меня, шептала сквозь слезы: <Господи, какое счастье, вот счастье-то, господи!>

...Кассир - тоже новая женщина (кассира-то зачем было убирать?!) вручила мне пакет с деньгами, предложила пересчитать: тринадцать зарплат, целый пакет денег, я столько и в руках никогда не держал.

- Вас просили зайти в партком, - сказала она сухо. - В восьмую комнату.

Молодой мужчина в бежевом костюме поднялся мне навстречу, пожал руку и начал говорить, как он рад тому, что правда наконец восторжествовала...

- Вы сами-то здесь давно? - спросил я.

- Да уж год, Василий Пантелеевич.

- Много народу, смотрю, поменялось.

- Не сказал бы... Костяк, сдается, сохранен... Но, конечно, новая метла по-новому метет... Сейчас я позвоню, чтобы принесли ваши путевки... Очень хороший санаторий, в Крыму...

- Мне путевки не нужны, спасибо... Путевка... Одна путевка...

- Читали газету о пленуме обкома?

- Читал.

Я ждал, что он пригласит меня к новому директору или хотя бы спросит, чем я намерен заниматься. Он молчал, не зная, как себя вести, потом вымученно поинтересовался:

- Отсюда поедете к Каримову?

- Он меня не приглашал... Чего ж навязываться...

- Как я слыхал, именно он отправил за вами машину.

- Да? Странно. Шофер мне не представился, спросил, куда завести, - и все.

Я расписался за полученную путевку, уплатил членские взносы за все то время, пока числился вне рядов, сказал, что зайду еще раз, когда получу партбилет, - проставить штампики, чтобы все было погашено честь по чести, и поехал в городское бюро обмена.

Раньше, до ареста, я бы попросил секретаря помочь навести пустячную справку; сейчас это надо было делать самому. Я встал в очередь; приема у инспектора ожидало человек тринадцать; очень много молодых, явно ушли с производства.

А как же закон об индивидуальном труде, подумал я. Где посредники, которые подготовят и проведут обмен, не нанося ущерба тем заводам и трестам, где работают эти люди?

- На что меняетесь? - спросил я мужчину, стоявшего передо мной.

- Хочу податься в Норильск... Там быстрей на пенсию выходят.

- Сколько вам до пенсии?

- Если здесь, то девятнадцать, а там всего одиннадцать... А уж потом, - мужчина улыбнулся осторожной, затаенной улыбкой, - жизнь начнется... На юг уеду, огород заведу...

- А что, здесь жизни нет?

Мужчина оглядел меня с головы до ног, отметил, видно, что костюм на мне болтается, пуговицы перешиты, вместо шнурков - веревочки в туфлях, и, покачав головой, усмехнулся:

- Потолки больно низкие.

Я не сразу понял его. Мы вообще-то тяготеем к двусмысленным ответам, оттого уточнил:

- Вы имеете в виду жилищное строительство? Или уровень заработной платы?

- Я имею в виду жизнь, - ответил он.

- Это как?

- А так... Сами, что ль, не знаете? На все лимит и потолок. Хочешь прыгнуть - а нельзя... Или - смысла нет... Спортсмен планку перемахнул ему золотая медаль. А в нашей жизни? Мы же не придурки - ставить мировые рекорды в пустом помещении без зрителей... Медалей хотим... Золотых... А не сатиновых вымпелов...

- Вы кто по профессии?

- Конструктор.

- Где работаете?

- Где надо, там и работаю, - на этот раз мужчина оборвал разговор, демонстративно отвернувшись.

Откуда в нас эта невоспитанность, подумал я. Вспомнил, как военврач, возвращавшийся со мною в поезде из Берлина - в отпуск, на Брянщину, задумчиво говорил: <Знаете, у немецких друзей и порядок, и бананы с миндалем в захудалых деревенских магазинчиках свободно продают, не говоря уж о том, что там же семь сортов колбас и сарделек на кафельной стенке висят и все люди друг к дружке предельно вежливы, я все же испытываю умиление - даже слез сдержать не могу, - когда меня начинают отчитывать в Бресте... Каждый, кому не лень, ругает: и носильщик, и таможенник, и гардеробщик в ресторане, и официант... Они собачатся, а у меня в сердце покой и счастье - свои.

Слова этого молодого военврача с лучистыми глазами, молодого еще, сорока нет, запали мне и сердце. Когда мы прошли досмотр и встретились в ресторане брестского вокзала, я присел к нему за столик: <Чем вы объясните эту вашу умильность к тому, что наши так отчаянно собачатся?> Он посмотрел на меня с некоторым удивлением, повторив: <Так ведь свои! От иностранного языка устаешь! Да и потом, знаете, горько испытывать ощущение собственной малости... У нас сестры в госпитале гроши получают, а купить есть что, товары хорошие - и ковры, и отрезы, и обувь, особенно <Саламандра>... Ну и наладились наши по воскресеньям обихаживать немецкие огороды за пятьдесят марок в день. Субботу и воскресенье работают - вот и босоножки... У меня сердце сжало, когда сестра милосердия поведала, что, мол, старик хозяин с ней по-русски говорит, добрый дед, с нами воевал, в плену язык выучил... Победители на побежденных вкалывают, разве не обидно?! С тех пор у меня прямо как навязчивая идея - домой, скорее домой, там хоть такого быть не может!>

...Кто ж это писал, что планета наша для веселья мало оборудована, подумал я, наблюдая за тем, как безжизненно-медленно движется очередь на прием к инспектору по обмену с иногородними. Кажется, Маяковский. Неужели он весь мир имел в виду? Или писал про нас, горемык? Во время первой зарубежной поездки в Чехословакию я даже сжимался, когда в магазинах, автобусах, в отеле постоянно слышал вокруг себя неизменно ликующее: <Просим вас>, <Пожалуйста>. Люди произносят это напористо, словно бы агрессивно навязывают тебе вежливость и взаимную уважительность. Отчего же мы - а ведь народ наш добр и отзывчив - так грубы и неотесанны?

...Инспектором оказалась пожилая женщина с нездоровым, землистым цветом кожи; голубые, миндалевидные глаза ее были совершенно инородны на измученном лице.

Выслушав меня, она сказала, что я должен написать заявление с указанием точной даты обмена, когда и кем подписан ордер, на основании каких документов, и указать причину, побудившую меня обратиться с этим вопросом.

Испытывая ноющую тоску, я ответил, что в бюро справок мне объяснили: именно здесь, в этом кабинете, я получу исчерпывающую информацию; обмен состоялся месяц назад. Неужели так много людей из Загряжска уезжают в Курск? Пожалуйста, разрешите мне самому поискать в картотеке.

- Если мы каждому встречному разрешим рыться в картотеке, - ответила женщина, - потом сами ничего не сможем разыскать...

- Сколько времени я должен ждать ответа?

- Две недели.

- У меня путевка в санаторий начинается через пять дней...

- Отдохнете, тогда и придете за ответом.

- Дело в том, что за время моего отсутствия (я не смог сказать <ареста>, вспомнив, как соседка на лестничной клетке боролась с собою, не зная, пустить ли меня в квартиру) моя жена обменялась... И уехала в Курск... С новым мужем... А с ней мои мальчики... Они маленькие еще, понимаете? И я их не видел больше года...

- А где вы были?

И я был вынужден ответить:

- В тюрьме.

Женщина покачала головой, несколько брезгливо поинтересовалась:

- Прописку-то хоть дали? Покажите справку об освобождении.

Вы читаете Репоpтеp
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату