голосом, налетели на так и не слышавших и не видевших ничего, покорных стражей.
Многотонные серебристые глыбы с грохотом рухнули на пол и, жалобно завывая, затрясли беспомощно ножками; стали переворачиваться с бока на бок и так раздавили нескольких рабов.
- К бееелой гореее! - визжала за Вазелвулом толпа, а он в ее главе уже поднимался по длинному истоптанному туннелю, навстречу оранжевым небесам.
* * *
За один месяц, трудом тысяч и тысяч ушедших в лаву рабов, была возведена из железных блоков крепость; которую властитель ее Мефистофель назвал 'Клыком галактики'; так как ночью, под падающим с небес светом, она подобна была сломанному, кривому клыку, отражающим ровный свет небесного ока.
Наружные стены поднимались на тридцать метров, и толщиной были в три метра; маленький дворик и над всем этим на добрую сотню метров собственно 'Клык Галактики' - сооружение уродливое, кривобокое, режущие воздух сотнями острых углов; перекосившееся, свисающее подъемными механизмами, чернеющее провалами бойниц; покрытое слоем ржавчины.
- Проклятье! - взревел в огромном зале, где все было из железа Мефистофель. Он сидел на железном троне и сейчас, выслушав доклад о восстании на рудниках, пришел в бешенство:
- Проклятый изменник! Мерзавец, предатель! - он сжал в своей огромной, каменной ручище знак своей власти - железный шар и смял его в бесформенную лепешку; метнул ее в гонца, и тот, пролетев через весь зал, с грохотом врезался в стену и раскрошившись, бездыханный рухнул на пол.
- ПРОКЛЯТЬЕ!!! - взревел Мефистофель и изо рта его вырвались огненные клубы. Он резко вскочил со своего трона...
Теперь было в нем добрых пять метров; из-за постоянных напряженных раздумий разрослась квадратная голова, а возложенная на нее в первые дни железная корона вросла в каменную плоть. Когда эта бесформенная глыба двигалась, раздавался грохот, лязг, а в железном полу оставались царапины.
Он остановился перед зарешеченным окном и так легко, будто это была бумага, разорвал железную решетку.
- Проклятье! - прохрипел он, и увидев во дворе одного из своих воинов, вдохнул поглубже в грудь и выдохнул стремительную и плотную струю пламени, которая преодолев сто метров превратила воина в лужицу булькающей лавы.
Свою способность извергать на такое расстояние пламя, Мефистофель получал от слизи, которая накапливалась над подгорными лавовыми озерами. Доставать эту слизь было очень трудно и подсчитали, что за каждую порцию - маленькая железная тарелочка - гибли, в среднем пять сотен рабов.
Испепелив солдата, Мефистофель несколько успокоился - разглядывал теперь свои владения. Прямо за стенами замка начинались солдатские казармы - грубые, квадратные домины, наспех составленные их железных листов. Их было великое множество - все ближайшие склоны были изуродованными этими квадратами. На одном из пологих склонов примостился металлургический завод; гораздо более низкий чем 'клык Галактики', но протяжностью в добрую версту...
- Что ж - сейчас у меня более ста тысяч воинов: все отлично вооружены; пусть орудиями ближнего боя - пусть многие погибнут, но они, как лавина сметут 'стручков' из долин! Учеными разработаны огнеметные орудия... эх, еще бы немного!.. Если бы не предательство Вазелвула, еще за неделю, моя армия получила бы лучшее вооружение. Но теперь нельзя терять время - на восстановление деятельности рудников уйдет, как раз эта неделя... у меня не остается больше времени - враг может забрать корабль в любой день...
Он посмотрел туда, где за спускающимися вниз отрогами лежали гладкие, выжитые их нуждами долины. У самого горизонта виднелись 'грибы' и на ними висело полупрозрачное облако; представляющееся Мефистофелю серым как и все обитатели гор, видел он мир черно-белым.
Мефистофель развернулся, разглядывая трепетно склонившиеся каменные глыбы у выхода, прогромыхал:
- Мой приказ таков: завтра мы выступаем в поход. Когда глаз небесный закроется покрывалом, все воины должны быть построены. Вместе с утренним ветром мы двинемся на долины! День настал!
Глыбы у входа вскочили и с грохотом, ревя весть, бросились по железным коридорам.
