— Хочу попрощаться.
— А он уже уехал.
— Как уехал? — занервничал я. — Куда?
— Не знаю, — пожал ломкими плечами. — Я также хотел с ним… сами понимаете… на дорожку… Так он, мерзкий человек, наврал: с кубинцами, говорит, встречаюсь… С кубинцами! Какой кошмар!.. Я ничего не имею против представителей острова Свободы… Куда же вы?.. А ваша «Южная ночь»?..
Полудурок кричал мне тонким фальцетом. Таких, как он, я давил бы голыми руками. К сожалению, я сейчас занят.
Мне нужно торопиться. Если я хочу закончить это дело с желтухой.[53] Я шел по длинным казенным коридорам и рассуждал о зигзагах моей работы. Можно поднять на ноги все службы мира и не найти того, кого ищешь. А можно нечаянно встретить голубого барашка в стойле бара и узнать все, что тебе необходимо. И даже более того. Зря Сын ГПЧ не предохраняется. Это вредно для здоровья. Особенно при общении с кубинцами. Так называют жителей подмосковного городка Кубинка. Возле этого городка есть аэродром. Для военно-транспортных самолетов. Виктор мечтает взлететь с бетонной полосы в счастливое, беззаботное будущее. Он верит в свою звезду, забывая, что некоторые карликовые планеты имеют свойство взрываться. К такой-то матери. Не буду уточнять к какой.
Я сел в машину и медленно проехал по переулку, где находился наш терем-теремок. Он был мертв и печален. Со следами боя. У подъезда дежурили милицейские уазики. Мое появление было бы излишним. Моих боевых друзей тоже засветили. Кто? Думаю, работа Фроликова и Ханина (Бревнов как посредник). Ну, с этим мне ещё предстоит разобраться. Как и с полетами из окон и балконов нечестных партийных казначеев. Спешить мне некуда в этом смысле. Жизнь — штука долгая и занимательная. Авось не паду смертью храбрых на бетон военного аэродрома. Работа будет напряженная и трудная. Лучше бы я трудился сталеваром, как мечтал в детстве. Или все-таки моя мечта была более романтичной: космонавт? Чтобы летать на орбите вместе с Белкой и Стрелкой. О, дайте-дайте мне ракету, чтобы закеросинить в незнакомые галактики, где нет таких отвратительных существ, коим является человек. Ничего не имею против всего человечества, однако некоторые представители его… Фик-фок, бельмо от отцовского для материнского брюха кулака, ай леже-бомбе![54]
От скорости и напряжения машина звенела. Десять лет назад я слушал такую же музыку. Тогда, правда, все для меня закончилось печальным романсом: «Звенит звонок, пора расстаться с головой». Я думал, тюрьма-тюрьма — это шутка. А тюрьма — это просто лагеря! Что же теперь? Никаких красивых жестов и дешевых душевных порывов. Червонец — слишком дорогая цена за забаву. Лучше и вправду укоротить свою жизнь пулей, чем идти в лагерные лесорубы и сталевары. Об астронавтах лучше уж умолчать.
Скоро впереди зажглись звездочки огней поселка городского типа. Кубинцы областного розлива собирались ужинать. Им можно было только позавидовать. Что и говорить: у каждого свои радости и утехи. Мне бы сейчас под бочок жирную курицу и ласковую жену… Эхма! Жизнь моя…
Проскользив мимо островка благодушия и довольствия, моя автостарушка свернула на проселочную дорогу, размытую дождями. Бедняжка застонала суставами, заюзила, точно по льду. Для полного счастья мне осталось сесть в лужу. В буквальном смысле этого слова. Осенью на таких дорогах мертвый сезон. Хлеба убраны, бензин кончился, ждите лета. Ждать я не мог. К моей гордости, отечественное авто выдержало испытание отечественными ухабами. Я удачно припарковал машину под защиту густого ещё кустарника и с небольшим школьным ранцем за плечами отправился на разведку местности. Уже был поздний вечер — я брел на характерный трудолюбивый звук винтокрылых, как пишут газетчики, машин. Существенный недостаток всех аэродромов: шуметь надо. Без шума и труда — улетишь не туда. А как же быть с агентами ЦРУ? Видимо, все агенты спецслужб отдыхали в теплых и уютных барах «Националя», потому что в кромешной мгле перелеска я никого не встретил. За идею никто не хотел страдать во тьме ночной. Кроме меня, романтика родных угодий.
Наконец сквозь кусты и деревья я увидел световые пятна. Прожектора освещали колючую проволоку. Она казалась серебряной. Я оторопел: где же это я нахожусь? То ли в зоне? То ли перед зоной?
