колючей стуже придет цветение? Ну и что? Все равно через пять месяцев снова грядут заморозки... Только бы минула ночь, наперекор самому себе подумал он; нет ничего тревожнее ночи; затаенность и одиночество... Ведь скоро вернется Лиля... Утром придет Вероника... Ну, а днем ударит какая-нибудь газета... Вечером начнут прорабатывать в РАППе... Измываться над всем, что я сделал... Справедливость общества не только в том, чтобы равно распределять хлеб; доброту тоже надобно уметь делить, доброту, память и благодарность... Если бы я мог начать все сначала... Если бы...
Через тридцать минут после того, как Маяковского не стало, текст его предсмертного письма был распечатан в нескольких экземплярах. Он звучит так:
'Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите - это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
Лиля - люби меня.
Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь - спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят, инцидент исперчен, любовная лодка разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете, и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид.
Счастливо оставаться. Владимир Маяковский. 12.4.30.
Товарищи Рапповцы, не считайте меня малодушным. Сериозно. Ничего не поделаешь... Ермилову скажите, что жаль - снял лозунг, надо бы поругаться. В. М...'
...Через час в мастерскую поэта вошел Бухарин. Маленький, в потрепанной кожаной куртке, он опустился на колени перед Маяковским и замер, как изваяние; потом не смог сдержать себя - затрясся в рыданиях.
Через три часа руководство Российской ассоциации пролетарских писателей приступило к составлению некролога; было принято решение особо подчеркнуть опасность 'апологетического восхваления всего в Маяковском... Его жизнь и творчество были и останутся примером того, как надо перестраиваться и как трудно перестраиваться...'
Через две недели баронесса Бартольд уехала в Париж.
Через семь лет редактором 'Литературной газеты' был утвержден Ермилов.
Необходим авторский комментарий:
Через сорок три года после гибели поэта В. В. Воронцов, фактический глава редколлегии, осуществлявшей шеститомное собрание сочинений (в свободное от основной работы время он, будучи помощником М. А. Суслова, пробавлялся литературоведением), круто настаивал на весьма своеобразном комментарии творчества Маяковского. Например, главу о художнике Бурлюке в автобиографии 'Я сам' ('всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом...') сопроводили следующим пояснением: 'Буржуазные толкователи жизни и творчества Маяковского, авторы антиисторических и вульгаризаторских работ 'отталкиваются' в своих 'исследованиях' преимущественно от слов 'прекрасный друг. Мой действительный учитель'... Сторонники 'левых' течений также охотно цепляются за эти слова...' Д. Бурлюк 'извлекал нужных людей, заготовлял их впрок для использования... Под флагом борьбы с 'застоем искусства' Бурлюк с необычайной легкостью озлобленного буржуазного обывателя оплевывал всех лучших представителей русской национальной культуры...'
По-новому комментировалась и другая глава Маяковского: 'Радостнейшая дата. Знакомлюсь с Л. Ю. и О. М. Бриками'. Примечание поучающе правит Владимира Владимировича, лишенного возможности ответить, намекает на особость отношений поэта с 'Л. Брик, урожденной Каган'; подчеркивается, что 'совсем не случайно в автобиографической поэме 'Флейта-позвоночник' Маяковский гневно пишет о своей оскорбленной любви: 'Сердце обокравшая, всего его лишив'.
О лирических стихах в прижизненном, 1928 года собрании сочинений, посвященных Л. Брик, о его письмах к ней, полных нежности, не говорилось ни слова.
В новом, двенадцатитомном собрании сочинений, в редколлегию которого Воронцов пригласил своих 'ученых' - единомышленников по 'филологии', готовился новый удар по памяти Маяковского. В комментариях к пятому тому уже совершенно открыто, грубо подтасовывалась предсмертная воля Маяковского, отношения Поэта с Л. Брик.
Редколлегия, в частности, намеревалась опубликовать следующий текст:
'...В 1968 году Татьяна Яковлева высказала предположение, что приезд Маяковского к ней в Париж был сорван не без вмешательства Л. Брик, которая имела все основания опасаться, что с появлением Татьяны в Москве она лишится возможности использования Маяковского в своих целях. Татьяна Яковлева не ошиблась в своих предположениях. Нашлись силы, которые сорвали Маяковскому поездку в Париж за Татьяной. Это явилось большим ударом для поэта...'
Научный комментарий обязан оперировать фактами. Естествен вопрос: каковы были 'цели' Л. Брик? Есть ли доказательства, что Т. Яковлева дала согласие на приезд в Москву? Кто представлял 'силы', которые сорвали 'женитьбу' Маяковского, отказав ему в визе? Почему в комментарии не говорится, что Т. Яковлева уже в 1929 году вышла замуж за французского аристократа?
Почему, наконец, игнорировалась запись беседы Т. Яковлевой (по мужу Либерман), живущей ныне в Нью-Йорке, в которой она подчеркивала, что никогда не собиралась возвращаться в Москву, а тем более выходить замуж за поэта?
Да и вообще, - нравственно ли утверждать, кого Маяковский любил, а кого нет? Допустимо ли игнорировать предсмертное письмо Поэта?
Порядочность разрешает исследовать д о з в о л е н н о е личное, лишь исходя из тех стихов, выступлений, писем, которые известны читателю; все остальное - подсматривание в замочную скважину, домысел, полицейщина.
Невозможно безапелляционно утверждать - кому отдал сердце Поэт, которая из его подруг была нужна ему больше всех иных; сердце истинного художника явление особого рода, понять которое дано не каждому.
Переделывание истории, умолчание ее персонажей - есть глумление над правдой. В рассматриваемом случае этому не дал осуществиться Константин Симонов: кощунственный пассаж по отношению к воле Поэта не был напечатан, воистину преемственность порядочности есть константа, при всей ее трагической пунктирности.
...Поздним вечером, когда сетчатый октябрьский дождь обреченно кропил багряную листву осин, глушил все звуки окрест и делал наш пахринский поселок затаенным, безлюдным, Симонов, безучастно слушая мои слова про то, как Воронцов давит на тех, кто пытается противостоять его одержимой, нездоровой нечистоплотности, посасывал трубку (когда писал - никогда не курил; 'впрочем, я не могу отказать себе в стакане -красного вина за ужином'), думал, казалось, о своем.,. Потом, спрятав трубку в карман кожанки, заметил:
- Я знаю об этом... Мне уже звонили... Я всегда обращался только к первым лицам - будь то Сталин, будь Хрущев... Видимо, Суслову писать бесполезно... Обращусь к Брежневу... Речь идет о литературном черносотенстве, открытый вызов...
...Через два дня скромная табличка 'т. Воронцов В. В.' была снята с кабинета могущественного 'литературоведа'; сам он отправлен на пенсию; кощунственный комментарий купирован...
...А Лиля Брик покончила с собой, завещав развеять свой прах в столь любимом ею Подмосковье, возле Звенигорода.
1985 год, Карловы Вары
