сидела за партой, а учитель ходил у школьной доски. Ах да, наверное, они ушли в лабораторию, находящуюся тут же, за мутно-стеклянной перегородкой.
Не знаю, но что-то заставляет меня встать на цыпочки и тихо пройтись к этой перегородке. Сначала слышу тихий звон стекла, догадываясь, что учитель колдует с пробирками, потом слышу сдавленный стон и не понимаю, кто его издает, наконец до меня доносится отчетливый и спокойный голос преподавателя:
— Я ведь предупреждал, что у меня учиться надо прилежно. Маша имеет отличные знания и теперь идет на море купаться. Ты тоже будешь купаться, но в кислоте. Прости, Вера, за все надо платить. Не бойся, умирать не страшно, страшно жить. Моя жена тоже плохо учила химию и мне пришлось её наказать. От неё ничего не осталось, даже зубов. У неё были золотые зубы, рассмеялся, — и от них тоже ничего не осталось, представляешь? Серная кислота самое действенное средство против таких, как вы… Не волнуйся, Маша тоже когда-нибудь провинится и будет плавать в кислоте. Нет идеальных людей — есть идеальная кислота. Ну-с, готово!..
Не чувствуя себя от ужаса и страха, заглядываю за перегородку и вижу: на столе лежит нагая Верка Солодко. Ее поростковое посеревшее тело опутано клейкой лентой, болтливый рот залеплен розоватым пластырем. В глазах животная жуть. Она из последних сил пытается вырваться на свободу — тщетно. Над ней склонился учитель химии — он в медицинском белом халате. В левой руке держит бутерброд, в правой — кухонный резак.
— Прости, Вера, — говорит он. — Емкость мала. Была бы большая — не рубил бы такое прекрасное и такое молодое тело. — Я вижу под столом ведро из стекла, в котором кашится страшная жидкость. — А вот для Маши приготовлю ванну. Она отличница и заслужила более доброго отношения. — И поднимает руку с рекзаком над своей головой.
И я кричу — и мой исступленный крик заставляет учителя химии оглянуться, и я вижу вместо лица — новогоднюю маску зайца с упитанными киноварными щеками.
— Ай-яя-яя, — говорит педагог. — Нехорошо подсматривать, Маша, но коль такое случилось, смотри… — И опусакает резак вниз с такой силой, что алые капли чужой крови окропляют мое лицо и прожигают его, как кислота…
О Боже! Откуда появляются такие кошмары?! Прочь! Прочь! Отгоняю дурное наваждение. Много волнений и новая обстановка — причина подобных ужасов. Только в этом! Надо успокоиться и все забыть! На самом деле, все прекрасно. За окном — солнце, облака, деревья. Впереди у меня — целая жизнь! Я смогу исполнить свою детскую мечту. У меня все получилось, черт подери! И это только начало — начало моих побед!..
Кто из нас не любит побеждать? Я, видимо, победительница по состоянию души. Если возникают признаки неудачи, то это лишь меня заводит. То есть через борьбу укрепляюсь, как прочнеет цемент от воды. Этого не знал тот, кто решил поиграть со мной в некую свою игру — дурную и грязную.
Когда все это началось, я вспомнила цепляющие, как гвозди, взгляды во время нашего с Евгенией посещения Недели моды. Я не ошиблась в своих чувствах — вот в чем дело. Редко ошибаюсь. И не ошиблась тогда.
А началась эта «игра» в первые минуты моего возвращения в «московский» дом родной, на кухне которого царил веселенький раскардаш. Оказывается, Максим сдал очередной экзамен по боевым искусствам и радовался, как ребенок. Будущая его «невеста» Женя и её родители всячески разделяли радость Павлова. На столе лежал огромный торт цвета розового слона и курились мини-везувиями цветные чашки…
— Виват, Мария! — приветствовали меня все. — Как успехи? Как дела? У тебя тоже был удачный день? Ур-р-ра! Ой, она пивом пахнет! Ай-я-я-я!..