К счастью, вышек с вертушками не было. Что радовало: мы в зоне, но с щадящим режимом охраны.
Я устроился на сухом валежнике, вытащил из ранца полевой бинокль и принялся изучать местность и обстановку на ней. КПП, административное здание, башня слежения, радиолокационные станции, бензовозы, перевозящие керосин, самолетные туши, летный и обслуживающий персонал, местная собачья стайка… Иногда над полем возникала тишина, и тогда было слышно дыхание и людей, и домашне-производственных зверей. Потом снова трубно и величаво ревели турбины летательного монстра и казалось, что сейчас весь окружающий мир взлетит к мглистому небу. И я вместе с ним. Обидно, так хочется сделать ещё многое…
Я прошел вдоль проволочного забора, он проржавел и был дыряв, как память. Я увидел цистерны топливного хранилища, они наполовину были зарыты в землю. Рядом грудился металлолом — кладбище летательных аппаратов. Мне нужно было приблизиться к месту предполагаемых событий. Вдруг все произойдет без моего участия? Что я буду рассказывать внукам?
Марш-броском я достиг железных гор и спрятался в их отрогах. Минуты ожидания превратились в часы, как утверждают романисты.
У меня даже возникло сомнение, а не обманулся ли я? Или хитрый Виктор с бесценным грузом стартует из Байконура? Или отправится поездом Москва Чикаго? К моей душевной радости, когда над полем шелковым парашютом вспухла тишина, раздался настойчивый далекий звук. В ночи заплясали характерные радужные огни фар. По скоростной трассе не спеша двигалась колонна. Полевой бинокль приблизил меня к ней. Две машины-контейнеры, охраняемые военными грузовиками, БМВ и легковыми автомобилями милиции. И это правильно: золото требует к себе уважительного отношения. Мало ли какому тихушнику захочется грабануть десять тонн драгметалла. На карманные расходы.
Я не учел профессиональных навыков своих недругов. Над защитой желтого железа трудились самые мудрые мозги Госбезопасности и МВД. (Мудрые — я называю условно.) Бравые бойцы ОМОНа плотной, бронетанковой стеной окружили место разгрузки и брюхатый «Антей». Мне оставалось только отслеживать ситуацию, как любит выражаться полковник Орешко. Любое мое неосторожное движение вызвало бы такой заградительный огонь, что от меня бы остались одни керамические зубы. И то вряд ли.
Что же делать? Ситуация выходила из-под моего контроля. Солдатики-грузчики весело метали в самолет деревянные длинные ящики. Под строгими взорами автоматчиков и людей в штатском. Было такое впечатление, что никто из присутствующих не знает о желтой пшеничке.[55] Я уж хотел выйти из укрытия и сказать всю правду о проклятом металле. И не успел — подъехал белый, как яблоневый сад, лимузин. Из него выбралась славная троица: Виктор, Фроликов и банкир Утинский. Я порадовался за старых знакомых — выглядели они в свете прожекторов великолепно. Эту бы троицу да в президиум ткацкой фабрики имени Клары Цеткин. Все бы ткачихи, прядильщицы, валяльщицы, обмотчицы и другие были бы до крайности счастливы и перевыполнили бы план по ткани на двадцать пять и семь десятых процента. Однако, кажется, я отвлекаюсь. С улыбками трое деляг[56] наблюдали за погрузкой. В руке Кроликова был «дипломат», набитый, вероятно, попугайчиками.[57] Появился гибкий человечек-лакей с подносом, на котором искрились фужеры с шампанским. Красиво, черт бы их побрал! Значит, уже гуляют господа! Не рано ли, товарищи?
Между тем погрузка заканчивалась. Друзья по удачной сделке сердечно прощались. Охрана усилила бдительность. А что же я, сидящий в металлоломе, как дурак с ранцем? Мне ничего не оставалось делать, как сидеть и ждать. Ждать, когда судьба повернется ко мне хотя бы в профиль.
Сын ГПЧ и сопровождающие его лица взошли, как боги, в самолетное нутро. Помахали ручкой родине и провожающим. К топливному хранилищу подкатил бензовоз приятного оранжевого цвета. Из кабины выпрыгнул водитель в комбинезоне. Был молодцеват и симпатичен; из дембелей Советской Армии. С таким можно поговорить по душам. Пока он занимался производственными делами, я приблизился к огнеопасному месту.
— Здорово, братишка. Тссс!.. — проговорил я. — Есть работа. На баксы.
— Тьфу ты, — ругнулся дембель. — Напугал же, дядя…
