— Вижу, — хмыкнул. — Блаженный человечек.
— Вот и блажит, — развел руками. — Что делать?
— Может быть, советует прикупить швейцарский франк? — предположил опытный трейдер. — Ситуация неровная, да можно рискнуть.
— Ты о чем, Анатоль? — взбрыкнулся. — Он же совсем… того…
— Того-не того, а франк у вас на зеленом поле. И ситуация по нему перспективная, это я тебе говорю.
И я сдался: по левую руку меня терзал трейдер трейдеров, по правую сумасшедший друг, и оба они, словно сговорившись, трендили обо одном и том же. Как тут не пасть?
Черт с ней, этой темной игрой, решил я, проиграю, так проиграю. Пусть меня вместе с желтыми ботинками режут на куски, да лучше скоро закончить эти танталовы муки, чтобы упиться до состояния горения угарной помойки. Довольно мнить себя великим игроком, Мукомольников! Твой удел жалок — сбор бутылок в пыльных кустах жасмина.
И, скалясь усмешкой висельника, поднял трубку и молвил:
— Сто семнадцатый! «Братск»! Покупка швейцарского франка. На всю сумму, которая на счете.
И услышал знакомый равнодушный голос невидимого дилера:
— Сто семнадцатый. Покупка швейцарского франка. Десять лотов. Подтверждаете?
— Да, — ответил, не задумываясь над тем, что услышал.
И только, кинув трубку, вопросил со сдержанной яростью: Слава, еть` твою мать, что происходит?! Какие десять лотов? Откуда десять? Десять лотов — это десять тысяч долларов. У тебя же на счете было три? И как удар молнии — озарение: Мая! Ну, конечно, она! Воплотила таки в жизнь свою боготворительную цель, тиснув семь тысяч баксов на мой счет. И не предупредила! И я, кажется, вляпался по самые свои лилово-фиолетовые гланды?
Я почувствовал, что мне трудно дышать и глотать, будто мрачная сила забила в горло мое кол. Раньше горемыку сажали на осиновый колышек, чтобы тому думалось лучше. Нынче времена более цивилизованные, да ощущения те же самые — неприятные.
Прохухукать десять тысяч за десять минут — это надо хорошо постараться, выхухоль ты эдакий!
Проявив недюжинную силу воли, я заставил себя посмотреть на график, корчащийся в зеленом квадратном пространстве. Будем держатья до последнего, господа! Умирать, так красиво!
Тем более, если рассуждать трезво: пока ничего катастрофического не происходило. И даже наоборот: мы прикупили десять лотов по самой низкой цене, а сейчас (с каждой секундой) франк поднимается, как на дрожжах, точнее не скажешь. Хотя сам график опускается вниз, поскольку швейцарский франк, как и японская иена, у нас «обратная» валюта. Да, теперь я стреляный воробей, и меня на мякине не проведешь.
— Мы, кажись, чего-то выигрываем, — сообщил аутисту, продолжавшему пялиться на экран с любопытством неразумного дитяти. — Видишь, уже двадцать пунктов наших. Вот только бы закрыться вовремя, — по-пролетарски шмыгнул носом. — Может, того… знаешь, когда котировочку прикрыть?
Естественно, друг детства не ответил и продолжал глазеть на разноцветные квадраты. Я присмотрелся к нему и неожиданно увидел, как его физиономия из размытой и глуповатой неожиданно преображается в лик умного и целеустремленного эксперта валютной биржи, г-на Вл. Ник. Ор.
Не поверил бы этому, да как тут не верить собственным, блядь, глазам.
Мне вдруг показалось, что я сильно свихнулся: разве могут происходить такие приметные перемены с тем, кто не может правильно перемножить дважды два.
Что же это делается? Неужели мой спутник по этой шалой жизни облучился неприметными лучами ВБ до такой степени, что окреп на голову до состояния классического ученого из сибирского атомного центра Снежинск?
Пока я таким образом рефлексировал, с графиком швейцарского франка творилось невероятное: валюта била все рекорды по взлету.
