- Знаю. Вы получили срок за измену, но за клевету вы еще своего не получили.
- Как прикажете понимать?
- Не понимаете?
- Совершенно не понимаю.
- История - штука многосложная... Многое, казалось бы, исчезает навсегда, все вроде бы покрыто тайной, да и годы отстучали свое, ан - нет, внезапно правда поднимается наверх, высвечивая всех тех, кто служил добру, как, в равной мере, и злу...
Я достал из кармана фотографию отца, единственную сохранившуюся у покойницы бабушки: в форме РОА, - рядом генерал Малышкин, полковник Боярский и поручик Бласенков.
Я не торопился передать ее моему собеседнику, неторопливо рассматривал, словно бы заново изучая лица людей, запечатленные фотокорреспондентом фашистской газеты <Новая Русь>.
Лишь заметив, как снова налились веки поручика, я протянул ему фотографию:
- Ну, как? Всех узнаете?
Он тяжело поднял голову - веки не мог уже, перенапрягся, - мгновение изучал меня взглядом, полным усталой ненависти, потом снова углубился в разглядывание фотографии.
- Да, я знаю всех, кто здесь изображен, - сказал наконец он, и впервые за весь разговор я угадал в манере его ответа тюремность.
- Могу просить вас назвать людей поименно?
- Конечно... Изменник Родины Малышкин... Рядом - изменник Родины полковник Боярский... Подле него изменник Родины капитан Снегирев... И я... Сделано было это фото незадолго перед тем, как меня разоблачило гестапо и бросило в застенок на Принцальбрехтштрассе...
- Не помните, как звали капитана Снегирева?
- Великолепнейшим образом помню... Игорь Иванович... Наймит гестапо, мерзавец и тварь...
- Стареете, господин Бласенков, - сказал я, - память сдает... Ну-ка, вспомните имя и отчество моего отца, я ж его называл в клубе...
И тут я увидел, как медленно потекло лицо Бласенкова. Оно менялось на глазах, щеки обвисли, мгновенно пересохли губы, сделавшись бесцветными, сероватыми какими-то, мочки ушей стали длиннее, они наливались желтоватой синевой, и впервые за все время разговора я заметил, как у старика затряслись руки...
- Вы же писали доносы на моего отца в нашей тюрьме, Виталий Викентьевич? Вы работали по просьбе министра Абакумова, разве не так? Вам же прекрасно было известно, кем был мой отец - <капитан Снегирев>... Он ведь вас первым допрашивал, в сорок пятом, в конце мая, правда? Вот почему я затронул вопрос о клевете. Вас судили за измену Родине, а вы в нашей тюрьме клеветали на коммунистов, на чистых людей, чтобы подвести их под расстрел... Но мой отец не был расстрелян... Он уцелел... А вы до сих пор не ответили за клевету на него... Вот почему я говорил, что история штука многосложная... Подлинник этой фотографии там, где ей надлежит находиться... Там, где уже лежат документы, как вы отдали гестапо Извекова... Там, где есть свидетельские показания, как вы добровольно перешли к немцам... Есть точная дата и название деревни, где вы лютовали, а также свидетельства крестьян... И есть показания, как вы вместе с немцами ломали несчастного четырнадцатилетнего мальчишку, делая из него предателя, - Мишу Тихомирова... Трудная фамилия, правда? С трудом запоминается... Никак она вам не дается, правда?
И тут я услышал, как по коридору кто-то пробежал; я снова стал комком, я был готов мгновенно обернуться, отбросив кресло, вскочить на ноги и занять позицию.
Но в комнату никто не вошел, хлопнула дверь, и я услышал, как тараторяще прочечетил дробный сбег по лестнице.
- Колька, - жалобно, даже моляще простонал Бласенков. - Колька, сука!
Никто не ответил ему: Колька слышал все, что я говорил, Колька убежал, что ж, наверное, ради этого я и пришел сюда, вот она, победа; никогда не думал, что после нее тебя оставляют силы и тело кажется резиновым, неуправляемым...
- Слушай, - прошептал Бласенков, - слушай меня... Не губи, Христа ради... Хочешь, на колени стану? Сколько чего хочешь - возьми, у тебя ж дите родится... Я отойду, уеду, пропади все пропадом. Дай пожить, пощади седины, пощади... Все тебе скажу, про всех, только дай уйти добром...
И, обвалившись на пол, он заплакал, задирая голову так, словно хотел сломать шею, вывернув ее назад в последнем задыхающемся хрусте...
XXXII Справка...
_____________________________________________________________________
<...По делу о преступной группе Тихомирова М. Н.
в составе Чурина А. К., Кузинцова Ф. Ф., Русанова В. Н.,
Завэра Э. И., Руминой Г. А., Антипкина С. В.
После показаний бывшего секретаря обкома Рахматова о том, что
он, наряду с другими руководящими работниками, получал взятки не
только деньгами, но бриллиантами и изумрудами, в результате
оперативных мероприятий нам удалось выйти на ювелира Завэра.
Наблюдение за ним вывело на ряд официальных лиц, и прежде всего на
старшего эксперта по ювелирным изделиям Румину.
После нападения неизвестных на художника Штыка в сферу
наблюдения вошли искусствовед Русанов, доцент Тихомиров, помощник
заместителя министра Чурин А. К., доктор технических наук Кузинцов и
тренер Антипкин. (Их связь с пенсионером Бласенковым пока что не дает
оснований к задержанию последнего, ибо факт его участия в преступных
сделках - на этой стадии - установить не удалось.) Такая же ситуация
сложилась и с <гадалкой>.
В результате наблюдения, а также изучения материалов удалось
выстроить приблизительную схему, по которой действовала преступная
группа.
Договоры на реставрацию, а также росписи новых зданий не могут
быть заключены напрямую между художником и руководителем учреждения.
Такого рода прямые соглашения запрещены еще с начала тридцатых годов.
В связи с этим любой бюрократ вправе отодвинуть неугодного художника
и передать дорогостоящий подряд тому лицу или лицам, которые
соответствующим образом отблагодарят тех, кто имеет право
санкционировать, утверждать и подписывать соответствующий договор.
Деятельность преступной группы Тихомирова свелась до минимума
осенью восемьдесят шестого года, когда на повестку дня стал вопрос о
реальной инициативности, предприимчивости и гласности.
Общественностью был подготовлен законопроект о праве художников
на прямые контакты с руководителями предприятий и учреждений.
Однако в начале восемьдесят седьмого года Чурин - с одной
стороны и Тихомиров - с другой смогли добиться пересмотра
разработанного законопроекта. По-прежнему без санкции многочисленных
художественных советов, финансовых, плановых и контролирующих
инстанций ни одна инициатива художника, заведующего детским садом,
директора клуба или школы, дома отдыха или начальника строительного
управления не может считаться законной.
Была искусственно сохранена ситуация, понуждающая смелых и
инициативных людей становиться <преступниками>, хотя эта <преступная
деятельность> не только приносит экономию государству, но и
гарантирует лучшее художественное качество.
Чурин <проработал> вопрос о сохранении запрета на поиск новых
талантов и творческую инициативу художников по своим каналам,
педалируя на то, что отмена прежних инструкций сделает
