- Тем более я прав, - сказал Ян. - Офицерский корпус, кодекс чести, нелюбовь армии к СС - он имел право послать тебя в задницу. И Рихтгофен поддержал бы его. Значит, либо он ищет приключений и ему льстит возможность узнать то, что не дано знать другим, либо он чем-то скомпрометирован - сильнее, чем той трепотней на приеме.
- Это все? - спросил Штирлиц, не поднимаясь с земли. - Если все, тогда твой психологический портрет неполон. Он еще может быть истым наци, убежденным наци, поэтому он так легко дал согласие быть другом СД. Эту возможность ты отвергаешь?
- Но ты же сам слышал, как он говорил о рейхе: <Налоги выжимают скорости>.
- Это ерунда, - заметил Вольф. - Он говорил правду. Он из их элиты, ему можно говорить правду, и даже подшучивать над рейхом ему дозволено.
- В отношении элиты сложнее, - сказал Штирлиц. - Его отец коммерсант, связанный с иностранными фирмами. Таких в рейхе не любят...
- Вот ты и ответил за меня, - улыбнулся Ян, - ты сам не заметил, как дал ответ вместо меня.
- Наверное, все-таки заметил, - сказал Вольф. - Юстас человек зоркий.
- Ну хорошо, - как бы продолжая рассуждать сам с собой, сказал Штирлиц, - ну, допустим, мы раскопаем что-либо на папу Манцера... А как себя поведет сын?
- Апостолы и те отрекались, а этот - отнюдь не апостол, - сказал Вольф.
- Я смогу через моих швейцарских коллег-газетчиков организовать кое-что для Манцера, - сказал Ян.
Штирлиц поднялся с земли, потянулся и предложил:
- Ладно, пошли ловить рыбу, сейчас будет хороший жор, солнце садится.
...Вернувшись с рыбалки, Штирлиц заглянул к Хагену и сказал ему:
- Послушайте, приятель, я давно хотел спросить: помните, на приеме у Кессельринга я зацепил болтуна-летчика? Я вам еще тогда показал его и попросил обратить внимание. Помните? Манцер.
Штирлиц знал болезненное самолюбие Хагена, и он умел бить в точку, когда имел с ним дело.
- Помню, - ответил тот, - а что?
- Ничего. Ровным счетом ничего. Поступили сигналы, что он в последнее время много пьет - всего навсего. Я замотался со своими делами, а если у вас есть время и возможность - поглядите за ним. А потом посидим над его делом - вместе. Нет?
<П а р т а й г е н о с с е Л е р с т!
Проведенная мною работа дает возможность обратить Ваше внимание
на подполковника В. Манцера. Несдержанность в разговорах и частые
пьянки заставляют меня просить вашей санкции на установление
наружного наблюдения за указанным выше военнослужащим.
Хайль Гитлер!
В а ш Х а г е н>.
Штирлиц посмотрел эту записку перед тем, как Хаген решил нести ее Лерсту.
- Разумно, - сказал он. - Очень разумно. Проверка никогда еще и никому не мешала. Правда, Лерст может спросить о фактах. У вас их нет, кроме моих сигналов. Могли бы, кстати, указать, что я вам подал идею. Ладно, ладно, не дуйтесь... Я щедрый. Мне эти игры уже порядком надоели... Не окажитесь только слишком ретивым - это так же плохо, как быть тюрей.
Он умел говорить с людьми, этот Штирлиц. Он играл партию точно и беспроигрышно.
Хаген, как и рассчитывал Штирлиц, решил продолжить свои наблюдения, не подключая аппарат местного гестапо. Этого только и надо было Штирлицу. Ему надо было оставить Манцера без наблюдения еще две-три недели.
(<Военно-экономические мероприятия можно сохранить в тайне
созданием видимости производства обычного военного имущества. Планы
производства на случай войны нужно будет доводить только до офицеров
военной экономики. Они будут подсудны военному трибуналу за
разглашение военной тайны>.
Из памятной записки <И.-Г. Фарбениндустри>
<Милитаризация экономики> от марта 1935 г.)
<В о л ь ф у. Санкционируем операцию с летчиком. Ц е н т р>.
Бургос, 1938, 5 августа __________________________________________________________________________
...Вода в бассейне была то голубой, то зеленой, и в этой сине-зеленой воде плавали Мэри Пейдж и Пальма.
- А голова совсем не болит, милый? Я не могу спокойно видеть этот твой шрам. Или же все болит?
- Разваливается, когда я не встречаю тебя больше двух дней.
- Славу богу, что ты не сказал: <Разваливается, как только я тебя вижу>.
- Эти слова - удел супружества, а мы с тобой свободны в любви, как парламентарии.
- Ненавижу слово <супружество>.
Пальма засмеялся:
- Что, опошлили идею?
Вокруг них плавали люди, видимо, все добрые знакомые Яна, потому что он перешучивался почти с каждым и ловил завистливые взгляды: женщины здесь, особенно такие, как Мэри, были в редкость.
- Где мы будем сегодня вечером? - спросила Мэри.
- Я живу на первом этаже, и занавески у меня тюлевые, а испанские дети ужасно любопытны. А я тебя так долго не видел: целых восемь часов. Поэтому у детей будет достаточно пищи для любопытства.
- А я живу на втором этаже, гардины тежелые, темные, барские. Мне жаль бедных испанских детей, мы лишаем их пищи для любопытства.
- До вечера.
- Я жду тебя. Ты сейчас далеко?
- Нет. Недалеко. В пределах Испании...
...Пальма остановил машину около входа в бар и в дверях замешкался, столкнувшись лицом к лицу с толстым человеком, судя по костюму и перстням - торговцем.
В дальнем углу сидел Вольф, одетый, как и Ян, в полувоенную форму иностранных журналистов при штабе Франко. На левом нагрудном кармане был прикреплен черный металлический значок: <Военный корреспондент>.
За столиком, рядом с Вольфом, сидел подполковник из <Кондора> - Вилли Манцер.
- Хэлло, Вилли, - сказал Пальма. - Хэлло, сэр, - кивнул он Вольфу. Послушайте, Вилли, - весело спросил Ян, - вашего папу зовут Густав? Густав Адольф Манцер?
- Именно так зовут моего папу, - ответил летчик и хотел было выпить коньяк.
Ян остановил его руку:
- Ваш папа деранул в Швейцарию.
- Тише, - сказал Вольф, - тише, коллега... Вы подведете парня. Я не решался ему об этом сказать.
- Что? Что! Что?! - спросил Вилли, сразу же переходя на шепот.
- Ваш папа владел парфюмерным магазином во Франкфурте-на Майне?
- Да.
- Мне только что прислали швейцарские газеты - мы их получаем через Лондон. Вот смотрите. Ваши из гестапо, видимо, получат их завтра.
Вилли развернул газету <Бернские новости>. На второй полосе был напечатан портрет его отца. Сверху крупным шрифтом набрано: <Я не хочу нацизма, я хочу свободы>. Манцер два раза прочитал статью, потом протер глаза и сказал:
- Бред какой-то!
- А при чем здесь вы? - удивился Ян. - Папа сбежал, ну и черт с ним. Вы воюете, вы делаете свое благородное дело.
- За такого папу, - сказал Вольф, - с этого славного немецкого парня сдерут кожу. Вы не знаете, как это делается у него на родине.
- А если я сейчас пойду и заявлю первым? - спросил Вилли.
- По-моему, это будет очень правильно, - сказал Ян, - и по-рыцарски.
- Вас с первым же самолетом отправят в Берлин, - сказал Вольф. - А там - в концлагерь.
- Вы думаете? - спросил Вилли растерянно.
- А вы? - спросил Вольф.
- Да ну, какая ерунда! - сказал Ян.
