- Тоже мне батрак выискался! - язвительно процедил Лука. - Раз в два дня поковыряться здесь с пешней дело нетрудное. Кормушка это у тебя, а не работа.
Ганька поил коня и посмеивался. Никула, не желая сдаваться, плаксиво возражал:
- Ну, не скажи! Вот как начнет пригревать, тут я еще намучаюсь. Днем все растает, хлынет вода с бугров, затопит обе пролуби, а ночью замерзнет. Тогда только знай развертывайся. Так что это каторга, а не кормушка. Это тебе любой человек скажет.
Ганька уже собрался уезжать, когда на ключ приехал с бочкой на санях Иван Коноплев, отец Лариона, мобилизованного унгерновцами в обоз и до сих пор не вернувшегося домой. Никто в поселке не знал, что Ларион ушел с Унгерном в Монголию уже не обозником, а строевым казаком.
Иван Коноплев был коренастый, с чалой от проседи окладистой бородой пожилой казак. Он постоянно носил на большом и указательном пальцах правой руки кожаные напалки. За это и прозвали его Иваном Сухопалым.
Взяв под уздцы запряженную в обледенелые сани сивую кобылу, Иван подъехал к самой проруби. Он поздоровался с Лукой, Никулой и Ганькой, вскинув к мохнатой шапке руку в пестрой варежке.
- Как она жизнь, Иван Леонтьевич? - осведомился у него Никула, щурясь от упавшей на ресницу снежинки.
- Да ничего, шибко не жалуемся, - ответил Иван.
- Про Лариоху ничего не слышно? Мы ведь с ним в одно время в обоз к Унгерну угодили. Я все их с Артамошкой домой сбежать подговаривал, да они коней с телегами потерять побоялись.
- Ежели живой, там где-нибудь мотается. Мы уж ждали, да ждать перестали.
Не желая больше разговаривать, Иван заткнул за красный кушак варежки и взял сделанный из обрезанного ведра черпак, торчавший из бочки.
Никула подождал, не скажет ли он еще чего-нибудь, и, не дождавшись, пошел к часовне, на крыльце которой у него хранились пешня, метла, железная и деревянная лопаты. А Лука вдруг заинтересовался хомутом на кобыле Ивана. Хомут был с ременной, украшенной махрами и медными бляхами шлеей. Иван черпал воду, искоса наблюдал за Лукой. Это разожгло любопытство Ганьки, и он попридержал коня.
Лука тем временем подошел к кобыле, еще раз оглядел хомут и спросил:
- Слушай, Иван! Откуда у тебя этот хомут?
- Ниоткуда: Сам я его сделал еще до революции, - ответил тот, перестав черпать воду.
- Значит, своедельский, не купленый и не ворованный?.. А ну, подойди сюда да скажи вот при Ганьке, что это за буквы на нем? - приказал Лука.
На деревянных, красиво выточенных колодках хомута пониже супони виднелись написанные багряной краской две буквы И и Л. Они хотя и выцвели, но были хорошо заметны. Иван, не торопясь, подошел с другой стороны, воровато глянул на буквы и, не задумываясь, ответил:
- Это, товарищ Ивачев, мое клеймо. Обозначает око Иван Леонтьевич.
- А может быть, Ивачев Лука? - спросил Лука, усмехаясь, обжигая Ивана полными злобы и бешенства глазами.
- Можно и так повернуть. Только хомут этот мой и клеймо мое...
- И не стыдно тебе, Иван? Врешь и не краснеешь!
- Я не вру, а правду говорю.
- Ах ты гад! - взорвался наконец Лука. - Спер у меня хомут и открещиваешься. Вот тебе за это! - размахнулся он и ударил Ивана но уху.
- Караул! Убивают! - закричал Иван, заслоняясь от Луки руками. А тот неотступно наседал на него и бил то правой, то левой рукой, а сам исступленно орал:
- Семеновцы мой дом сожгли, семью по миру пустили! А вы, сволочи, все, что не сгорело, к себе перетаскали! Убить вас за это мало.
Прижав Ивана к стене часовни, он схватил его за горло, стал душить. Ганька спрыгнул с коня, бросился разнимать их. Он схватил Луку сзади за руки, начал уговаривать:
- Лука Иванович! Товарищ Ивачев! Нельзя же так. Раз виноват он, ты его в ревком тащи, а не бей.