Поделиться своей радостью и объясниться я не успела — затрещал телефон. Евгения умчалась в свою комнату и через несколько секунд я услышала удивленный голос двоюродной сестры:
— Машенька? Это тебя?
— Мама? — вопросила тоже.
— Поклонник, — усмехнулась Женя.
«Поклонник»? Я взяла трубку, усаживаясь в кресло. Проговорила привычное «да?» и услышала:
— Привет, детка, — голос был мне незнаком, принадлежал он, кажется, мужчинке средних лет — этот голос как будто дребезжал, точно отечественный поддержанный драндулет. Было такое впечатление, что этот голос несколько искусственен.
— Привет, — беспечно ответила я.
— Сделай мне минет, — захихикал.
— Что? — не сразу поняла.
Болезненно похихикивая, «поклонник» повторил со слюнявым сладострастием и поспешно добавил:
— Если бы только знала, как я тебя трахал! Ты даже не представляешь в каких позах я тебя трахал! Ты даже подумать не можешь, детка, что я с тобой делал…
Я сидела в кресле и смотрела в открытое окно. Освещенные деревья на фоне вечернего неба волновались от ветра и походили на волны. Эта живая картинка вечной природы настолько принижала настоящую ситуацию, что я не испытывала особых отрицательных чувств, кроме отвращения к убогому.
Естественно, первое желание было бросить трубку, однако это не есть решения проблемы. Не так ли? Как учили меня в секции тэквандо: прежде всего побеждает дух! Состояние духа у меня было прекрасным, и поэтому я проговорила:
— Скучно все это, дядечка. Звони лучше по «горячим» телефончикам. Там тебя выдавят, как тюбик.
— Чего?
— Или чаще трахай, как ты выражаешься, свою жену, если такова имеется. Она, конечно, страшненькая, как война, и колотит тебя колотушкой, но у каждого своя судьба.
— Слушай ты, сучка… — взвизгнул, — я тебя…
— Не-а, ты слабенький, ты импотентик, ты ничто…
И услышала короткие гудки — победа? Какая может быть победа в схватке со слабым на голову и ниже? Я где-то читала, что есть такие больные, способные лишь на подобные гаденькие выступления. Вопрос в другом: откуда у «поклонника» этот номер телефона. Его практически никто не знает. Впрочем, этот номер оставлен в моем договоре. Неужели болезненный маньяк имеет доступ в кабинет госпожи Мунтян? Или, быть может, у него иные возможности? Хотя какая разница: пока нет настоящей угрозы, а страшиться фантома, любителя современной моды?
Он точно присутствовал на дефиле — именно там я впервые ощутила чужой и неприятный взгляд. Потом в баре, где мы мило болтали и пили сок и кофе. А не игры ли это господина Чиковани? Нет, едва ли? Зачем такие скверные изощрения петуху в курятнике?
Уяснив, что я сейчас не получу ответа, махнула рукой и отправилась на кухню. Праздник там в разгаре, и я присоединяюсь к нему, как пассажирка, чудом успевшая на теплоход, отправляющийся в морской поход за турецкой кожей и шубами.
— Поклонники? — подмигивает Олег Павлович, — Не рановато ли?
— Папа, — морщится Евгения. — Мария уже большая девочка.
— Но мы за неё в ответе, — напоминает.
— Нет проблем, — вступает Максим. — Если надо, мы ей телохранителя…
— Тебе больше не наливать, — фыркает Женя, — чаю.
— Угощайся Машенька, — говорит Ольга Васильевна, указывая глазами на торт. — Худенькая ты.
— Она идеальная, ма: девяносто-шестьдесят-девяносто, — на это говорит Женя. — Она, как божья птичка, питается святым духом.
— Ну и хорошо, — улыбается тетя Оля, — каждому свое. — И отрезает от торта внушительный кус — себе.
Олег Павлович укоризненно смотрит на жену. Та по-своему понимает его взгляд:
— Не волнуйся, и тебя не обделим.
Мне было опять хорошо сидеть на этой московской кухоньке, ощущая себя удобно и покойно. Было такое впечатление, что нахожусь в карме, образованной от рассеивающегося теплого света лампы-фонаря,
