Критиковать Толстого не представляется возможным – на его глазах совершился Исход в 'благодатную' Америку миллионов еврейских тружеников, но и посох Якова выводил десятки тысяч энтузиастов на тропу Авраама. Толстой, конечно, слышал об успехах еврейских земледельческих колоний в Палестине, но это, похоже, его не интересовало. Если из обширной переписки Толстого исключить письма официальные и письма родственникам, окажется, что евреи составляли значительный процент его корреспондентов. Это объясняется, во-первых, огромной популярностью писателя, а во-вторых, несомненным, на мой взгляд, грехом еврейства – склонностью к графомании. В обычный день 27 ноября 1909 г. из 33 полученных Толстым писем одиннадцать были от евреев110. Письма самые разные, нередко анекдотические: просили денег, совета, заступничества, спрашивали, как он относится к сионизму; случались письма философские или почти философские, посвященные мировым проблемам, и даже ругательные. Например, некий Моисей Дмитриевич Абольник в письме от 24 декабря 1909 г. осуждал графа за то, что он якобы наживает миллионы литературным трудом. (Такие письма – независимо от того, кто их писал, – Толстого, конечно, задевали111.) И. Теноромо писал, что Толстой искренне радовался, когда эмигрировавшие в Америку евреи возвращались на родину, 'черную землю той самой России, которую они все-таки любят, несмотря на то, что желчные притеснители до потери совести и стыда стараются создать здесь из жизни евреев полуад…'112. Это явное преувеличение: из нескольких миллионов покинувших империю вернулись в лучшем случае десятки тысяч. Взгляды Толстого на сионизм, скорее всего, не менялись. Об этом свидетельствует, в частности, запись Маковицкого 25 декабря 1904 г.: 'Утром был у Л.Н. еврей из Одессы интервьюировать его насчет сионизма и территориализма (переселения евреев в Уганду). Разговор был напряженный, серьезный и утомительный. Сионизм, оказывается, сильнее всего среди русских евреев. Территориализм симпатичнее Л.Н., чем сионизм, поддерживающий еврейскую исключительность и догматизм'113.
Однако вернемся к письмам. Приходили письма 'хорошие' – именно так квалифицировал Лев Николаевич письмо ученика аптекаря, сына бедного портного М.М.
Фельдмана из Севастополя, усвоившего через Толстого христианство и отвергнувшего исповедуемый его родителями иудаизм. Приходили и 'странные' письма. Например, присяжный поверенный и известный гроссмейстер Осип Самойлович Бернштейн просил позволить ему приехать в Ясную Поляну, чтобы сыграть с Львом Николаевичем в шахматы, – и получил отказ, а уж так хотелось не сразиться, конечно, – пообщаться… Толстой любил играть в шахматы. Его постоянными партнерами были Александр Борисович Гольденвейзер и Сергей Иванович Танеев – крупные музыканты, но слабые игроки. Толстой говорил: 'Музыкант, играя, воображает, и в шахматной игре воображает, что будет'. (Есть не лишенное чувства юмора замечание В. Г.
Черткова об игре Толстого в шахматы: 'Вы очень по-христиански играете, раскрываете свои планы, даете советы114'.) Толстой, кстати сказать, следил за Санкт-Петербургским турниром 1909 г. памяти Чигорина, о котором отозвался с явным одобрением: 'Что-то отличаются русские наши. До чего может довести память и практика…'115. 'Наши русские' – это один из победителей, чемпион России Акиба Кивелевич Рубинштейн и одержавшие победы над чемпионом мира Ласкером Осип Соломонович Бернштейн и Федор Иванович Дуз-Хотимирский…
Некий Н.П. Ниренштейн в письме от 12 апреля 1896 г. просил разрешения перевести на древнееврейский язык рассказ 'Суратская кофейня'. Разрешение было дано116.
Вероятно, очарованный знаменитой картиной И.Е. Репина 'Толстой на пашне' (Л.О.
Пастернак тоже написал портрет Толстого под названием 'Пахарь'), некий Лазарь Зелигович Фишман, глава торгового дома в Пружанах Гродненской губернии, выслал в подарок графу 100 (сто!) кос и набор для их точки. Косы были розданы яснополянским крестьянам; три косы до сих пор хранятся в музее писателя, одна вплоть до ухода Толстого из дома находилась в его кабинете.
Евреи-евангелисты из Новогеоргиевска Херсонской губернии спрашивали Толстого: 'От кого надлежит принять крещение, не нарушая в то же время заветов Святого Слова?'117.
Какой ответ они получили, неизвестно, ибо отвечать на письмо Толстой поручил кому-то из близких (Татьяне Львовне?).
Случалось, писали Толстому и антисемиты. Толстой знал, как им отвечать.
