иронией:
«Наконец, израильтяне, ожидающие непостижимой воли Провидения, которая ужесточит их участь по примеру судьбы их предков, по крайней мере, в этом мире станут счастливыми, полезными и перестанут быть самым презренным народом на земле. Я прекрасно понимаю причины того ужаса, который внушают евреи, но уже пора положить этому конец. Мне кажется, что гнев продолжительностью в тысячу восемьсот лет был достаточно долгим».
Разумеется, хорошее отношение знати к евреям при королевском строе прежде всего опиралась на многочисленные услуги, которые евреи могли ей оказывать, прежде всего в области денежных кредитов и совместных предприятий, например, подобно тому как этим занималась принцесса де Рохан под прикрытием некоего Соломона Леви. Но отсутствие буржуазных предрассудков облегчало подобные отношения, которые не обязательно держались на корыстном интересе. Можно думать, что лишь священник знатного происхождения, абсолютно уверенный в себе, мог заступиться за попавшего в беду еврея так, как это сделал в 1744 году аббат де Ла Варенн де Сен-Солье.
[Аббат де Ла Варенн де Сен-Солье лейтенанту полиции Парижа, 14 марта 1744 г.]:
«Я отнюдь не забыл, что вы мне говорили, будто я был похож на раввина, когда говорил с вами об этом деле. Но когда вы узнаете, что еврей, за которого я ходатайствую, совершил в тюрьме, где он сидит, не меньше благодеяний, чем все благотворительные организации, и что почти не осталось узников, которые бы не вкусили плодов его щедрости, то я убежден, что вы превратитесь в него (раввина) в той же степени, что и я, и что ваше чувство справедливости увлечет вас на путь подражания Господу, который вознаграждает уже в этом мире добрые дела этих несчастных жертв собственного ослепления…»
В заключение сделаем обзор социального положения парижских евреев накануне революции. Мы располагаем этими данными благодаря процессу, который в 1776 году возбудил бордоский еврей Мендес против негров Габриеля Пампи и Аминты Жюльены. Эти негры были рабами, которых Мендес привез с Антильских островов. В Париже они сбежали от своего хозяина, который и обратился к правосудию, чтобы добиться их возвращения. Во время процесса еврей и нефы обменивались, через посредство своих адвокатов, теми весьма нелестными взглядами, которых придерживалась Европа соответственно в том и другом случаях. Первый упрекал детей Хама в «мошенничестве и обмане», на что получал ответ, что «они могли бы выдвинуть такое же обвинение против еврейского народа, и что это сравнение не пойдет ему на пользу». Негры также обвиняли Мендеса в жестокости, чему приводили много примеров: самое ужасное из того, что им приходилось выносить, заключалось в том, что «их хозяин препятствовал им выполнять законы католической религии, в которой они имели счастье быть воспитанными».
Но зачем Мендес решил обосноваться в Париже? Адвокат Пампи и Жюльены заявил: «Столица казалась ему самым благоприятным местом для жизни. Все сословия здесь смешались. И хотя богатый еврей не пользуется здесь почтительным уважением, которое является первостепенной потребностью человека достойного происхождения, тем не менее он может наслаждаться всеми удовольствиями, которые получают за деньги… Если пребывание в этом городе обещало господину Мендесу множество удовольствий, то сам он был погибелью для своих негра и негритянки. Еврей был весьма далек от того, чтобы дать им почувствовать мягкость, характерную для французов, вместо чего заставил их сожалеть о тех тяжелых работах, на которых их использовали в колониях…»
Суд решил дело в пользу Пампи и Жюльены.
Великобритания
Оригинальность английских нравов проявилась в новое время среди прочего и в положении евреев.
