Он услышал за спиной быстрые шаги, почувствовал жаркое дыханье, успел обернуться и увидеть склоненный лоб А1, затем - сильный толчок и Мефистофель, с диким воем рухнул на камни, разбился на мелкие камешки, и потекла из него, вгрызаясь в горную плоть, лава.
А1 уселся на трон, поднатужился в тщетных попытках поднять голову; да так и замер с опущенной головой.
В зал вбежали стражники.
- Господин первый советник, что случилось с повелителем?
- Мефистофелю наскучило жить и он решил выбросится из окна. Теперь я ваш новый повелитель; зовите меня... зовите меня просто Дьявол, черт подери! Ха-ха-ха!
Стражники, которым было совершенно все равно, кто сидит на троне Дьявол или Мефистофель, почтительно склонились.
- Указ о завтрашнем выступлении остается в силе?
- Зачем завтра?! Ха-ха! Сегодня же! Сегодня, черт вас всех раздери, болваны!
Стражники еще раз поклонились и выбежали из залы.
'Жалкий пройдоха! Спрашивает - не писал ли я стихи, не вспоминал ли о Катрине? И надо было врать этому ничтожеству, этому двойнику - МНЕ Джовану Симерону, что не писал и не вспоминал. Да когда мог - тогда писал, а Катрину вспоминал всегда, черт подери! И сколько надо было унижений пройти, чтобы добраться, наконец до него! Ну ничего - теперь двойник уничтожен и никто, и ничто мне - Джовану Симерону или, если хотите Горному Дьяволу, не в силах помешать! Только надо держать все эту мерзкую низость в стальных рукавицах; дисциплина железная - казни, террор - они не люди, они не звери; они камни, наделенными моими Джована Симерона воспоминаньями, я их ненавижу!'
Со он вскочил с трона; грохоча по полу, бросился к выходу; страшный его рев скрипучими волнами понесся по железным коридорам:
- Армию к бою! Выступаем сейчас же!
* * *
'Грибы' единственное, что осталось на некогда пестревшей изумрудами и бирюзой равнине. Теперь, здесь тянулась сероватая с коричневыми прожилками земля испещренная небольшими впадинами в тех местах, где росли раньше кристаллы.
По стенам, протянувшимися между четырьмя грибами, день и ночь прохаживались прежние братья Джованы - теперь, во внешности их было столько же сходства с изначальным Джованом Симероном, сколько сходства между оленем и... пальмой. Как объяснили впоследствии - виной всему была пыльца, которая впитывалась в их кожу, попадала в легкие, в глаза... Вначале же, многие сходили с ума - бросались в расщелину, куда раньше сбрасывали 'выбивающихся из общей массы'.
Да, нелегко было этим людям, развившим в себе чувствительность, привыкшим вести долгие рассуждения о космосе; читающим стихи о прекрасной деве Катрине - нелегко было увидеть себя в новом обличии.
Изменения происходили в течении нескольких дней по истечении которых вот каким становился их облик: вместо ног - замысловатое переплетенье подвижных коричневых корней которые, когда 'Джован- брат' шагал по земле, впивались в нее, и без труда, как древней сохой, ее рассекал; оставлял борозду. По корням из земли поднимались питательные вещества, а из других корней, уже переработанная - коричневая земля выходила в борозду.
Корни переходили в туловище похожее на сильно вытянутый эллипс, сплетенный, как капуста из множества тонких изумрудных листьев в центре которых пульсировали толстые жилы; от туловища отходили две гибких, ярко изумрудных жилы, извивающиеся под любыми углами и заканчивающиеся тоненькими но очень прочными и сильными хватательными отростками, которых было на каждой 'руке' по три десятка.
Наконец - голова. В верхней части 'туловище-кочан' расходилась светло-коричневыми, источающими фруктовый аромат лепестками, на которых разместилось и дюжина красных крапинок - глаз, благодаря чему 'Братьев-ростков' могли видеть сразу все окружающее и спереди и сзади и сбоку - хотя где у них теперь перед, а где зад они сами уже не знали. В верхней части коричневые лепестки розовели, сходились конусом, который в течении каждого получаса медленно опадал внутрь головы, а потом резко распрямлялся, выбрасывая в на многометровую высоту светло-коричневую пыльцу, которая собиралась над их лагерем в облако, и вместе с не замечаемым уже никем ветром, относилась в сторону от гор...