Следующий пример характерен. Аноним из Сингапура призывал Толстого написать книгу, обличающую 'жидов, которые вытягивают жилы из христиан'. Л.Н. поручил Маковицкому ответить: 'Жид в тебе'. К сожалению, предусмотрительный сингапурец не указал своего адреса118.
Абсолютным рекордсменом среди корреспондентов Толстого была семилетняя девочка Соня Рубинштейн (Софья Михайловна Рубинштейн, 1901 г. рождения). Дочь кустаря из Умани 24 сентября 1909 г., судя по штемпелю, отправила в Ясную Поляну письмо с явно недетским вопросом: есть ли Бог? Русский язык корреспондентки оставляет желать много лучшего, но сама постановка вопроса трогательна: 'Хотя мой папа заставляет меня быть набожной, но мне кажется, что люди уговорили это'. Ответ Толстого последовал немедленно: 'Бог не на небе, а в каждом человеке', нужно любить всех людей. К письму был приложен текст 'детской молитвы'. Переписку писателя с Соней опубликовал ряд газет, в частности 'Биржевые ведомости'119.
Среди поклонников и корреспондентов Толстого было немало тех, кто не только принял православие, но и наотрез отказался от военной службы, мотивируя это тем, что она несовместима с гуманистическим учением Евангелия. Одним из таких 'несгибаемых' был Хаим (Ефим) Иосифович Дымшиц (1884-1936), учитель из Екатеринославля, за проповедь своих взглядов попавший на скамью подсудимых, а затем в тюрьму.
Толстой о Дымшице: 'Вот еврей! Заявил, что он как христианин (по своим христианским убеждениям) служить не может. Как это военная служба и христианство могут вместе существовать? Желал бы жить 300 лет'. На недоуменный вопрос собеседницы: 'Почему?' Л.Н. ответил: 'Чтобы видеть, что будет. Что останется из двух: военная ли служба, христианство ли'120.
Из друзей-евреев Толстого Валентин Булгаков выделяет троих: И.Б. Файнермана, Г.М.
Беркенгейма и В.А. Молочникова. О Файнермане я уже рассказывал.
Владимир Айфалович Молочников (1871-1936), житель Новгорода, толстовец, с весьма редкой для 'паразитической' нации профессией – слесарь и не соответствующим социальному статусу интеллектом. Переписка Молочникова с Толстым началась в 1906 г., личная встреча произошла в Ясной Поляне 31 декабря 1907 г. 7 мая 1908 г. Молочников был осужден на год Петербургской окружной палатой за хранение толстовской литературы. За пропаганду пацифистских идей и отказ от воинской службы его еще несколько раз арестовывали. Толстой, несмотря на преклонный возраст, даже собирался ехать свидетельствовать в пользу обвиняемого; написал в его защиту статью 'По поводу заключения В.А. Молочникова', впервые с цензурными купюрами опубликованную в газете 'Слово' (№ 520 от 27 июля 1908 г.). 'Сейчас получил, – писал Толстой Н.В. Давыдову, – очень огорчившее меня известие… о том, что Молочников… присужден к заключению в крепости на год… Жалею, что отговорили меня от защиты…'121 Писатель использовал мысль Молочникова в книге 'На каждый день (Учение о жизни, изложенное в изречениях)': 'Для того чтобы пуля достигла цели, ей нужно проходить через тесное, с нарезками дуло ружья. То же и с тем, что живет в человеке. Оно проходит чрез сильные страдания телесного бытия, и чем больше эти страдания, тем вернее и скорее достигнет цели'122.
По свидетельству современников, Толстой любил Молочникова. Несмотря на слабое здоровье в последние годы жизни, написал ему более 40 писем, в которых чаще всего называет ученика 'милый друг Владимир' или 'Брат Владимир'. Сам Молочников написал замечательное письмо Петру Аркадьевичу Столыпину, в котором предсказал победу революции и предложил правительству эволюционный путь разрешения кризиса, в частности проект земельной реформы. Толстой писал об этом письме 31 декабря 1907 г. Д.А. Олсуфьеву: 'Письмо очень хорошее и очень тронуло меня. Мне всей душой стало жалко Столыпина за ту, наверно, мучительную для него деятельность…'123 Кажется, единственный раз в письмах к Молочникову (по его инициативе) обсуждалась еврейская тема, причем богословская. Молочников, прочитав перевод книги М. Арнольда 'Literature and dogma', вышедший в издательстве 'Посредник' под названием 'В чем сущность христианства и иудейства?' (М., 1908), писал Л.Н. из тюрьмы в Старой Руссе, что не разделяет мнения автора относительно преемственности христианства и иудейства. Толстой был с ним солидарен: 'Я не согласен с Арнольдом в его утверждении, что христианство выросло из еврейства. Я полагаю, что христианство только исторически соединено с еврейством. Основные религиозные истины – одни и те же во всех верах: и в Ведах, и у Зороастра, и в буддизме, и у Конфуция, и у Лао-Тзе, и в библии'