Мефистофель стоял, задумавшись: 'Пусть я был когда-то Джованом Симероном; теперь я совсем иной и Катрина, увидев меня, примет за жителя одной из окраинных планет. Никто из людей меня не узнает, никто не примет... я властитель железного царства, где все боятся меня - ненавидят, если из них не выбит еще разум; или вообще не о чем не думают, если это рабы... И хоть это мои отражения, я не знаю, о чем думают они. Сколько запрещал я сочинять стихи, сколькие воины и надсмотрщики были сброшены за это в лаву, а все ж пишут... А их надо запрещать писать - все это ведет к разрушению гармоничного труда; стихи ведут к свободомыслию, а у этих ничтожеств все эти помыслы должны подавляться в зародыше, иначе возникают восстания, хаос, разрушения, как в случае с Вазелвулом... Подожди, подожди - я еще доберусь до тебя, предатель...'
Он со скрипом выдернул железный ящик в стене и достал металлический лист, на которым когтем было выцарапано начало поэмы. Надсмотрщика, который ее писал выследил лично А1, и без суда (как и полагалось) сбросил эту многотонную глыбу в лаву, а поэму (как и полагалось) принес Мефистофелю.
- Когда-то я, легкий, как ветер, По небу с тоскою летал, И тихий и светлой мечтою, Твой образ в созвездьях мерцал. Я был невесомый и легкий, Как ангел, мог вечность познать, Но в темный пылающий рокот, Меня решил разум забрать. И вот среди демонов злобных, Среди камне-зубых рабов, Лишился я разума, боже, И как же мне выход узнать?! И я уже груда каменьев, И мне не подняться к тебе, Со страшной тоской это пенье, Летит пусть к родимой звезде...
Мефистофель сжал кулаки; и с рокотом стал ходить по залу. Вот скрипнула маленькая дверка и вошел со склоненной головой А1, дослужившийся до звания первого советника; причем, ему так часто приходилось гнуть перед 'повелителем' голову, что она уже навсегда застыла в таком положении и А1, все время смотрел себе под ноги.
- Я слышал, вы объявили на завтра выход? - заискивающим рокотом спросил первый советник.
- Да! - рыкнул Мефистофель.
- Оставите здесь какой-нибудь гарнизон?
- Минимальный! Битва решающая - все силы в нее!
- Правильно. Ведь вы знаете - их войско всего тридцать тысяч - мы их сметем...
- Да знаю, знаю... Скажи-ка мне А1, ты сам никогда не писал стихов?
- Ох, да что вы! - истово всплеснул каменными ручищами советник и рухнул на колени.
- Да встань ты! - раздраженно рыкнул 'повелитель'. - Убирайся прочь, ничтожный! Прочь, раб!
А1, весь согнувшись, уродливым булыжником, скрипя по полу, пополз к двери.
- Эй! - окрикнул его Мефистофель.
- Да? - развернувшись боком, настороженно спрашивал А1.
- А ты некогда не вспоминал о девушке Катрине?
А1 вздрогнул, залепетал каменным баском:
- Безумные виденья, навеянные врагом; были изничтожены моими стараньями не только в ваших рабах, но и, прежде всего, во мне самом. Я весь служу вам...
- И что ты - мой двойник, избитый, растоптанный, жалкий, подлый - ты никогда ни хотел написать стихов или увидеть вновь ее? Неужели...
- Не сомневайтесь! Я чист перед вашим величеством! Я никогда не допущу в свою помыслы греха, никогда, о повелитель!
- Так значит... ну убирайся же прочь!
Мефистофель вернулся к окну и, рассматривая как задвигались, засуетились десятки тысяч точек, по всем окрестностям, испытал страстное желанье выброситься со стометровой высоты; расколоться и стать свободным: 'Что натворил я?! Ради какой цели столько боли?! Столько безумия?! Ничтожные рабы - такие же, как и я; только те в ком проявляются самые худшие, самые подлые мои стороны, как в этом А1, пробиваются повыше. Но ведь это все я!.. Нет, нет, как же я хочу жить! Как хочу оставить всю эту грязь, захватить корабль, вернуться на Землю, забыть все; жить как прежде! Поэма, поэма!' - он скомкал железный лист сожженного надсмотрщика. '-А, ведь, и я написал почти такие же строки и в тот же самый день!
Так каким же провиденьем я сидел в этом зале, а он - тоже я - огромная глыба, - с отвращеньем, только для того, чтобы сохранить жизнь, хлестал рабов в руднике?..'