Под заголовком «Настоящий антисемитизм» мы уже рассматривали то смятение, которое было вызвано в 1656 году намерением Кромвеля вновь открыть евреям доступ на Британские острова, откуда они были изгнаны в 1294 году, и как, столкнувшись с массовыми протестами, он был вынужден дать задний ход, а также, как он дал молчаливое согласие на то, чтобы колония богатых торговцев из числа бывших марранов обосновалась в Лондоне. Британское искусство компромисса – в дальнейшем эти ценные налогоплательщики смогли оказаться полезными для страны своего пребывания как в качестве финансистов, так и в качестве носителей политической информации, особенно в том, что касалось испанских дел. Ведь Лондон стал одним из главных центров процветающей «марранской диаспоры». Мы видели также, как бурная история евреев с Пиренейского полуострова привела их к приспособлению к христианским нравам, к «ассимиляции» еще до того, как возникло само это понятие. В течение XVIII века евреи из немецких и польских гетто стали группироваться вокруг них и в конце концов превзошли их в демографическом отношении. Всего к 1800 году в Англии насчитывалось двадцать или двадцать пять тысяч евреев.
На континенте- рассеяние детей Израиля служило доказательством их упадка; в глазах правителей Англии оно превратилось в ценное качество народа, вызывающего неприязнь во многих других отношениях. В 1712 году государственный деятель и публицист Джозеф Адцисон заявил о полезности этого народа для человечества:
«На самом деле они так сильно рассеяны по всем торговым центрам мира, что превратились в инструмент, благодаря которому самые удаленные друг от друга народы могут поддерживать взаимные отношения, и весь род человеческий оказывается связанным общей сетью… Они похожи на болты и засовы в большом здании, которые сами по себе имеют незначительную цену, но совершенно необходимы для его существования…»
Столь мирные функции ничем не могли шокировать правящие классы и общественное мнение острова, который уже стал «островом торговцев», и на котором, если верить Максу Веберу, молодая капиталистическая энергия сумела извлечь выгоду из динамичности кальвинистской революции. Гибкость или, если угодно, «современность» английской торговли позволяла ей не испытывать опасений по поводу еврейской конкуренции сверх разумных пределов. К тому же в данном случае речь шла о так называемых португальских евреях, а мы уже видели, что они в гораздо меньшей степени смущали христианское воображение, чем их немецкие и польские собратья. С другой стороны, некоторые очевидные особенности кальвинистской разновидности протестантизма, такие как популярность Ветхого Завета и престиж его героев, нашедший свое отражение в моде на библейские имена, так же как увеличение количества сект и вытекающие отсюда принципы религиозной свободы, составляли достаточно оснований для взаимопонимания и иногда даже симпатии. Таким образом, оказались ослабленными два основных и, вероятно, неистребимых катализатора антисемитизма. Остается фактом, что английские торговцы лишь в отдельных исключительных случаях занимались агитацией и яростными протестами, столь типичными для немецких и французских корпораций.
По мнению некоторых английских историков коммерческий талант их народа спас евреев от трудностей и антисемитских вспышек в новые времена. Так, Дж. М. Тревельян писал: «… в промежутке, отделявшем изгнание евреев Эдуардом I от их допуска обратно Кромвелем, англичане научились самостоятельно ведать своими финансовыми и коммерческими делами. Не существовало опасности еврейского преобладания в этой области, а, следовательно, и антисемитской реакции. При Ганноверской династии Англия была достаточно могучей, чтобы суметь переварить умеренный приток евреев. Это «переваривание» не всегда происходило благополучно, и сам термин, употребленный нашим автором, позволяет подозревать, что оно не полностью закончилось и в наши дни. Как бы то ни было, хотя в XVIII веке старая Англия не знала феномена, столь характерного для континентальной Европы, а именно антиеврейских кампаний, подстрекаемых коммерческими интересами, тем не менее иудаизм имел здесь достаточно бескорыстных врагов.
В этой колыбели политической и религиозной терпимости практически не было ни одного писателя, по крайней мере среди тех, чьи имена история сохранила для потомков, кто бы не пустил свою стрелу в народ- богоубийцу, постоянного врага христианского мира. Так, Даниель Дефо проклинал «гнусных евреев,