В самые первые дни 'изменения' тридцатитысячное братство раскололось - большая ее часть - 25- тысячный изумрудный отряд во главе с 'Ростковым мессией' в безумии создавшем свою религию, ушла к кровавому морю, берега которого видели разведчики в землях 'откуда приходят ночь'; в тех водах канул и 'Ростковый мессия' и его безумные приверженцы жаждущие 'смыть нечистое в крови небесного ока'. Все что осталось от них - широкая, в версту шириной борозда, тянущаяся за горизонт...
Итак, осталось четыре тысячи 'Братьев-ростков', которые и жили безбедно - чтобы не сойти с ума, не думали ни о чем, кроме своей цели (починке корабля) и сложении стихов для 'прекрасной девы Катрины'. Так, день за днем, спускались в 'грибной лабиринт' 'братья-добытчики', шли и шли по его замысловатым бессчетным переходам, находили по несколько драгоценный горстей твердеющей пыльцы и постепенно заполняли ей форму у входа.
В тот день на стенах, с внутренней и с внешней стороны изумрудной кровью добровольцев была выведена цифра '3' - столько раз оставалось небесному оку закрыться и вновь открыться до того, как форма была бы заполнена полностью.
- Идут! - услышали четыре тысячи братьев тревожную весть стражей.
Причем, слышали они не голоса, но чувства, которые передавались по земле и дальше в из корни (хоть стражи и ходили по стенам, но и стены являлись частью земли и при ходьбе по ним из корней выделялась коричневая, сцепляющая слизь)
На этот случай было придумано 5647 торжественных песен, и теперь каждый из братьев, поднимаясь на стены извлекал сочиненную им песнь - все голоса сливалось в один многоголосый хор, единый в своем чувстве, как шелест листьев в весеннем лесу...
Даже спускающиеся с гор железно-каменные ряды почувствовали, как дрожит под их ногами вспаханная и засеянная земля.
'Дьявол со склоненной головой' которого две дюжины носильщиков тащили на железных носилках впереди войска, велел остановить его на одной из голых возвышенностей в трехстах шагах от коричневых стен.
- Ну! - в возбуждении говорил он своим командирам. - Не жалейте своих глоток, гоните воинов на штурм! Крепость и корабль должны стать нашими!
И каждый, из пробившихся в командиры не жалел теперь своих каменных глоток - кто-то надеялся, что именно ему - тайному Джовану Симерону удастся обмануть всех и улететь на корабле; кто-то и впрямь уже считал себя командиром каменного войска, а все прошлые воспоминанья - сводящим с ума, недостижимо прекрасным, и опасным для всеобщего блага бредом. То же и в воинах: кто мнил себя Джованом, кто вспоминал прошлое, как бред, или вовсе ни о чем не думал...
А стены стали выше от стоящих на них 'братьев-ростков', которые стояли плотно, обнявшись изумрудными лепестками, и склонив навстречу противникам свои втягивающиеся 'головы'. Большая их часть не уместилась на верхней кромке стены; но не беда - цепляясь выделяемой из корней слизью, они закрепились с внешней стороны стен; да так плотно, что, казалось, вся стена составлена из этих коричневых, медленно втягивающихся голов.
Каменная лавина стремительно приближалась и тогда по переплетенным корням 'братьев-ростков' прокатилось общее их желание: 'Пора!'.
Каменные глыбы уже были под самыми стенами, уже замахивались своими мечами, как розовые конусы окончательно втянулись в головы 'растительных братьев' и стремительным рывком распрямились высвобождая многометровые струи коричневой пыльцы; когда она била в воздух то поднималась до сотни метров - тут же, вся ударная сила была направлена на бегущих: передние ряды были сбиты с ног, отброшены назад... они сминали бегущих следом, уже все вместе, вперемешку катились по земле; летели обломки их каменных тел, шипела, вгрызаясь в землю, лава.
Самое ужасное действие возымела на 'обитателей гор' сама пыльца - она вступала в реакцию с камнем, словно кислота прожигала его, и воины заходясь воплем, испуская ядовито-желтый дым валялись под стенами; голосили, визжали - так, что земля дрожала, а 'Дьявол с согнутой шеей', прошипел:
