никчемным и пустым. Моя мечта о миллионе поблекла и представлялась выцветившей на солнце театральной афишкой. Не закончить ли пьесу под названием «Миллионер» — закончить без финального душевного потрясения для доверчивых, как дети, зрителей и пальбы из ружья, висящего на заднике с первого акта.
Увы, подобное не в моих силах. Если бы играл на подмостках моноспектакль, плюнул бы на все и удалился за пыльные кулисы кушать водочку. А так — не могу: повязан путами дружбы. Впрочем, Вася способен постоять за себя, а вот как быть с Илюшей Шепотинником? Как быть с ним, играющему в этой невероятной истории по Божьему проведению? Пропадет не за понюшку табака. Тем более враги наши прознали о его небесном даре. Попользуются и выкинут на свалку куском синюшной мертвечины.
Нет, представление продолжается, господа. Горят софиты, и пьяненький суфлер занял свое место в будке. Публика готова встретить новый выход героев аплодисментами и криками «браво». И каждый из участников этого публичного зрелища питает надежду, что финальная реплика будет за ним.
Городок Долгопрудный, известный своими прудами и ОПГ, встретил меня садово-огородной тишиной, мелкими домами поселкового типа, базарчиком у ж/д вокзала, гипсовым бюстом В.И. Ленина, мазанным в бронзовую краску. Нужная мне улица имени Матроса Железняка, дом 54 находилась на окраине.
— Немедля за улицей Инессы Арманд, молодой человек, — объяснился старичок, похожий бородкой и блеющим голоском на экстремиста всех времен Лейбу Бронштейна (Троцкого). — Там поворот направо, кажется.
— Или налево?
— Направо-направо. Да-с.
Я посмеялся: такое впечатление, что время здесь остановилось, как мифический краснопузый бронепоезд на запасном пути. Не хватает аллюром скачущей конницы с Василием Ивановичем Чапаевым впереди на белой кобыле по прозвищу Ибаррури, и картинка героического прошлого будет полная.
Пропылив по вышеупомянутым улочкам, нахожу на металлическом заборе цифру — 54. Драндулетик тыкается в ворота, издавая с устатку хрипучие звуки: открывайте сразу, засранцы такие и засранцы сякие!
— Ну я это! Я! — ору. — Васька, сколько можно издеваться? — Отмахиваю кепи. — Он тут бабаем бабаит, а меня бьют! — Выражаюсь куда точнее и народнее, обращаясь в сторону видеокамеры слежения. — Открывайте, еть` вашу мать, поанцы! Я «гостиниц» привез!
Наконец, признан за своего — тяжелые ворота дачной крепости медленно раскрываются. «Москвичок» закатывает в просторный дворик, покрытый асфальтом, тормозит у знакомого мне серебристого БМВ и двух боевых джипов c тонированными стеклами. Поздравляю «дед», доехали-таки!
В старых рослых соснах французит современный кирпичный дом-замок с башенками и балкончиками, похожий на бургунское игристое шампанское. На крыше легко-дамской панамкой замечается телевизионная тарелка. У ворот гуляют два бойца в спортивных костюмах, в их руках АКМ, тоже мне хорошо знакомые. Прикладами. А по дальней дорожке вальяжной походочкой сукиного кота приближается Вася. И ещё улыбается самодовольной улыбочкой!
— Славчик, ты красавчик, — разбрасывает лапы для объятия. — Что с личиком твоим?
— И ты ещё спрашиваешь, паразит? — взвываю от возмущения. — Игрок херов?
— Все под контролем, дорогой мой человек, — успокаивает, не забывая улыбаться улыбкой успешного плейбоя.
— Под контролем? Ты контролируешь, а бьют меня, — разумеется, моя речь снова куда экспрессивнее. — Что за игры патриотов?
— Ну, прости, — обнимает за плечи. — Мы хотели вскрыть ситуацию, как нарыв?
— Какую ещё ситуацию?
— Вокруг Илюхи, помнишь?
— Мне бы не помнить, — хныкаю. — Весь мой двор в трупах. Ваша работа?