Шестьдесят пунктов… семьдесят… восемьдесят… девяносто… сто пунктов… сто десять… сто двадцать…
Боже, такого не может быть?! Я чувствовал, что от невероятности происходящего и напряжения, пол подо мной качается, точно верхняя палуба уже упомянутого мной «Titanic».
Вот-вот, как бы не напороться на смертоносный айсберг, и только об этом подумал, как услышал тревожный голос аутиста:
— Зеленый кузнечик прыг-прыг, зеленый кузнечик прыг-прыг, зеленный кузнечик прыг-прыг.
И, осененный догадкой, цапнул телефонную трубку и заорал во всю глотку:
— Зеленый кузнечик!.. Тьфу! Сто семнадцатый! «Братск»! Закрываемся по швейцарскому франку!
— Котировка закрыта, — услышал голос такого родного дилера и только тогда перевел дух.
И когда это делал, то увидел, что франк начинается обваливаться, как снежная лавина в горах Килиманджаро.
— Мать моя честная, — перекрестился я. — Что же это делается?
И словно отвечая на этот вопрос, раздался голос аутиста, который снова находился в состоянии необычного транса, повторяя:
— Вода в море синяя. Вода в море синяя. Вода в море синяя.
Уставившись на график фунта стерлинга, я вопросил:
— Что делаем-то: покупаем морскую воду? — и понял, что ещё несколько таких эпизодов и могу добровольно сдавать себя в руки психиатрической медицине.
— Ыыы, — протестующе заныл Илюша.
— Продаем?
— Вода в море синяя. Вода в море синяя.
Делать нечего — надо играть по правилам, написанными не нами. Если только все происходящее не есть изощренный глум Всевышнего над жалкими попрошайками? Господи, не издевайся над своими детьми, и с этой мольбой я снова взялся за телефонную трубку.
Подозреваю, что мой дилер твердо решил: трейдер под № 117 окончательно лишился последнего рассудка. И был прав, но сдержал свои эмоции и сообщил, что котировка по фунту стерлинга принята.
А котировка эта — была всем котировкам котировка. По грубым подсчетам я выставил двадцать лотов на продажу валюты, устойчивой, как монархия в ультрамариновой Великой Британии.
Для тех, кто клевал удачу по зернышку на ВБ, это было заметным событием. Я шкурой чувствовал, что информация о наших с Илюшей радикальных деяниях растекается по операционному залу и дальше, подобно лечебно-профилактическому газу «Черемуха».
— Родной, — обратился к аутисту, — не подведи.
Тот опять не обратил на слова никакого внимания, впрочем, радуя меня своей общей целеустремленностью и уверенностью. Зорким взглядом хищной птицы мой друг внимательно наблюдал за извивающимся «червячным» графиком (.
Устойчивая, повторю, валюта почему-то начинала дурить — не так резко, как это делал франтоватый франк, но шалила, и шалила в нашу пользу: падала в цене.
Двадцать пунктов… тридцать… сорок… пятьдесят пунктов… шестьдесят…
— Синяя синь синего моря, — услышал напряженный голос Шепотинника. Синяя синь синего моря, — и прекрасно понял его, и сорвал трубку с телефонного аппарата.
После того, как закрылся по фунту, посиневшему от невероятных валютных передряг, решил проверить благосостояние нашего виртуального кошелька. Для этих целей существовала справочная система «Бумеранг». Я знал о ней, да никогда не пользовался. Хотел обратиться за помощью к г-ну Кожевникову, однако услышал голос аутиста со знакомыми интонациями:
— Красная тряпка для быка. Красная тряпка для быка. Красная тряпка для быка.
На сей жертвой потусторонних выдающихся способностей моего товарища стала ЕВРО.
Признаться, сам я находился, точно в бреду. В моих воспаленных мозгах смешался, и прыгающий зеленый кузнечик, и синь синего море, и красная тряпка для быка, и… желтая пшеница, прорастающая на поле. Эта желтая пшеница обозначала японскую иену — и с ней я работал уже на последнем издыхании.
