько людей, по вашему мнению, было убито?
- Двадцать четыре человека, из них один школьник, тридцать было ранено. Я, помню, сказал генералу Пароваткину:
'Знаешь что, давай сейчас поедем к Козлову и Микояну и потребуем как очевидцы, чтобы на площади судили всех тех, кто применил оружие'. 'Опомнитесь, Матвей Кузьмич, - ответил Пароваткин, - там же нас не поймут'.
Мы спросили генерала, что было бы, если бы он подчинился приказу, и танки, стоявшие на мосту через реку Тузлов, атаковали толпу. Он ответил: 'Погибли бы тысячи'.
Когда он ехал на завод, то в его 'газик' полетел булыжник. Попал в плечо, сорвал левый погон. Генерал высунулся из машины и крикнул тому, кто кидал булыжник: 'Дурак ты!' И поехал дальше...
Вечером член Военного Совета округа Иващенко сообщил ему, что, по приказу областного начальства, трупы собрали, увезли и свалили в какую-то заброшенную шахту.
Когда я узнал, что собирается городской партийный актив, то решил на нем выступить и сообщил об этом члену Военного Совета. Я хотел сказать, что мы не должны этого делать. Я хотел напомнить всем, что даже в Программе нашей партии написано: для внутренних нужд СССР в армии не нуждается. Доказать всем, что это беззаконие и нарушение всех человеческих норм. Спросить руководителей КГБ и МВД, почему, если мы были в военной форме, то они переодели своих людей в грязные комбинезоны? Я хотел сказать о многом, но на актив меня не пригласили. Тогда я решил писать письмо и попросил адъютанта найти мне тома Ленина, в которых он дает оценку Ленскому расстрелу и Кровавому воскресенью.
- Кому письмо-то, Матвей Кузьмич? В ЦК? Хрущеву?
- В том-то и дело... Я понял, что писать некому, по крайней мере по этим адресам...
... Через некоторое время в Москву, в Союз писателей СССР, на улицу Воровского начали приходить письма со странным адресом на конверте: 'советским писателям' и с не менее странной подписью: 'Неистовый Виссарион'.
'Партия превращена в машину, которой управляет плохой шофер, часто спьяну нарушающий правила уличного движения. Давно пора у этого шофера отобрать права и таким образом предотвратить катастрофу...'
'... Для нас сейчас чрезвычайно важно, чтобы трудящиеся и производственная интеллигенция разобрались в существе политического режима, в условиях которого мы живем. Они должны понять, что мы находимся под властью худшей формы самодержавия, опирающегося на бюрократическую и военную силу'.
'Нам необходимо, чтобы люди начали мыслить вместо того, чтобы иметь слепую веру, превращающую людей в живые машины. Наш народ, если сказать коротко, превращен в бесправного международного батрака, каким он никогда не был'.
Письма в СП СССР приходили одно за другим, и можно только представить ту реакцию - нет, не у писателей, а у чиновных писательских руководителей, которые исправно переправляли письма в КГБ.
На что надеялся Герой Советского Союза генерал-лейтенант, первый заместитель командующего Северо-Кавказским военным округом (а ему еще полгода пробыть и. о. командующего округом), то есть человек, стоящий на высших ступенях советской военной иерархии, занимаясь совсем не свойственным генералу делом - писать письма писателям под псевдонимом почти из школьного сочинения? Что заставляло его день ото дня заполнять личные дневники, размышляя не столько о военном искусстве, сколько о трудной науке гражданственности (кстати, дневники, как и письма, не все, правда, были возвращены генералу только в 1988-м).
Что заставляло? Наверное, наверняка одно: ненависть к духовному рабству, которое он осознал, сама Система, которая лишала человека человеческого.
Ну, а на что он надеялся?..
Да и могло ли все это долго продолжаться?
'Постепенно я начал сталкиваться с некоторыми странностями, вспоминает Матвеи Кузьмич. - Письма, которые приходили ко мне, как правило, приходили в поврежденных конвертах, и мои адресаты начали