— Поговорим после, — толкает в спину. — Переведи дух. В баньку сходим.
— В баньку? — злюсь. — А как Илюша-то? — спрашиваю. — Где он? Черт вас всех возьми!
Мой приятель заметно мрачнеет и признается, что с нашим товарищем не все в порядке. Хотя какой может быть порядок у сумасшедшего, не так ли?
— Что такое?
— Припадки у него начались, — морщится Вася, — орет, все бьет и почти ничего не жрет. Типа бунта, да?
— Типа бунта? — переспрашиваю. — Ну, вы козлы, ребята, — режу правду. — Нельзя ему менять обстановку и общаться с незнакомыми.
— Меня-то он знает? — удивляется мой спутник.
— А ты его понимаешь?
Вопрос остается без ответа, и я требую, чтобы меня срочно отвели к аутисту. Надеялся, что ситуация прояснится, а все наоборот усложняется. Если Илюша совсем плох на голову, то наши игрища в миллион можно заканчивать. И хер с ним, этим милитаристическим миллионом, от которого одно лихо. Будем жить тырновским огородом и моим честным трудом на плодово-овощной базе имени Клары Цеткин.
Обстановка буржуйского дома-замка напоминает музейную: эксклюзивная мебель, картины на стенах, напольные вазы в полный человеческий рост, зимний сад с реликтовыми деревцами из хоккуистой Японии. (Хокку — это стихи в несколько строчек, очень красивые, например: «Если в саду посадить звезду — вырастет небо»).
Я невольно интересуюсь: кто у нас любитель такой поэтической, скажем так, жизни? Василий называет фамилию знаменитого в прошлом боксера N., чемпиона мира в среднем весе, а ныне почетного гражданина города Долгопрудный.
— Понятно, — говорю, — типа папы местных пацанов?
— Типа, — недовольно бурчит Василий. — Меня окружают только уважаемые люди.
— И Галаев тоже уважаемый? — спрашиваю. — Не от большого ли почтения его нукеры хотели из меня отбивную слепить? Тебя искали, между прочим?
— Ишь как? — качает гиревой головой. — И что?
— Блядь! Можешь, толком объяснить, что происходит? — нервничаю. Почему бьют меня, а не тебя?
— Ты оказываешься не в том месте, — довольно смеется. — Не в то время.
У меня возникает желание вырвать ТТ из-за пояса и воплотить в жизнь свою светлую мечту грохнуть им по васиному лбу, чтобы обладатель этого бесхитростного, как полено, чела больше думал о других, чем о себе.
Не успеваю — поднявшись на второй этаж, подходим к двери, рядом с которой дежурит пасмурный малый в медицинском халате.
— Спит, — отвечает он на немой вопрос Василий.
— И пусть, — потирает руки тот. — Воскреснет, дай знать. А мы в баньку.
Я требую, чтобы мне дали глянуть мельком на аутиста: может, его уже донельзя замордовали? Г-н Сухой обижается: он, конечно, умом не блещет, однако не настолько, чтобы не понимать: Илюшу надо беречь, как розовую герань в горшке.
— Мы к нему со всем уважением, — признается, — а от него одни убытки.
Я настораживаюсь: о каких убытках речь, и догадываюсь:
— Васек, а не пытался ли ты играть с ним на бирже?
Друг ситный мнется, как барышня-крестьянка перед барином, возжелавшим неотложного соития на конюшне, потом признается:
— Ну, пытались.
— Е`вашу мать! — не выдерживаю всей этой галиматьи. — Плакал мой миллиончик! Как чувствовал! Разве так можно?
Что же выясняется? Пока я страдал физически, то есть, когда меня лупили все, кому не лень, господин Сухой решил самостоятельно ухватить за хвост птицу счастья сегодняшнего дня. И ничего умного не придумал, как взять у вора в законе Аслана Галаева в долг 1 миллион 500 тысяч виртуальной «зелени», и вместе с аутистом играть на бирже. Гарантия возврата капитала мой миллион и наш Илюша