- Уйди, Ганька, не мешай! - закричал Лука, не отпуская Ивана и стараясь отпихнуть от себя Ганьку. - Таких гадов на месте давить надо, а ты заступаться за него вздумал. Уйди, а то...
- Не уйду! - повис на нем Ганька. - Ты же сознательный человек. Стыдно мордобоем заниматься.
Увидев прибежавшего на шум Никулу, Ганька попросил:
- Помогай разнимать! Тут дело убийством пахнет. Чего стоишь, как столб?
- Это не мое дело. Раз Лука Ивану морду чистит, он и ответит за рукоприкладство.
- Я тебе отвечу... Я тебе так отвечу... - хрипел Лука и снова крикнул Ганьке: - Да отвяжись ты от меня, сопляк! Не суйся, куда не надо, а то и тебе попадет.
- Пусть попадает! А убивать тебе человека не дам. У нас и без этого крови немало пролито, - твердил своецепкий, увертливый Ганька.
Отпустив Ивана, Лука размахнулся, чтобы ударить Ганьку. Тот моментально присел, и удар пришелся впустую. Лука, потеряв равновесие, упал на лед. Иван воспользовался этим и бросился наутек. Пока Лука поднимался и приходил в себя, тот уже одолел крутой бугор и скрылся в улице.
- От меня не убежишь! - крикнул ему вдогонку Лука. - Я тебя на дне моря достану!..
Потом подошел к Ганьке, сжимая кулаки, спросил:
- Ты, что, в защитники к Сухопалому подрядился? Вот возьму и утоплю тебя в пролуби.
- Ну, ну, давай попробуй! Какую я тебе межу переехал? - бесстрашно глядя ему в глаза, спросил Ганька.
- Нашел за кого заступаться, барахло ты этакое, - сказал, остывая, Лука. - Небось, сейчас к Семену пойдешь? Жаловаться на меня будешь?
- Конечно, пойду! Он с тебя стружку снимет. Раз украл Иван твой хомут, подавай в суд, а не дерись.
- Пошел ты к такой матери! Молод, чтобы меня учить... Лопатин! повернулся Лука к Никуле. - Отведи Сухопалому его кобылу и скажи, чтобы в гости меня ждал. Я к нему сейчас с винтовкой приеду. Я ему покажу, как своих грабить.
Сказав это, Лука быстрым шагом пошел домой, а Ганька поскакал к Семену. Ни дома, ни в в ревкоме того не оказалось.
- Ты его в Царской улице ищи. Он к кому-то туда ушел, - сказал Ганьке сторож Анисим.
И Ганька поехал разыскивать Семена на Царскую улицу. А тем временем Лука прибежал домой, заседлал коня, схватил со стены винтовку и отправился к Ивану Коноплеву. По дороге заехал к партизану Гавриилу Мурзину и позвал его с собой.
- Поедем! - согласился Мурзин. - Надо этого Сухопалого проучить. Он такой ловкач, каких немного найдешь. Он наверняка не один хомут приспособил.
Никула только что привел в ограду Коноплева кобылу с бочкой, как туда нагрянули Лука и Мурзин. От крыльца на них бросился с хриплым лаем серый волкодав. Мурзин вскинул винтовку на руку, выстрелил и убил волкодава наповал.
На выстрел выбежали из избы жена и невестка Ивана. Завидев убитого волкодава, они налихомат заголосили.
- Где Иван? - наезжая на них конем, спросил Мурзин.
- Зачем он вам? Убивать хотите! Тогда лучше меня убивайте! закричала жена Ивана, разрывая на себе кофточку.
- Убивать, Матрена, не будем, а научим, как чужое добро воровать! Говори, где он у тебя?
В это время из раскрытых ворот завозни вышел Иван.
- Убивать приехали? - спросил он, шагнув навстречу Луке и Гавриилу. Стреляйте, сила ваша.
- Будем мы об тебя руки марать, как же! Вот обыск произведем, сказал Мурзин. - Ты лучше сам сознавайся, что ты у нашего брата прикарманил. Воровать ты мастак, как я погляжу.
- Давайте ищите. Ничего я, кроме этого хомута, не брал Да и его в огороде нашел, валялся он там. Чтобы не погрызли собаки, я и подобрал его.
- Ври, ври! Так-то мы и поверили... Давай показывай свое хозяйство. А вы, бабы, - обратился Лука к причитавшим женщинам, - не войте тут. Идите в избу и занимайтесь делом:
